Я киваю. – Его зовут Гарри, – говорю я. – И он теперь – моя реальность. Некоторое время спустя – после того, как врачи осматривают Гарри и меня, – нас отвозят в отделение послеродовой реабилитации. Глория сказала мне, что это мера предосторожности: Гарри ведь появился на свет на три недели раньше срока, и поэтому они хотят за ним внимательно понаблюдать. Только поэтому, а не потому, что с ним что-то не так. Папа ждет меня возле кровати, держа в руке огромный букет цветов. По его щекам текут слезы. Наклонившись, он целует меня. Потом берет меня за руку. Его рука при этом дрожит. – Я очень сильно разволновался, когда позвонила Анджела, – шепчет он. – С нами все в порядке, – отвечаю я. – С нами обоими все в порядке. Я вижу, как его взгляд перемещается на ребенка. Папа закусывает нижнюю губу, а потом на его лице появляется улыбка. – Познакомься со своим внуком, – говорю я. – Его зовут Гарри Джо Маунт. – Он очень красивый, – говорит папа. – Просто бесподобный. Спасибо. Потом он пару секунд молчит. Я знаю, о чем он меня сейчас спросит, еще даже до того, как он открывает рот. – Что произошло? С тобой и Ли, я имею в виду. Почему он не здесь? Почему у Гарри не его фамилия? – Я от него ушла, папа. Я намереваюсь рассказать тебе почему и все объяснить, и я знаю, что, когда я сделаю это, ты все поймешь правильно, но мне, если ты не возражаешь, не хотелось бы делать это прямо сейчас. Я не хочу чем бы то ни было омрачать вот эту ситуацию. Все, что тебе сейчас нужно знать, – так это что со мной и с Гарри все в порядке и что мы, когда нас отсюда выпишут, собираемся вернуться к нам домой, чтобы жить рядом с тобой. Такое тебя устраивает? – Ну конечно, – говорит он, тяжело сглатывая. – Твоя мама очень бы тобой гордилась. Я это точно знаю. Я киваю. Папа, засунув руку в карман, достает из него и протягивает мне конверт, на котором написано мое имя. Я сразу же узнаю почерк. – Я говорил тебе, что она написала несколько писем, – говорит он. – На случай различных важных и чрезвычайных событий. – Спасибо, – говорю я. – Мне кажется, что такие события наступают одно за другим быстрее, чем она могла предположить. Я читаю это мамино письмо позже. Читаю уже после того, как папа и Сейди уходят, Гарри засыпает, лежа рядом со мной, а акушерки снова заверяют меня, что никому не позволят зайти повидаться со мной без моего разрешения. У меня болит в промежности, все тело ноет, и я так сильно устала, что мне ужасно хочется спать. Но я знаю, что не смогу заснуть, пока не узнаю, что написано в этом письме. Я открываю конверт, вытаскиваю из него листок бумаги и начинаю читать. Дорогая Джесс! Знаешь, никто не подготовит тебя к этому моменту. Ты можешь ходить на всевозможные курсы и прочесть все существующие на свете книги про младенцев, но ничто не подготовит тебя к тому моменту, в который ты возьмешь своего ребенка на руки в первый раз. И я знаю, что ты будешь думать, потому что это то же самое, что чувствовала я, когда впервые взяла тебя на руки. То же самое, что думают все мамы, когда они берут своего ребеночка на руки в первый раз. Но ты справишься, Джесс. И ты будешь знать, что делать. Не потому, что ты прочла соответствующие книги или запомнила то, что тебе говорили по этому поводу другие люди, а просто потому, что это твой ребенок и инстинкт подскажет тебе, что делать. Вокруг тебя могут оказаться люди, которые будут давать тебе совершенно другие советы и пытаться убедить тебя, что нужно действовать совсем по-другому – не так, как тебе подсказывает твой инстинкт. Возможно, если бы я находилась рядом с тобой, я была бы одним из таких людей. Но тебе нет