Горсть усмехнулась: — Да уж, наслышана… И чего же ты хочешь от меня, онотьер Грон? Грон молчал. Долго, наверное с минуту, они смотрели друг другу в глаза, сражаясь за то, кто же дольше сумеет не отвести взгляд, но их поединку не дано было завершиться чьей-то победой. Потому что раздался легкий стук в дверь, после чего она сразу же распахнулась, и на пороге появился Шакиф в сопровождении двух помощников, нагруженных плотно уставленными подносами. Быстренько выгрузив все на стол, Шакиф приложил руку к сердцу и мгновенно исчез. — Прошу, — Горсть Камней широким жестом указала на накрытый стол, — угощайтесь. Повара моей матушки, конечно, не так искусны, как те, к которым, вероятно, уже привык жених нашей дорогой принцессы, однако смею вас заверить, большинство ваших будущих подданных оценили бы то, что стоит на этом столе, как роскошную праздничную трапезу. — Я тоже, — усмехнулся Грон и, не чинясь, протянул руку и оторвал ножку жирного копченого каплуна. Похоже, он довольно сильно поразил Горсть Камней своей осведомленностью, и она изо всех сил пыталась хоть как-то выровнять исходные позиции. — Итак, господа, — деликатно выждав минут десять, пока гости насыщались, начала Горсть Камней, — чему же обязана визитом столь высокопоставленных гостей? Грон отложил кость, которую с аппетитом обгладывал, и, сграбастав кружку, сделал добрый глоток пива (они с Шуршаном решили не изменять начальные предпочтения в области напитков), а затем поставил кружку на стол и воткнул в Горсть спокойный и внимательный взгляд. — Ну если быть откровенным, то я пришел просить о союзе. — О союзе? — В голосе Горсти прозвучало неподдельное удивление. — С кем же это? — С тобой. Горсть Камней мотнула головой: — Вот уж никогда не поверю, ваша милость. Такие, как вы, даже не с каждым равным вступят в союз. А мы… нас вы готовы видеть только на виселице. Ну в крайнем случае в кандалах на галерах или рудниках. Но союз… Придумайте что-нибудь поправдоподобнее. — Ну… в чем-то ты права, — задумчиво произнес Грон, — и, будь я обычным дворянином, а главное, будь у меня обычные враги, все было бы так, как ты и говоришь. Но, вишь ты, в чем закавыка-то… и я не являюсь обычным дворянином, и враг у меня такой, которого, как это ни забавно звучит, врагу не пожелаешь. — И что это у вас за враг такой? — вполне обоснованно поинтересовалась Горсть Камней. — Твои коллеги в Насии кличут его Соседом… — Черный барон!.. — ахнула Горсть и тут же откинулась на стуле. Пару мгновений посверлив Грона напряженным взглядом, она решительно мотнула головой. — Ну уж нет, ваша милость. Я в эти ваши разборки встревать не собираюсь. Вы уж там как-нибудь сами по себе давайте. А наше дело — сторона. — А тебе и не нужно влезать в наши разборки, — усмехнулся Грон. — И ты совершенно не можешь собираться или нет в них влезать. И знаешь почему? Горсть Камней молча смотрела на него, но Грону и не требовалось ее ответа. Вопрос был риторическим. — Потому что ты в них уже влезла. Причем по самые уши. — Как это? — недоверчиво усмехнулась Горсть Камней. — Что-то я такого не припомню. Грон снова сгреб со стола кружку и, сделав большой глоток, поставил ее обратно. — Понимаешь, — начал он, — Черный барон тоже не обычный дворянин. Ему не нужна слава, не нужны земли, не нужны деньги. То есть не совсем так. Ему все это, конечно, нужно, но не само по себе. Все это для него лишь инструменты, которые нужны ему для удовлетворения его самой большой потребности. И эта потребность — власть. Он хочет стать хозяином. Хозяином всего, до чего он только сумеет дотянуться. И сейчас вышло так, что он протянул лапы к Агберу. Поэтому все, кто здесь живет, от коро… вернее, того, кто станет королем, до последнего нищего, уже втянуты в это. Хотят они этого или нет. Горсть Камней некоторое время смотрела на него, то ли обдумывая его слова, то ли просто присматриваясь к нему, а затем этак делано задумчиво спросила: — А разве вы, ваша милость, не собираетесь стать мне таким же хозяином? Разве не то же самое вы проделали у себя в Загулеме? Грон мотнул головой: — Нет. Два раза — нет. Я не собираюсь быть тебе таким же хозяином, и я проделал в Загулеме не то же самое. Горсть Камней