Можно и не творить подлости. Дождаться ночи и тихо уйти, благо что постовые так себе. Но бросить их здесь и сейчас – значит убить рукой германца. И Максиму было стыдно не то что действовать так, а даже и думать. Глупость. Сущая глупость. Но поручик четко и ясно понял – не сможет он вот так поступить. Но тогда что делать? Время-то не ждет. Совершенно очевидно, что немцы уже знают о расстреле артиллерией маршевой колонны пехоты у себя в тылу. Потери там вряд ли значительные. Артиллерист из Максима плохой. Но сотни полторы-две должно было намолотить убитыми и ранеными. Слишком плотно они шли. А может, и побольше. Почти наверняка пошел обратный отсчет их вольных прогулок. Здесь не так много дорог, чтобы бесконечно по ним убегать от противника. Да и густая телеграфная сеть немцам серьезно облегчит дело. Обложат ротами ландвера. Навяжут затяжной бой. Подтянут резервы. И размажут в сопли. Уходить в леса? Глупо. Здесь кругом враждебное население. Поддержки не будет. Ему требовалось наметить достаточно значимую цель. Весомую. Большую. И очень быстро достижимую. Поэтому, тяжело вздохнув, Максим закинул в рот кусок хлеба и сел на подножку грузовика, чтобы поработать с картой. Той самой, на которую с такой любовью заносил пометки и пояснения коменданта. Ничего внятного в голову не шло. Крупных рек в зоне действия не было. Да, имелась Висла. Но она была слишком далеко в стороне. В принципе, можно было прокатиться и туда. Взорвать основные мосты. Попытаться, во всяком случае. Однако в оперативной перспективе это ни на что не влияло бы. 8-я армия Гинденбурга вполне могла завершить свою операцию окружения и разгрома 2-й армии Самсонова на своих ресурсах. Ведь боеприпасов у них в оперативном тылу более чем достаточно. Да и связь с крепостью Кенигсберг не нарушена. Если что – подвезут оттуда по железной дороге. А больше значимых коммуникаций и нет поблизости. Но если не коммуникации, то что? Может, как советовал Федор Федорович Ушаков, сбить Капудан-пашу, расстраивая немцам весь строй? Ведь при штабе корпуса значимых сил в охранении обычно не держат. Благословенные времена! Одна беда – где стоит штаб корпуса, комендант не ведал. Сам же поручик в бытность изучения вопроса смотрел только общие карты. Дескать, тут такая-то армия, там такая-то. И тут Максим расплылся в улыбке. Комендант ведь получал приказ сообщать обо всяких неприятных неожиданностях в комендатуру одного неприметного городка. С какой это стати? Тем более что и стоял он очень недурно для управления войсками. Да, контрнаступление немцев началось еще вчера. А значит, и штаб корпуса должен был уже съехать, дабы поспевать за продвигающимися вперед войсками. Но вряд ли он успел выехать весь. Наверняка хватало тыловых сотрудников, которые только перевозили бумаги куда следует… Глава 9 27 августа 1914 года, где-то в Восточной Пруссии После часа отдыха отряд вновь выступил в свой беспокойный поход. Пушку они почти сразу отцепили и вместе со снарядами взорвали на небольшом мостике. Том самом, который отрезал отряд от обстрелянного батальона пехоты. Слишком уж сильно она задерживала их продвижение. А сейчас скорость была им нужна чрезвычайно. И подвижность. Два часа тихой, спокойной дороги. Подводы отворачивали на обочину, пропуская автоколонну. Военных отрядов не встречалось. Разве что где-то вдали мелькала или колонна пехоты, или небольшой отряд кавалерии. Но Максим на них больше не отвлекался. И вот очередной городок. Маленький, вполне ухоженный. «Клонированные» жители, будто бы телепортом занесенные из предыдущего поселения. Никаких отличий. Ничего такого, чтобы глаз мог зацепиться. Худощавые, уставшие бедняки в застиранной одежде. Упитанные бюргеры, с достоинством несущие свои отвисшие животы по тротуарам. Ну и щеголи самого разного фасона – среди них хватало и откровенных доходяг, и заплывших жиром «сироток». Подводы жмутся к тротуарам, пропуская явных военных. Чьих – непонятно. Форма вроде не их, не германская, но раз уверенно так едут, значит, так и надо. Не им, простым обывателям, пререкаться с вооруженными людьми. Поворот, и Максим ревет в полную мощь своих легких: – Огонь! Секунда. Другая. Третья. И оба курсовых пулемета на крыше