Мистер Трейнор покосился на Деллу, и от ее взгляда слова застряли у него в горле. – Мы бы с радостью тебя приняли, – держа поднос перед собой, ровным тоном сказала Делла. – Но сейчас у нас впереди много дел. – Видишь ли, у Деллы это первый ребенок. Думаю, она хотела бы… – Побыть немного в кругу семьи. Со Стивеном. И ребеночком. – Я могла бы помочь. Я отлично управляюсь с младенцами, – не сдавалась Лили. – Я присматривала за братьями, когда те только родились. А они были ужасными. Просто жуткими младенцами. Орали не переставая. Мистер Трейнор снова посмотрел на Деллу. – Лили, дорогая, не сомневаюсь, что ты великолепно справишься, – начал он. – Просто сейчас не самое подходящее время. – Но у вас же куча комнат. Я вполне могла бы пожить в одной из гостевых. Вы меня не увидите и не услышите. И вообще, я могла бы помочь с подгузниками и прочими делами, и я могла бы посидеть с ребеночком, а вас отпустить погулять. Я могла бы просто… – Лили вдруг прервала свой монолог и медленно перевела глаза с мистера Трейнора на Деллу, а потом на меня. – Лили… – начала я, неловко переминаясь с ноги на ногу возле двери. – Я вам здесь не нужна. Стивен Трейнор сделал шаг вперед, чтобы положить руку ей на плечо. – Лили, дорогая. Это не то, что ты… Она резко отпрянула: – Вам нравится идея заиметь уже готовую внучку, но на самом деле вы не хотите впустить меня в свою жизнь. Вам нужна… Вам нужна… лишь посетительница. – Лили, просто сейчас это неуместно, – вмешалась в разговор Делла. – Знаешь… я очень долго ждала Стивена, твоего дедушку, и теперь это время… время, которое мы сможем провести с нашей малышкой… для нас бесценно. – А я, значит, нет. – Ты нас не так поняла. – Мистер Трейнор снова попытался подойти к Лили. Она его оттолкнула: – Господи, вы все одинаковые! Вы, с вашими идеальными маленькими семьями, где нет места другим. Для меня вообще нигде нет места. – Ой, только вот этого не надо. Давай не будем драматизировать, – сказала Делла. – Да пошла ты! – буквально выплюнула Лили. Делла отпрянула, а Лили прямо на глазах удивленного мистера Трейнора резко развернулась и выскочила из комнаты. Я оставила их одних в звенящей тишине гостиной и побежала вслед за Лили. Глава 10 Я послала имейл Натану и получила ответ. Лу, ты что, подсела на сильнодействующие лекарства? Какого хрена? Тогда я отправила ему второй имейл, с некоторыми подробностями, и к Натану, похоже, вернулась его обычная невозмутимость. Вот старый пес! До сих пор продолжает удивлять. А? Два дня от Лили не было ни слуху ни духу. Я, конечно, беспокоилась, но в глубине души была даже рада получить временную передышку. И гадала, а что, если теперь, когда ее иллюзии относительно семьи Уилла разрушены, она сможет навести мосты со своей собственной? И позвонит ли ей мистер Трейнор, чтобы как-то сгладить неловкость? И вообще, где сейчас обретается Лили и связано ли ее отсутствие с тем парнем, что выслеживал ее напротив моего дома? Было в том парне что-то настораживающее, так же как и в уклончивых ответах Лили, когда я начинала о нем спрашивать. А еще я много думала о Сэме и жалела, что тогда умчалась от него как полоумная. Оглядываясь назад, я понимала, что со стороны это выглядело, мягко сказать, странно. Наверняка я показалась ему опасной сумасбродкой, несмотря на все мои старания убедить его в обратном. И я твердо решила, что если еще раз увижу его после занятий нашей психгруппы, то просто скажу «привет» и улыбнусь спокойной загадочной улыбкой уравновешенного человека. Моя работа шла ни шатко ни валко. В баре появилась новенькая по имени Вера, суровая девушка из Литвы, которая выполняла свои обязанности с мрачной полуулыбкой, словно подозревая, что где-то неподалеку сбросили радиоактивную бомбу и скоро очередь дойдет до нас. Всех мужчин Вера называла «грязными, грязными животными», правда только когда ее не слышал Ричард. А Ричард, в свою очередь, теперь каждое утро устраивал беседы для усиления «мотивации», после которых нам надлежало вскидывать сжатую в кулак руку и орать «ДА!», при этом мой кудрявый парик вечно съезжал набок, после чего Ричард делал большие глаза, словно сей промах свидетельствовал о каких-то моих личных качествах, а вовсе не о том, как неудобно носить на голове плохо пригнанный нейлоновый парик. Кстати, Верин парик сидел на ней как влитой. Должно быть, боялся упасть из-за страха перед хозяйкой. И вот, вернувшись домой после тоскливого рабочего дня, я залезла в Интернет, чтобы узнать о подростковых проблемах и, таким образом, понять, можно ли хоть как-то исправить положение после