– Вижу. Можно вызвать такси и доехать до «Гэбриэлз», а оттуда доберемся до отеля на одной из тех машин, что взяты напрокат. Я поведу. – Я молюсь про себя, чтобы эта уловка сработала. Хардин бросает на меня недоверчивый взгляд. – Уже все продумала, да? – ехидно бормочет он. – Нет, но оставаться здесь – не вариант, так что либо ты расплачиваешься и увозишь меня отсюда, либо я уеду с кем-то другим. Он выпускает мою руку из некрепкой хватки и подходит почти вплотную. – Даже не думай мне угрожать. Я тоже запросто могу уйти с кем-нибудь другим. Я чувствую болезненный укол ревности, но держу себя в руках. – Давай, вперед. Иди домой с Джуди. Я знаю, что раньше ты спал с ней. Нетрудно догадаться, – бросаю я ему вызов, выпрямившись во весь рост. Он переводит взгляд с меня на нее и слегка улыбается. Я вздрагиваю, и он хмурится. – Было бы о чем вспоминать. Я уже почти ничего и не помню. Он пытается успокоить меня, но его слова производят противоположный эффект. – Ну так что? Кого выбираешь? – спрашиваю я, подняв бровь. – Вот черт, – бурчит он, затем, пошатываясь, разворачивается к бару, чтобы заплатить за выпивку. Такое ощущение, что он просто вытаскивает и кладет на стойку все содержимое своих карманов. После того как бармен забирает несколько банкнот, Хардин сует остальные деньги Джуди. Она смотрит на него, потом на меня и слегка обмякает, словно из нее выпустили весь воздух. – Джуди говорит «пока», – бормочет Хардин, когда мы выходим из бара. – Не упоминай ее при мне! – едва не взрываюсь я. – Ты ревнуешь, Тереза? Черт, как же я ненавижу это место, этот бар, этот дом. Кстати! Хочешь посмеяться? Вон там жил Вэнс. Хардин машет рукой в сторону кирпичного дома рядом с баром. Наверху горит тусклый свет, на подъездной дорожке припаркована машина. – Интересно, что он делал в ту ночь, когда в наш дом заявились те гребаные солдаты. Хардин шарит взглядом по земле и вдруг наклоняется. Прежде чем я успеваю понять, что происходит, он замахивается, держа в руке камень. – Хардин, не надо! – кричу я и хватаю его за руку. Камень падает и катится по тротуару. – Пошло все к черту! – Он собирается потянуться за камнем, но я преграждаю ему дорогу. – К черту эту улицу! К черту этот бар и этот гребаный дом! К черту всех! Пошатываясь, он выходит на проезжую часть. – Если ты не дашь мне разрушить этот дом… Хардин умолкает, и я, скинув туфли, бегу за ним через улицу, во двор дома его детства. Глава 6 Тесса Хардин идет к дому, где прошло его мучительное детство. Я спешу за ним босиком и, споткнувшись, падаю на колено в траву, но быстро вскакиваю. Распахивается сетчатая дверь, и я слышу, как Хардин возится с ручкой второй, деревянной двери, а затем начинает раздраженно стучать по ней кулаком. – Хардин, прошу тебя, поехали обратно в отель, – убеждаю я его, подходя ближе. Не обращая на меня внимания, он наклоняется, чтобы подобрать что-то у крыльца. Мне кажется, что это запасной ключ, но я быстро понимаю, что ошиблась. Камнем размером с кулак Хардин разбивает стекло в середине двери, просовывает руку внутрь и, к счастью, не задев острых осколков, открывает замок. Я оглядываю тихую улицу, но, похоже, все в порядке. Никто не заметил нашего вторжения, никто не зажег свет, услышав звук бьющегося стекла. Я молюсь, чтобы Триш и Майк не оказались в доме Майка по соседству, чтобы они провели эту ночь в каком-нибудь шикарном отеле, ведь на роскошный медовый месяц ни у одного из них нет денег. – Хардин. – Я словно иду по краю пропасти, изо всех сил стараясь не сорваться. Оступлюсь хоть раз, и мы оба разобьемся. – В этом чертовом доме не было ничего, кроме мучений, – ворчит он, спотыкаясь о собственные ботинки. Хватается за подлокотник маленького дивана, но все равно падает. Скользнув взглядом по гостиной, я с радостью отмечаю, что почти вся мебель упакована или уже вынесена. После переезда Триш дом планируют снести. Прищурившись, Хардин всматривается в диван. – Вот этот диван… – Прежде чем продолжить, он потирает лоб. – Знаешь, на нем все и случилось. Именно