его «Даймлера» оживают, начиная сметать кавалерийский эскадрон, с которым они столкнулись практически лоб в лоб. Два Максима захлебываясь высадили две полные ленты с кинжальной дистанции. Заткнулись и характерно так запарили. До головных всадников было метров сорок, не больше. Чех, разумеется, затормозил. Сообразил. Таранить кавалерию на грузовике – плохая забава. Очень уж тяжелые лошадки. Одну-две собьешь, а потом – беда. Пулеметы затихли. А перед отрядом предстала жутковатая картина. Пострелянные люди и лошади были навалены прямо вдоль улицы. На такой дистанции пулемет уверенно пробивал бойца навылет и поражал следующего деформированной пулей. Везде кровь, крики, ржание, стоны. Масса бьющихся в агонии лошадей. Людей тоже не всех наповал уложило. Хватало тех, кто шевелился и что-то кричал в этой каше. Да и невезучие прохожие испуганно жались к стенам домов. А то и присев, старались сжаться в комочек, словно надеясь испариться, исчезнуть и стать невидимыми. Ян едва успел затормозить. Чуть-чуть и поцеловал бы задницу головного «Даймлера». А вот Синичкин на своем «Форде» врезался, хоть и не сильно. Так – чуть-чуть. – Йозеф, – нервно сглотнув, произнес Максим. – Давай там, по тротуару. Чех не понял. Пришлось руками показывать. И вот головной грузовик начал прижиматься к тротуару, разгоняя перепуганных людей. Медленно. Не спеша. Осторожно переезжая не слишком густо наваленные тела, покачиваясь на них как на кочках или колдобинах. А бойцы, повинуясь приказу поручика, добивали из винтовок тех лошадей, которые были слишком близко и могли представлять угрозу для грузовика. Ну и тех противников, что тянулись к оружию. Поляк чуть помедлил, но тоже двинулся следом по уже проторенной дороге. Переезжать раздавленные один раз тела было намного легче – меньше качало. Синичкин чуть задержался, но и он поехал. О том, что там творилось у людей в душе, Максим даже и не пытался думать. Не до того. – Тормози, – крикнул поручик Йозефу, когда они проезжали мимо телеграфа. После чего прихватив пару бойцов, решительно двинулся внутрь. Минуты не прошло, как послышались пистолетные выстрелы. А потом, уходя, Максим кинул пару гранат в аппаратную. Он их специально прихватил для того, чтобы вывести из строя оборудование. Конечно, жестоко. Телеграфисты ни в чем не виноваты. Но своевременное сообщение в штаб корпуса о происшествии может и подождать. Они, правда, могли уже успеть «отстучать». Но наш герой надеялся на лучшее. Вышел. Залез в кабину и, кивнув Йозефу, произнес: – Вперед. До искомого городка было километров пять – не больше. Максим нервничал. Ему хотелось заставить разогнать этот грузовик как можно больше. Однако он понимал, чем может обернуться ненужная гонка. И он держался. Терпел. Каких нервов дались ему эти пять километров! Пятнадцать минут. Всего каких-то пятнадцать минут, которые они ехали. А переживаний – словно неделю мучился! На въезде в городок блокпоста опять не было. Видимо, еще не научились их ставить немцы. Проехали дальше. Медленно. Немногим быстрее пешехода. Выехали к комендатуре. Небольшая уютная площадь была буквально забита «посетителями». Три легковых автомобиля, два грузовика, два десятка всадников, полсотни пехоты, офицеры, просто прохожие разного толка. А ведь еще имелись и люди внутри. – Лев Евгеньевич, – громко произнес Максим, достаточно, чтобы через фанерную стенку услышал прапорщик. – Передайте Синичкину – пусть выезжает вровень с нами. Его пулемет нам очень пригодится. Секунд тридцать заминки, и вот уже небольшой «Форд» подтянулся, вводя в действие свое вооружение. Так что теперь в сторону площади, имевшей едва двести метров в поперечнике, смотрело три станковых пулемета, изготовленных к бою. Их заметили. Сразу. Все. Вон как заткнулись. И пулеметы опознали. Максим выпрыгнул из кабины грузовика на брусчатку. Оправил форму. И громко крикнул: – Hande hoch! Мгновение. И тишина стала более вязкой и ощутимой. Потом, спустя годы, вспоминая этот эпизод, Максим не мог понять – почему не завязалась перестрелка. И немцы, и его бойцы замерли в какой-то нерешительности. Три станковых пулемета в лоб – аргумент. Но и людей прилично, да по территории они рассредоточены. Бой мог