– У вас неприятности? – осторожно спрашиваю я. – Почему вы так решили, Саша? Фрэнки уже взял себя в руки, увольнение с секретной службы можно считать делом решенным: передо мной снова покачивается расслабленная физиономия менеджера-неудачника. – Я просто услышала последнюю фразу. – Вот как. Нет, все в порядке. – Но… Фрэнки морщится, ему неприятно мое любопытство. Я и сама чувствую, что пора бы сменить тему и отойти от опасного края, но какая-то неведомая сила тянет меня за язык: – …не каждый день говоришь о себе такое. Нужен веский повод, согласитесь, Фрэнки. Или лучше звать тебя Франсуа? Или лучше звать тебя… как? Теперь я ни в чем не уверена. Ни в чем. В том-то и прелесть, нашептывает мне выпитое шампанское, последние сутки стоят трех лет, проведенных в патриархальном покое Эс-Суэйры. Стоило лишь ненадолго отпустить поводья, и вот, пожалуйста, в мою жизнь вторглись сразу двое!.. А сколько было отвергнуто, сколько принесено в жертву прошлой, давно несуществующей любви, разве я не дура после этого? Дура. Я ни разу не каталась на доске для серфинга (а могла бы!), ни разу не выходила в открытый океан (а могла бы!), я не совершила ни одной глупости, которую может позволить себе женщина при снисходительном попустительстве мужчины. Блеклое ресторанное приключение, которое я переживаю с Фрэнки, не идет ни в какое сравнение с тем, что я могла бы пережить с Алексом Гринблатом, но неужели мне не хватит фантазии, чтобы расцветить, разукрасить его? Помнится, Алекс хвалил меня именно за воображение. – Ладно, Фрэнки, не напрягайтесь. Не хотите рассказывать – не нужно. – А нечего рассказывать… Вы знаете испанский? – Только эту фразу. – Забавно. – Так любит выражаться один человек… Я впервые не называю Доминика своим другом. После того что он учудил с досками – никакой он мне не друг. – Испанец? – уточняет Фрэнки. – Нет. Он даже не чех. И не серб. И не хорват. Как же ловко я вплела в ничего не значащий треп свои догадки по поводу телефонного разговора! И как непринужденно запила их остатками шампанского, теперь остается ждать реакции Фрэнки, если, конечно, она последует. Не очень-то я на это надеюсь. – У вас особые отношения с чехами, сербами и хорватами? – Никаких особых отношений. На хвост они мне не наступали. А вам? – Мне тем более. – Фрэнки откидывается на спинку стула. – Вы интересная девушка, Саша. Очень, очень интересная. Я бы хотел познакомиться с вами поближе. Ты меня не обманешь, Фрэнки. Мужчины, жгуче заинтересованные в женщинах, ведут себя совсем по-другому. – Мы можем приступить к сближению прямо сейчас. Если вы не возражаете. – Нисколько. – Тогда давайте уйдем отсюда. – Хотите вернуться в отель? Или отправимся сразу к вам? – Это одно и то же, Фрэнки. Вряд ли Фрэнки этого не знает. Но… не слишком ли я поторопилась со сближением? – А что, если мы заглянем в форт? – В форт? – Это местная достопримечательность. Смотровая площадка и шикарный вид на океан. Если он скажет мне: «Оставим туземные прелести туристам» или что-то в этом роде, – я просто развернусь и уйду, высокомерных глупостей я услышала сегодня предостаточно. – Даже ночью? – спрашивает Фрэнки. – Океан хорош всегда. А ночью особенно. В отсутствие людей. – О’кей. Форт так форт. – Тогда идем?.. Я поднимаюсь прежде, чем он успевает ответить мне, я издали машу рукой Жюлю и Джиму, мой рывок к выходу из «La Scala» можно считать бегством. Или страстным желанием заполучить книжку-раскраску нашей с Фрэнки гипотетической связи. Я сама буду подбирать цвета, я сама буду накладывать их, мазок за мазком, – в чем, в чем, а в этом, прожив три года рядом с сумасшедшим художником Домиником, я разбираюсь. Пришло время подтвердить теорию практикой. И никто меня не остановит. Никто. …То, что я поначалу приняла за шум океана, – всего лишь ток