– Нет. Толпу моих Братьев и Сестер облетает явственный вздох изумления: никто не смеет так разговаривать с Центурионом, даже паршивая овца вроде меня. Никто. Сузив глаза, Джейкоб делает шаг вперед. – Либо ты ее ударишь, либо я. – Мунбим, – дрожащим шепотом произносит Люси, – пожалуйста. Пожалуйста, ударь меня. – Нет! – выкрикиваю я. Джейкоба перекашивает. Он оглядывается по сторонам – лицо заливает смесь растерянности и гнева, – затем снова переводит глаза на меня. – Даю тебе последний шанс, – рычит он. – Катись к черту, – отвечаю я. Во дворе повисает гробовая тишина. Долго, бесконечно долго Джейкоб молчит и только таращится на меня, побагровев лицом; грудь под джинсовой рубашкой вздымается и опадает. Потом – гораздо проворнее, чем можно было ожидать от такого жирного, обрюзгшего увальня, – он поворачивается налево и с размаху бьет Люси по лицу кулаком, отчего та подскакивает. Раскинув ноги и руки, она летит вверх тормашками, грохается на землю и визжит. – НЕ-ЕТ! – кричу я и бросаюсь вперед, готовая вонзить пальцы в студенистую мякоть глазных яблок Джейкоба и вырвать их из глазниц. И это мне почти удается. Почти. Лоунстар перехватывает меня и отшвыривает в сторону, выбив из легких весь кислород – воздух со свистом выходит из меня, точно из лопнувшего шарика. Я ударяюсь головой о твердый грунт, перед глазами вспыхивает целая россыпь звезд, а Лоунстар уже рывком ставит меня на ноги и выкручивает за спиной руки. К нему подбегает Беар, и вдвоем они легко поднимают меня, крепко держа за запястья и лодыжки. Я сопротивляюсь, выкрикиваю ругательства и требую свободы – во имя всего святого! – но они лишь молча уносят меня со стрельбища. Мои Братья и Сестры едва не налетают друг на дружку, спеша расступиться, причем все старательно отводят глаза, пока я продолжаю сыпать проклятьями, визжать и завывать. Отец Джон под белым дубом провожает меня взором, полным глубочайшего разочарования. Когда меня уносят за угол Большого дома, в нагретом воздухе раздаются чудовищные звуки ударов и стонов: Джейкоб преподносит Люси урок, который отказалась дать я. После Я умолкаю. Лица двоих мужчин за письменным столом заливает бледность. Я не удивлена, хотя, уверена, именно этого рассказа агент Карлайл – да и доктор Эрнандес, чего уж там, – от меня и ждал: рассказа о жестокости, наказаниях и «пушках». Кровавые истории редко хорошо заканчиваются, зато практически всегда делают сюжет интереснее. – Когда произошел случай с твоей подругой? – тихо, сдавленно спрашивает агент Карлайл. – За три дня до пожара. – То есть эта тренировка в Легионе была последней? Я чувствую, как вдоль позвоночника ползут мурашки. Об этом я как-то не думала. – Получается, да. – Ты утверждала, что за нарушение правил вас не наказывали. – Голос доктора Эрнандеса звучит почти по-детски, как у подростка, который старается не дуться, и я еле сдерживаю смех. – Что мужчины и женщины в Легионе не испытывали страха. Почему ты так сказала? Я пожимаю плечами. Я могла бы ответить честно: я не доверяла ему, когда он задал свой вопрос, и не вполне доверяю до сих пор, – но какой мне от этого прок? Он бросает на агента Карлайла взгляд, в котором – на долю секунды – мне мерещится какая-то странная ревность, затем что-то долго царапает в одном из блокнотов. Когда наконец доктор Эрнандес поднимает глаза на меня, его лицо – это вновь лицо профессионала, лишенная эмоций маска. – А ты? – спрашивает он. – Чем все закончилось для тебя? – Беар и Лоунстар заперли меня в моей комнате. Я думала, как только тренировка закончится, меня отведут в Большой дом, но этого не произошло. Беар выпустил меня, когда колокол зазвонил к ужину. – Как считаешь, почему тебя не наказали? Пожимаю плечами. – Может, отец Джон решил, что это будет плохо выглядеть, учитывая, что я одна из его невест. А может, еще обдумывал, как со мной поступить, а тут началось все остальное. Не знаю. Доктор Эрнандес делает пометку, после кивает. – Ты несколько раз упомянула Центурионов. Расскажешь о них поподробнее? Я тоже киваю. – Так отец Джон называл четверых членов Легиона, которым доверял больше всего. – Странный способ он выбрал, чтобы продемонстрировать свое доверие, – вставляет агент Карлайл. – Я имею в виду, в конце. Но, наверное, тебе это известно лучше, чем кому-либо другому. У меня екает сердце. – В смысле? – Я о том, что случилось в Большом доме, – поясняет агент Карлайл, – во время пожара. О том, что ты видела. Доктор Эрнандес хмурит брови. – Так, ладно, – говорит он. – Пожалуй, нам стоит… – Я не заходила в Большой дом во время пожара, – говорю я. – Точно? – прищуривается агент Карлайл. – Точно. Он в упор смотрит на меня. Я заставляю себя не отводить взгляд. Спокойно, шепчет мне внутренний голос. Он не знает. Никоим образом не может знать. Просто сохраняй спокойствие. – Ладно, – в конце концов сдается агент Карлайл. – Раз ты так говоришь, я тебе верю. – Осторожно, – вполголоса предупреждает его доктор Эрнандес. Агент Карлайл кивает, потом улыбается мне. – Твой отец был Центурионом, верно? – Кто вам сказал? – нахмуриваюсь я. – Это сейчас неважно. – Для меня важно. – Почему? – Меня напрягает мысль, что кто-то рассказывает вам о моей семье. – Ты… Во мне вскипает злость. – Я не идиотка. Может, вы меня и держите за идиотку, но это не так. Если кто и мог рассказать вам, чем занимался мой отец после вступления в Легион, то только те, кто покинул Базу после Чистки. Все остальные мертвы. Агент Карлайл кивает. – Все, кроме твоих младших братьев и сестер. И тебя, – добавляет он. Я прожигаю его взглядом – все-таки подло он поступил. Само собой, он знает больше, чем говорит, оба они говорят не всё – да и пусть, ведь я тоже знаю намного больше, чем рассказываю им. Но вот так резко перевести тему на моего отца (а если они в курсе, что он был Центурионом, то сто процентов успели выяснить и то, что его нет в живых) – это просто жестоко. – Выходит, о моей маме никаких новостей, зато об отце поговорить вы не против, да? По-моему, это нечестно. – Согласен, – отвечает агент Карлайл. – Понимаю твою точку зрения. – Мунбим, я ведь сказал, что не располагаю сведениями о твоей маме, – произносит доктор Эрнандес. – Ты мне не веришь? Я пожимаю плечами. – Ладно, – говорит агент Карлайл. – То есть твой отец не был Центурионом? – Вы сами прекрасно знаете. – Я пытаюсь сдержать бессильную досаду, которая прорывается в голосе, но, кажется, выходит не очень. – Почему вам обязательно надо услышать это от меня? – Меня больше интересует, почему ты упираешься. – Так, – снова вступает доктор Эрнандес. – Попрошу вас обоих немного сбавить обороты. Живая дискуссия – вещь полезная, но в драку лезть ни к чему. – Извините, – коротко бросает агент Карлайл, но я смотрю ему в глаза и раскаяния в них не вижу.