продолжала молча смотреть на него. И Грон пояснил: — Я просто установил свои правила. Их немного, и они просты. Но они есть. И… кто не захотел им подчиниться, закончил так, как закончил. — Ну и в чем разница? — А в том, что я не вмешиваюсь, пока соблюдаются эти правила, — продолжил объяснять Грон. — Среди людей всегда будет некоторое число тех, кто хочет напиться, побуянить, снять податливую девчонку, заплатить деньги, чтобы залезть в самое злачное место и оторваться там по полной. И я совершенно не против того, чтобы им дали эту возможность. Потому что пока еще не найдено способа сделать всех людей святыми, да даже если и найден, я не собираюсь этим заниматься. Более того, я совершенно не против того, чтобы такие люди заплатили за эти свои пристрастия… ну, скажем так, чуть больше того, что они планировали. Но именно чуть. И именно такие. А что касается остальных — это мое стадо. Я — его пастух. И поэтому не надо лезть в мой загон. Иначе будет плохо. — На городской земле не проведены межи и у людей на ухе не стоит клеймо, — усмехнулась Горсть Камней. Грон делано удивленно вскинул бровь: — Ты серьезно хочешь подискутировать со мной по этому поводу? Горсть Камней рассмеялась: — Да, пожалуй, нет, ваша милость. Эк вы завернули, мне так нипочем не сказать… — Пойми, — мягко пояснил Грон, — на земле, на любой земле, в любом городке, провинции, стране может быть только один хозяин. И это правильно, потому что если хозяина нет, а равно как и если хозяев много, ну как бы все, каждый понемножку, то такая земля очень быстро приходит в запустение. Потому что общее — это как бы и ничье вовсе. А ничье — не жалко. И такой хозяин, как я, не твой хозяин, а хозяин земли, это есть хорошо и для тебя тоже. Не так ли? — А он, значит, другой? — Да, — твердо кивнул Грон, — другой. Оцени нас по делам нашим. Никто не просит тебя верить мне на слово. Да и даже если бы просил, вряд ли бы ты согласилась на это. Но прежде чем ты начнешь искать подтверждение моим словам, я немного расскажу тебе о том, о ком у нас с тобой уже идет речь. Во-первых, ему мало будет той власти, которой вполне удовольствуюсь я. Он захочет тебя всю. Полностью. И не столько Для того, что это так уж действительно ему нужно, сколько для того, чтобы, захватив тебя в свою полную власть, как следует потешить себя. Причем знаешь чем? — Грон сделал паузу, заглянул Горсти Камней в глаза и продолжил вроде как невпопад: — Люди получают удовольствие от разных вещей. Некоторые от денег. Ты знаешь таких, сталкивалась с ними. Они считают, что нашли самое важное в этой жизни. А все остальное заумь, детство или глупость. Другие от выпивки. Кто-то до седых волос все никак не может обуздать свою похоть. Но он, тот, кого называют Черным бароном, получает особенное удовольствие от того, что ломает людей, заставляет их делать то, от чего этого, конкретно этого человека просто с души воротит. Это для него вожделеннее денег, вкуснее вина, сладострастнее оргазма. Так что когда ты станешь узнавать о его поступках, не подходи к ним с обычными мерками. А меряй этой. Горсть Камней несколько мгновений молча переваривала его слова, а затем горько усмехнулась: — На свете уже, наверное, не осталось вещей, от которых меня воротит, ваша милость. С этакой-то жизнью. Грон глубоко вздохнул и тихо произнес: — А если он заставит тебя поймать молодую невинную девчонку, пустить ее… по кругу, а затем, окровавленной и изувеченной, забить ей между ног бутылку и разбить ее там? Горсть Камней вскочила на ноги. Ее ноздри гневно раздувались, грудь вздымалась, а рот раскрылся, готовый разразить сумасшедшей тирадой. Этот… он ударил ее по самому больному месту. По тому, что, как ей казалось, уже давно и хорошо сокрыто в глубинах памяти, по тому, с чего когда-то давно, годы и десятилетия назад, начался путь, сделавший из молоденькой, симпатичной и смешливой девчонки нынешнюю грозу воров Агбер-порта. Он НЕ СМЕЛ напоминать ей об этом! Но Грон не дал ей начать. — Пойми, — все так же тихо продолжил он, — мне тоже больно говорить тебе это. Я лишь хочу сказать, что каждого из нас есть чем прижечь. И он будет делать это не столько потому, что ему это действительно непременно необходимо. А потому, что он такой… — С этими словами он встал и, коротко поклонившись, вышел из комнаты. 