крови, бросившейся мне в голову. Я едва держусь на ногах, пришлось даже прислониться к стене, чтобы не упасть. Ожидание затягивается, по моим подсчетам Фрэнки мог расплатиться пять, а то и десять минут назад – а впрочем, я не совсем уверена, все из-за тока крови, шумящей в голове. Она циркулирует в убыстренном темпе, и, чтобы хоть как-то отвлечься, я начинаю представлять Франсуа Пеллетье в разрезе спальни, нужно ли будет расстегивать пуговицы на его рубашке или это сделает он сам? Нужно ли говорить ему, что я три года не занималась любовью, или лучше промолчать? Останется ли он на ночь или уйдет к себе, когда все закончится? А если останется, то каким будет утро? И что я скажу ему утром? Научи меня ловить волну, милый. «Милый», несомненно, подойдет. Фрэнки, милый. Милый, милый, милый, твержу я себе, а если твоя кожа окажется такой же гладкой и резиновой, как кожа дельфинов, я не пожалею ни о чем. – …Саша! Голос Фрэнки, немного взволнованный, выводит меня из транса: – Куда же вы пропали? Я подумал, что вы не дождались меня. – Я подумала то же самое. Идемте, Фрэнки. …До форта не больше десяти минут ходьбы. Я выбрала этот путь из пяти возможных, он самый романтический. Есть еще самый короткий и самый длинный, есть еще самый забавный и самый хорошо освещенный – они ведут к отелю, и форт остается в стороне. Но если ты устремляешься по самому романтическому пути – верхней оконечности Скалы дю Порт не миновать. То есть она и есть суть и цель пути, конечная остановка маршрута – об этом я говорила Фрэнки еще в ресторане. К форту ведет крытая галерея (одна из многих крытых галерей, по совместительству являющихся и улочками, исторический центр Эс-Суэйры наводнен ими). Лестница, по которой мы поднимаемся в кромешной тьме, кажется бесконечной. – Что будет в конце пути? – спрашивает Фрэнки. Его дыхание не сбилось от подъема на высоту, оно остается ровным и спокойным, еще один аргумент в пользу молодого человека: Фрэнки вынослив. – Смотровая площадка. – А-а… С пушками, да? Толстые оружейные стволы, отлитые из чугуна, стоят там с незапамятных времен, узкие бойницы пялятся на океан столетия. Толщина стен впечатляет, на камнях между зубцами можно вытянуться в полный рост: с любимой девушкой, с альбомом для эскизов и просто так. И долго лежать, запрокинув лицо в небо и забросив руки за голову. Почему я никогда не делала этого? – Я читал о площадке в путеводителе. – Здесь снималась одна из киноверсий «Отелло». Не помню, какая по счету. Преодолев последнюю ступеньку, мы оказываемся на открытом пространстве, но света от этого не прибавляется. Нет ни луны, ни звезд, хорошо видных в пустыне, в нескольких сотнях километров отсюда. Все дело в географическом положении Эс-Суэйры, океан гонит к берегу не только волны, но и облака. Утра здесь туманны, а ночи темны. Вот и сейчас я не вижу Фрэнки, хотя он стоит в метре от меня. Не приближаясь ни на шаг. – Обычно здесь горят прожектора, – говорю я ему. – Но сегодня их почему-то не включили. – Ничего. Так даже лучше. Ничего не лучше. Темнота окружает меня со всех сторон, хватает за горло, заставляя забыть, что совсем рядом – город, со светом, идущим от дверей лавок, от летних кафе на площадях, от окон гостиниц, никогда еще я не чувствовала себя такой одинокой. А надеяться на то, что глаза привыкнут к темноте, контуры площадки вырисуются точнее и одиночество отступит… Надеяться на это не приходится. Во всяком случае, такого со мной в полной темноте еще не случалось. Ни разу. Океан шумит, не умолкая. Сгустившаяся чернота ночи не дает никаких ориентиров, оттого и кажется, что океан не только внизу, но и вверху, и справа, и слева. В мире нет ничего, кроме океана. – Фрэнки, – жалобно зову я. – Где вы, Фрэнки? – Я здесь, – тут же откликается он. Пожалуй, кто-то все-таки есть.