необходимости их слушать, Джесс. Тебе нужно научиться доверять себе самой. Поначалу этого ощущения не будет, потому что ты будешь очень сильно переживать, но постепенно нервное напряжение будет спадать и ты начнешь доверять своему собственному мнению. И я скажу тебе, почему ты всегда будешь права, Джесс. Потому что ты любишь этого ребеночка больше, чем кого-либо другого на всем белом свете. Ты – его мама, и ты будешь бороться за него так, как я боролась за тебя. И все, что тебе нужно делать, – это любить его, Джесс. Вот так вот все просто. И, пожалуйста, целуй своего малыша от имени его бабушки и говори моему внуку каждый день, что, хотя я его никогда не увижу, я его очень люблю. И я буду присматривать за ним – так, как я всегда буду присматривать и за тобой. Анджела Вторник, 21 марта 2017 года Когда Ли приходит домой с работы, я сижу и жду его. Сижу и жду в детской, окруженная всем тем, что я подготовила для своего внука. – О господи!.. – говорит Ли, вздрагивая, когда видит меня. – Что ты здесь делаешь? – Вспоминаю, – говорю я. – Вспоминаю о том времени, когда ты только что родился на белый свет. – Где Джесс? – спрашивает он, ставя на пол свой портфель и ослабляя галстук. – Она спит? – Нет, – говорю я. – Она не здесь. – Что ты имеешь в виду? – Она ушла, Ли. Ушла сегодня утром. Он таращится на меня. Я вижу, как на его лице появляется выражение паники. – А ну-ка давай объясни мне все вразумительно, – говорит он. Я поднимаюсь на ноги. – Она рассказала мне о том, что произошло вчера вечером, Ли. Ей пришлось мне это рассказать, потому что ее чемодан стоял упакованным в коридоре и потому что я стала кричать ей, чтобы она не уходила. Ли опускает взгляд. Он ничего не говорит. – Я пыталась ее остановить, – продолжаю я, удивляясь тому, какой спокойный у меня голос. – Я зашла в ванную, где она принимала душ, и стала уговаривать ее не уходить. Вот тогда-то она мне все и рассказала. Она все знает, понимаешь? Ей каким-то образом стало известно и про Эмму, и про остальных. – Не смеши меня, – говорит Ли. – Она не может этого знать. – Может или не может, но она знает. Она также рассказала мне, что, по ее мнению, произойдет, если она останется. Она считает, что ты ее убьешь и что я буду врать в суде, чтобы тебя выгородить. – О господи!.. Она что, чокнулась, да? У нее, видимо, в конце концов опять начались проблемы с психикой. – Нет, не начались. Я сидела вот здесь весь день, размышляя над тем, что она сказала, и теперь мне понятно, что произойдет. Я имею в виду, что мы с тобой оба знаем, каким образом могут развиваться события, не так ли? Мы знаем, что если мужчина избил как-то раз женщину и это сошло ему с рук, он, вполне возможно, станет делать это снова и снова… И если я покрывала тебя все то время, когда ты делал это, то почему бы я не поступила так опять даже в том случае, если бы ты ее убил. Я ведь тебя люблю. Ты – мой сын, а потому моя любовь к тебе безгранична. Я сделала бы для тебя что угодно. Даже дала бы лживые показания в суде, поклявшись говорить правду. Однако сегодня до меня дошло, что это не было бы настоящей любовью. Это просто что-то вроде слепой преданности. И я делала это годами, Ли, я смирялась со всем, что сваливалось мне на голову, и вот посмотри, к чему это меня привело. – Я не такой плохой, каким был он, – говорит Ли. – Ты станешь таким, как он, если я позволю тебе продолжать вести себя в том же духе. Ты станешь даже хуже его. И поэтому это нужно остановить. – Что ты имеешь в виду? – Я больше не буду тебя покрывать, Ли. Я не буду делать вид, что я не знаю, что происходит. Тебе придется столкнуться с собой