3 — Посматрива-ай! Грон открыл глаза и замер, прислушиваясь к перекличке часовых. Что-то было не так. Что-то, что он спросонья пока не смог идентифицировать, неуловимо изменилось. И это изменение его проснувшееся подсознание уже идентифицировало как опасное. Великий Поход по Установлению Надлежащего Порядка в Королевстве (именно так — каждое слово с большой буквы) начался неделю назад. Спешно сформированная армия выступила из столицы на север тремя колоннами. Первую, самую многочисленную и двинувшуюся вдоль побережья, возглавил граф Эгерит. Во главе второй, большую часть которой составляли сводные отряды и полки аристократов, примкнувших к принцессе в надежде поживиться, шел коннетабль. Третью же, основную часть которой составляли коронные полки, официально возглавляла принцесса. Реально же командующим этой колонны являлся исполняющий обязанности командира королевских латников барон Шамсмели. А также Грон. Поскольку, на счастье, барон оказался не только опытным воином, но и достаточно разумным человеком и еще в самом начале похода улучил момент и проинформировал Грона, что был бы совершенно не против, если, конечно, у господина графа возникнет на то желание, выслушивать советы успевшего уже столь прославиться умелым командованием полководца. А возможно, барон преследовал цель установить более тесные личные отношения с будущим принцем-консортом, что, в общем, не вызывало у Грона никакого отторжения. Хотя он в глубине души до конца оставался романтиком, здоровая доля реализма и даже некоторого цинизма у него присутствовала всегда. И к подобным людям он также всегда относился с уважением. Тем более что свою толику романтичного отношения к жизни барон Шамсмели уже показал. В тот момент, когда, явно идя на конфликт с вроде как всевластным на тот момент герцогом Аржени, вывел королевских латников для приветствия въезжавшей в город принцессы. Первую пару дней войска двигались в полном порядке, по несколько раз в день сносясь между колоннами конными разъездами, затем три дороги разошлись на расстояние от пяти до двадцати миль, и сообщение между колоннами практически прекратилось. Герцог Тосколла действительно показал себя очень хорошим логистиком, потому что и сейчас, уже разойдясь, войска продолжали двигаться в совершеннейшем порядке, своевременно снабжаясь фуражом и припасами из заранее подготовленных войсковых магазинов и сохраняя запасы, которые везли с собой, на период, когда они вступят в пределы враждебных земель. Весь план кампании был рассчитан на три недели. Он предусматривал прямую атаку колонны коннетабля на земли герцогства путем продвижения кратчайшей дорогой и взятия в осаду его столицы. При этом колонна графа Эгерита должна была попутно захватить и привести к покорности союзное герцогам Аржени графство Гамель с последующим соединением с колонной коннетабля у Аржени. Колонна же принцессы, как самая слабая, должна была принудить к покорности земли баронств Эштигаль и Паммервил (по информации королевского совета, поддержавших мятеж практически номинально, вследствие близкого расположения от герцогства и невозможности в одиночку противостоять столь знатному и сильному вельможе), а затем тоже слиться с остальной армией. Так что, несмотря на то что никто (кроме Грона) не считал, что кампания будет хоть сколь-нибудь сложной, для колонны Мельсиль этот рейд вообще должен был бы стать легкой прогулкой. Однако ей никто особенно не завидовал. Ибо чем большее сопротивление ожидается, тем больше оснований для последующего грабежа. На что большинство примкнувших к принцессе весьма рассчитывали. Да и сами баронства были слишком захудалыми, чтобы представлять для сего действа хоть сколько-нибудь значимый интерес. Только если на безрыбье… Но именно на этот раз «рыбалка» ожидалась более чем знатная… Грон, однако, отнесся к ожиданиям королевского совета, составившего подобную диспозицию, довольно скептически. Он не сомневался, что насинцы обязательно вмешаются в предстоящую кампанию. Надо только было вычислить где и как. Самое быстрое непосредственное вмешательство было