на этом гребаном диване. Я понимала, что он не в себе, но эти слова только подтвердили его состояние. Несколько месяцев назад Хардин говорил, и я хорошо это помню, что тот диван он сломал. Уверял, мол, ничего не стоило разодрать его на куски. Я смотрю на диван перед нами: жесткие подушки и отсутствие пятен явно свидетельствуют о том, что он новый. У меня сжимается сердце и из-за этого воспоминания, и из-за опасений, во что выльется сегодняшний настрой Хардина. Он тут же закрывает глаза. – Один из моих гребаных отцов мог бы догадаться купить новый. – Мне так жаль. Я понимаю, что сейчас это для тебя слишком. Я пытаюсь успокоить его, но он, все так же не обращая на меня внимания, открывает глаза и идет на кухню. Я держусь в паре шагов позади. – Где же… – бормочет он и опускается на колени, чтобы заглянуть в ящик под раковиной. – Нашел. Он вытаскивает бутылку с какой-то прозрачной выпивкой. Мне даже не хочется спрашивать, как она туда попала и кому принадлежала – или принадлежит до сих пор. Хардин вытирает бутылку о свою черную футболку, на ткани остается слой пыли. Судя по всему, бутылка пролежала под раковиной пару месяцев, не меньше. Он возвращается в гостиную, не зная, что делать дальше, и я иду следом. – Я знаю, что ты расстроен. Ты имеешь полное право злиться. Я встаю прямо перед ним, отчаянно пытаясь привлечь его внимание. Он даже не смотрит на меня. – Но давай вернемся в отель, пожалуйста. – Я тянусь к его руке, но он ее отдергивает. – Прошу, там мы сможем поговорить, и ты немного остынешь. Или ляжешь спать. Что угодно, только, пожалуйста, идем отсюда. Хардин обходит меня и останавливается у дивана. – Она лежала здесь… – Он указывает бутылкой на диван. Мои глаза жжет от наворачивающихся слез, но я сдерживаюсь. – И никто, черт возьми, их не остановил. Ни один из этих неудачников. Он сплевывает и, открутив крышку непочатой бутылки, прижимает ее к губам, а затем, откинув голову назад, делает глоток. – Хватит! – кричу я, делая шаг в его сторону. Я уже готова вырвать у него из рук эту бутылку и разбить ее о кафельную плитку. Лишь бы он больше не пил. Не знаю, сколько еще алкоголя сможет принять его организм, прежде чем он вырубится. Хардин делает еще один большой глоток и останавливается. Вытерев тыльной стороной ладони пролившиеся капли со рта и подбородка, он ухмыляется и переводит взгляд на меня – впервые с тех пор, как мы зашли в дом. – Почему? Тоже хочешь? – Нет… Хотя да, хочу, – лгу я. – Жаль, Тесси, на двоих не хватит, – бормочет он, поднимая огромную бутылку. От его слов меня бросает в дрожь – так меня называл отец. В бутылке, должно быть, не меньше литра какого-то пойла – этикетка стерлась и наполовину оторвалась. Интересно, как давно он ее там спрятал? В один из тех одиннадцати дней, худших в моей жизни? – Уверен, тебе все это нравится. Я отхожу от него и пытаюсь придумать какой-нибудь план действий. Вариантов не много, и меня начинает охватывать страх. Конечно, он никогда не причинит мне вреда. Но я и понятия не имею, что он может сделать с самим собой. А я совершенно не готова к очередному скандалу. В последнее время я слишком привыкла к Хардину, который худо-бедно контролирует себя: ехидному и иногда угрюмому, но не исполненному ненависти. Этот блеск налитых кровью глаз слишком знаком мне, и я вижу, как в их глубине зарождается злоба. – Почему это должно мне нравиться? Я терпеть не могу, когда ты такой, и хочу, чтобы ты никогда не испытывал боли, Хардин. Слегка усмехнувшись, он отводит бутылку в сторону и проливает немного жидкости на диванные подушки. – Ты знала, что ром – самое легковоспламеняющееся спиртное? – мрачно спрашивает он. У меня в жилах застывает кровь. – Хардин, я… – Это чистый ром. Очень крепкий. – Он продолжает обливать диван, его голос становится неразборчивым, медленным и пугающим. – Хардин! – повышаю я тон. – Что ты собираешься сделать? Сжечь дом? Это ничего не изменит! – Тебе лучше уйти. Спички детям не игрушка, – ухмыляется он, отмахнувшись. – Не разговаривай со мной так!