таким, каким ты стал, и мне тоже придется с таким тобой столкнуться. У тебя, и у меня нет другого выбора. Его лицо бледнеет. Мне кажется, что он как бы сжался, уменьшился в размерах. – Я не понимаю, – говорит он. – Джесс уже родила. Она упала, когда я попыталась не позволить ей уйти, и у нее начались схватки. Приехали парамедики и забрали ее в больницу. Ее подруга только что разместила публикацию в ее «Хронике». Там написано, что у Джесс родился сын и что мама и ребенок чувствуют себя хорошо. Ли разворачивается и направляется к двери. – Куда ты? – спрашиваю я. – В больницу, – говорит он. – Увидеть своего сына. – Нет, ты туда не поедешь, – отвечаю я. – Потому что Джесс не хочет, чтобы ты туда приезжал. И если ты туда поедешь, я напишу в «Фейсбуке» обо всем, что ты делал. Я сделаю так, чтобы все узнали, что ты делал с ней и со всеми остальными. – Ты не посмеешь, – фыркает Ли. – Раньше не посмела бы, – говорю я. – А теперь посмею. Ли, подняв руку со сжатым кулаком, направляется ко мне. Я, готовясь защищаться, выставляю вперед руку. Руку, которая держала его, когда он был младенцем. Руку, которая гладила и успокаивала его, когда он плакал. Руку, которая махала ему на прощанье, когда я впервые привела его в школу. Он останавливается очень близко от меня, поворачивается и в сердцах бьет ногой по своему портфелю так, что тот отлетает далеко в сторону и попадает в лежащего на комоде плюшевого медвежонка со встроенной в него музыкальной шкатулкой. Медвежонок падает на пол, проиграв при этом несколько ноток из колыбельной «Рок-э-бай бэби». Ли тоже как бы падает на пол: он резко опускается на колени на коврик. И начинает неудержимо всхлипывать. Я кладу ладонь на его плечо. Моя ладонь сейчас сильнее, чем его кулак. Потому что я нашла более сильную любовь. Я не надеваю утром свою обычную «маску». Я больше уже не прячусь за ней. Мне как-то странно смотреть на свое «гололицее» отражение в зеркале. Мои глаза, нетронутые контурным карандашом, кажутся гораздо меньше. Но хотя они, возможно, покажутся такими вот маленькими и другим людям, я знаю, что впервые за много лет они широко раскрыты. Я отправляю Джесс сообщение через «Фейсбук», спрашивая, могу ли я приехать ее навестить. Я сообщаю ей при этом, что Ли со мной не будет, что я приеду одна. Проходит довольно много времени, прежде чем она присылает ответ. Думаю, она была занята ребенком. А может, просто раздумывала, что же мне ответить. Как бы там ни было, она ответила «да». Меня это, честно говоря, удивило. Я поблагодарила ее и сообщила, что я пробуду у нее недолго. Я прекрасно понимаю, что она не горит желанием со мной общаться и что ей больше хочется побыть наедине со своим ребенком. Я сажусь на автобус, идущий в центральную часть города. Найти парковочное место возле больницы всегда проблематично, и мне не хочется нервничать по этому поводу непосредственно перед своим приходом к Джесс. Когда я приезжаю в больницу, мне довольно быстро удается найти отделение послеродовой реабилитации. Я сообщаю женщине в регистратуре свои имя и фамилию. Она спрашивает, кем я прихожусь этому ребенку. – Я его бабушка, – гордо говорю я твердым голосом. Одна из акушерок подводит меня к двери комнаты, в которой находится Джесс. – Она там, – улыбается акушерка. – В данный момент кормит своего ребенка. У них обоих все в порядке. Открыв дверь, я осторожно захожу в комнату. Джесс поднимает на меня взгляд. Она не улыбается мне, но и не хмурится. На ее лице – выражение умиротворения. Мой взгляд падает на младенца, которого она кормит грудью. Он – маленький и красный. Его малюсенькие пальчики цепляются за ее грудь.