возможно только через Загулем. Более нигде Агбер с Насией общих границ не имел. Однако Грон сильно сомневался, что насинцы рискнут избрать подобный маршрут. Даже без полков, отправленных в Загулем на усиление, его онота, с учетом городского ополчения, способна была в одиночку удержать город против осады любой возможной армии, которую был способен выставить король Насии. А чтобы обойти Загулем и двинуться дальше, оставив его в тылу наступающей армии, надо быть полным идиотом, каковых, к сожалению, в ближайшем окружении короля Насии не водилось. С Кагдерией, отделявшей Агбер от Насии на всем остальном протяжении границ, у насинцев и так уже шестой год шла война, в настоящий момент пребывающая в вялотекущей фазе. Насинцам удалось захватить два приграничных графства и вторгнуться еще в три, но на этом их продвижение остановилось. Потому что три эти графства являлись ареалом обитания довольно воинственной и известной во всех шести королевствах народности шейкарцев, которые и в Кагдерию-то входили во многом номинально. У них с тамошним царствующим домом вообще были очень запутанные отношения. Так, существенную часть годового бюджета всех трех графств составляли прямые перечисления из казны короля Кагдерии. При дворе короля считалось, что престол ежегодно перераспределяет полученные доходы в целях помощи наиболее бедным жителям королевства, а шейкарцы считали, что престол Кагдерии платит им дань за то, что они не грабят проезжающие через их горы караваны. Так что войска насинцев, дойдя до гор, завязли в сотнях мелких полупартизанских схваток, подобно тому как завязли в испанских горах войска Наполеона. Вроде бы насинцы контролировали все основные перевалы и существенную часть региональных центров трех графств, а в одном даже и его столицу, но ни один их обоз не был способен добраться до места назначения без существенных потерь. Единственным вариантом вмешательства насинцев в дела Агбера оставалась только переброска войск к месту боевых действий через дружественные порты. А это означало, что у герцога Аржени могут появиться силы для выделения достаточно мощной маневренной группировки. И он, Грон, в таком случае попытался бы разгромить наступающую на герцогство группировку по частям, начав с наиболее уязвимой. Колонна принцессы в данном случае являлась едва ли не самым лакомым объектом нападения. Во-первых, вследствие своей относительной малочисленности она должна представляться герцогу наиболее уязвимой, и, во-вторых, вполне возможный вследствие ожидаемого разгрома захват или даже гибель принцессы переводили всю ситуацию с мятежом в совершенно другую плоскость. Гибель последней представительницы правящей династии Агбера выдвигала на первый план задачу избрания новой династии, а это порождало такие расклады, в которых герцоги Аржени значились бы уже не мятежниками, но как минимум влиятельными союзниками, а то и претендентами на престол. Так что Грон ожидал непременной атаки на колонну принцессы. И потому, воспользовавшись предложением барона Шамсмели, сразу же после разрыва регулярной связи активно включился в текущее командование колонной. Они с Мельсиль в походе ночевали в разных палатках, которые, правда, упорно ставили рядом друг с другом. Результатом этого стало то, что на шестой день похода, когда они уже двигались по землям баронства Эштигаль, Мельсиль улучила момент и заявилась к нему в палатку. А утром пришлось просить постельничего, занимающегося снабжением и тыловым обеспечением, заменить изгрызенную принцессой подушку, что, впрочем, с ее стороны было вполне разумным поступком. Не хватало им еще перебудить половину лагеря ее криками и стонами… Но сегодня он, слава Владетелю, спал один. Так что едва только Грон понял, что происходит что-то опасное, его руки уже на автомате подхватили сапоги и перевязь с ангилотом. Времени на то, чтобы надеть доспехи, судя по всему, уже не оставалось. Натянув сапоги, Грон выскользнул из палатки и жестом подозвал встрепенувшегося часового: — Быстро дежурного офицера ко мне! Тот было суетливо дернулся, приторможенный выработанной долгими годами гарнизонной и дворцовой службы привычкой к непременному пребыванию на посту до прибытия