вполне закончиться для русских победой. А мог и поражением обернуться, если фортуна переметнется в самый ненужный момент на сторону немцев. Два-три удачных выстрела, потеря темпа и приплыли… – Хоботов, – громко произнес поручик, поняв, что пауза затягивается. – Я! – Переводи. – Есть. – Господа офицеры, выбор у вас ничтожный. Либо руки вверх, либо панихида по месту жительства. У нас три пулемета и терять нам нечего. Убедительно? – Кто же ты такой убедительный? – усмехнувшись, спросил немецкий офицер с плетеными погонами майора на плечах. По-русски. Без малейшего акцента. Впрочем, несмотря на ответ майора, прапорщик все равно перевел для остальных. Приказ есть приказ. – Командир авангардной группы 5-й армии, наступающей западнее по фронту от Лаутенбурга до Штрасбурга, – с самым невозмутимым видом соврал Максим, сделав шаг вперед, постаравшись занять как можно более самоуверенное положение. – Что?! – ахнул майор и быстро что-то сказал своим. По толпе прямо волна шепотков прошла. Врал Остап, то есть Максим, самозабвенно. Да. 5-я армия генерала от кавалерии Павла Адамовича Плеве действительно существовала. Но находилась она примерно на двести-триста километров южнее, ведя бои в рамках наступательной операции в Галиции. Тогда что она тут делала? Судя по лицу майора, всю глубину нарисовавшейся катастрофы он осознал очень быстро. Буквально с ходу. Получалось, что 2-я армия Самсонова специально подставилась под удар, связывая боем все основные силы немцев в Пруссии. Против стоящей к северо-востоку 1-й армии Ренненкампфа оставались только незначительные заслоны. Что позволяло их легко снести и отрезать 8-ю немецкую армию от мощнейшей германской крепости – Кенигсберг. Вступление же в бой 5-й русской армии, наступающей западнее Самсонова, фактически завершало стратегическое окружение 8-й армии Гинденбурга. И это было катастрофой. Настоящей катастрофой. Майор сначала покраснел, а потом побледнел. Остальные офицеры тоже лицом сделались больными. О том, что Максим мог им врать, они даже не подумали. Не принято было это в те годы. Да и вел он себя слишком дерзко. – Господа, – выждав секунд двадцать, продолжил поручик, демонстративно глянув на часы. Нормальных наручных у него не было. Но трофейный кожаный чехол для крепления карманных часов на запястье у него уже имелся. – Я человек занятой. Или сдавайтесь, или я открываю огонь. Имейте совесть. Вы срываете мой график. А у меня приказ. После того как Хоботов перевел, Максим повернулся к своим бойцам, продемонстрировав прекрасную осанку противнику. И начал отдавать распоряжения. Пулеметчики напряглись. Несколько рядовых из польского грузовика достали ручные гранаты, изготовив их к бою. Закидывать площадь. Да и остальные тоже подтянулись. Только полковник, которому опять влили бутылку водки в качестве обезболивающего, мирно дрых и в ус не дул. Поручик развернулся к немцам и с до омерзения довольным лицом поинтересовался: – Каким будет ваш положительный ответ? Лев Евгеньевич скосился на командира, не вполне понимая, как перевести эту не то фразу, не то афоризм. Но его затруднение разрешил майор. Он отстегнул ремень с пистолетной кобурой и бросил ее на брусчатку. А потом скомандовал всем остальным: – Ergib dich![5] Нехотя, но его примеру последовали и остальные. Выходили вперед, кидали оружие на землю и отходили в сторонку. Офицеры отдельно. Нижние чины отдельно. Только всадникам пришлось несколько замешкаться. Им ведь не только спешиться требовалось, но и лошадей привязать. Не бросать же их так? И вот, когда уже эта нервическая возня закончилась, из здания вышел плотный седой мужчина в сопровождении небольшой свиты. Вышел и замер, хмуро обозревая сложившуюся обстановку. Максим встретился взглядом с тем самым майором, свободно владеющим русским языком, и кивнул ему. Дескать, действуй. Тот вернул кивок и, подойдя, доложился генералу. Лицо старика резко покраснело. Глаза округлились. Губы сжались. Но в остальном выдержка не подвела – дергаться не стал. После чего Максим Федорович нарочито чеканным, строевым шагом подошел и вежливо попросил генерала сдать пистолет. Все-таки генерал. Фигура. Взять в плен – почетно, но обращаться нужно предельно тактично.