смены с разводящим. Но дежурный офицер находился тут же, в пяти шагах, уютно задремав у почти погасшего костра, а тот, кого часовому надлежало охранять, вообще стоял полностью одетым, да еще и отдавал ему приказ. Поэтому часовой метнулся к костру и легким прикосновением к плечу разбудил дежурного офицера. — Передайте приказ стрелкам без шума подняться и сосредоточиться у кольца охраны принцессы, — приказал Грон дежурному офицеру, натягивая перчатки. — А затем поднимайте офицеров и прикажите дежурным по полкам поднимать своих людей. Дежурный офицер несколько недоуменно воззрился на Грона. Насколько он помнил, никто не вменял ему в обязанность подчиняться графу Загулема, не занимавшему в армии никаких официальных постов, кроме весьма расплывчатого «при принцессе». Но за прошедшее время он не раз успел убедиться в том, что не только принцесса, но и реальный командующий колонной барон Шамсмели всегда был исключительно предупредителен с графом Загулема. Да и сам граф в среде военных пользовался достаточно широкой известностью. И даже взял на себя труд активно обучать часть войск колонны, а именно — стрелков, хотя его выбор и вызывал у офицера некоторое недоумение. Поэтому офицер счел за лучшее не углубляться в хитросплетения порядка подчиненности, а сколь возможно быстро и расторопно исполнить приказ. Что лишь прибавило ему очков в ведущемся Гроном негласном рейтинге офицеров королевских полков. Так что когда очередной крик часового: «Посматри-и-ихх…» — завершился коротким всхрипом, большая часть лагеря уже была на ногах. Поэтому когда со стороны берега расположенной в сотне шагов реки раздался громкий слитный рев: — Насия и Аржени! — ответом ему стали не испуганные и панические крики ошеломленных внезапным ночным нападением людей, а свистки и команды сержантов: — Пикинеры — в линию! Рейтары — в седла!.. Грон успел построить разбуженных первыми стрелков в три шеренги, развернув их как раз в направлении реки и брода через нее. Он уже успел понять, что же воздействовало на его подсознание. Это оказались совершенно неурочные в эту глухую ночную пору крики уток, заполнявших прибрежные камыши. Так что и с наиболее вероятным направлением возможного нападения он уже успел определиться. Единственное, что слегка напрягало, так это то, что стрелять предстояло почти вслепую, да еще поверх голов собственных бойцов. Впрочем, сразу после окончательного разделения колонн Грон ввел в практику ежевечерние двухчасовые занятия, призванные даже не столько внедрить в частях, составлявших эту колонну, его собственные тактические наработки, сколько закрепить и отточить уже имеющиеся у солдат коронных полков навыки и умения. Столь большую массу войск переучивать в одиночку было бессмысленно, но вот понять и дополнительно отработать то, что войска могли показать при внезапном нападении врага, стоило по-любому. Единственным новшеством, которое Грон себе позволил, было сведение крайне немногочисленных стрелковых команд всех полков в одно подразделение и переподчинение его себе лично. Тем более что никто из командиров на это особенных возражений не высказал. Стрелки в этом мире отчего-то считались второстепенным видом войск, к тому же более-менее эффективным только при защите крепостей, а на поле боя не слишком полезным. Так что к данной инициативе Грона все командиры отнеслись довольно равнодушно, мол, баба с возу — кобыле легче. А Грон получил в свое распоряжение почти две сотни арбалетчиков, каковым назначил еще по полтора дополнительных часа ежевечерних занятий, которые проводил лично. И вот сейчас предстояло выяснить, чего он успел добиться за время этих занятий. Нападающие ударили дружно. От реки послышался накатывающий и различимый даже за воинственным кличем дробный грохот копыт. Грон вскинул руку, вглядываясь в мелькающие на фоне поблескивающей воды тени, а затем коротко бросил: — На два пальца выше шлемов, целься! — И сразу же: — Залп! Две сотни арбалетных тетив гулко вспороли воздух слитной нотой, сразу же продолжившейся криками людей, ржанием лошадей и грохотом падающих на землю всадников. А Грона по наитию озарил еще один ход, способный усилить смятение накатывающей волны атакующих.