неудачного уик-энда. Но вся информация была исключительно о гормональных вспышках, и ни слова о том, как помочь адаптироваться шестнадцатилетней девочке, которая только-только успела познакомиться с семьей своего покойного биологического отца-квадраплегика. В половине десятого я наконец сдалась, оглядела спальню с нераспакованными коробками, где по-прежнему хранилась добрая половина моего гардероба, а затем, дав себе твердое обещание в ближайшее время ликвидировать бардак и даже почти поверив в это, легла спать. Проснулась я в половине третьего утра оттого, что кто-то ломился во входную дверь. Полусонная, я вылезла из кровати, схватила швабру и, холодея от ужаса, посмотрела в глазок. – Я сейчас вызову полицию! – заорала я. – Что вам надо? – Это Лили. Эй! Когда я открыла дверь, Лили со смехом ввалилась в прихожую, насквозь прокуренная, с размазавшейся вокруг глаз тушью. Запахнув халат, я закрыла за ней дверь: – Господи, Лили! Сейчас уже глубокая ночь. – Как насчет того, чтобы потанцевать? Думаю, мы вполне можем потанцевать. Обожаю танцы. Хотя дело совсем в другом. Я действительно люблю танцевать, но я здесь не потому. Мама не пускает меня домой. Они сменили замки. Нет, ты можешь себе это представить?! Меня так и подмывало сказать, что, как ни странно, могу, поскольку мне в шесть утра вставать на работу. – Она даже не открыла мне эту дурацкую дверь, – с размаху врезавшись в стенку, пожаловалась Лили. – Стояла и орала на меня через щель в почтовом ящике. Словно я какая-то… шваль подзаборная. Поэтому… – Она потерла лицо. – Пожалуй, я останусь у тебя. Можем потанцевать… Она протиснулась мимо меня, по дороге уронив ключи на пол, подошла к музыкальному центру и врубила музыку на полную мощность. Я собралась было убавить звук, но она схватила меня за руку: – Луиза, давай потанцуем! Тебе надо освоить пару движений! Нельзя быть все время такой унылой! Расслабься! Ну давай! Я вырвала руку, лихорадочно нашарила кнопку громкости, и очень вовремя, так как соседи снизу уже начали исступленно стучать. А когда я повернулась, Лили уже исчезла в гостевой комнате, где, покачнувшись, рухнула лицом вниз на раскладушку. – Господи! Какая жуткая кровать! – Лили?.. Лили? Ради всего святого, ты не можешь приходить и уходить когда вздумается. – Я буквально на минуточку, – услышала я приглушенное бормотание. – Только передохну. А затем я пойду танцевать. Мы пойдем танцевать. – Лили, мне с утра на работу. – Луиза, я тебя люблю. Я тебе уже говорила? Реально люблю. Ты единственная, кто… – Ты не можешь вот так приходить и заваливаться… – Мм… Сон в стиле диско… – промычала она и осталась лежать неподвижно. Я тронула ее за плечо: – Лили?.. Лили? Но в ответ услышала лишь легкое похрапывание. Подождав пару минут, я со вздохом стянула с Лили замызганные кеды, перевернула ее на бок, вынула все из карманов (сигареты, мобильник, измятую пятерку) и отнесла к себе в комнату. А затем, уже окончательно проснувшись, хотя на часах было три ночи, уселась на стул возле Лили и стала следить, чтобы та, не дай бог, не задохнулась. Волосы Лили рассыпались по плечам, а ее лицо во сне было удивительно спокойным, на нем словно отпечаталась сердитая морщина между бровей, что в сочетании с застывшей безумной улыбкой было нереально прекрасно. И как ни бесило меня ее поведение, я поняла, что не могу долго на нее сердиться. Бедная девочка действительно получила тяжелый удар в это воскресенье. Лили была моей полной противоположностью. Она не лелеяла свою боль и не держала ее в себе. Нет, она давала волю своим чувствам, напивалась и делала бог знает что, лишь бы заставить себя поскорее забыть. До этого момента я даже не подозревала, до чего же она похожа на своего отца. Уилл, а как бы ты поступил на моем месте? – мысленно спросила я его. В свое время я не смогла помочь ему и вот теперь не знала, как помочь ей. Не знала, как все наладить. Я вспомнила слова сестры. Ты ведь понимаешь, что не справишься сама. И в этот предрассветный час я на миг возненавидела ее за то, что она, как всегда, оказалась права. Следующие несколько недель Лили чуть ли не через день заявлялась меня навестить. И я никогда не знала, какую Лили на сей раз увижу: ненормально жизнерадостную, требующую, чтобы я пошла с ней в ресторан, или взглянула на роскошную кошку на заборе, или потанцевала за компанию под музыку какой-то группы, которую она только что для себя открыла; либо подавленную, с настороженным взглядом, молча идущую прямым ходом в гостиную, чтобы лечь на диван и включить телевизор. Иногда она задавала на первый взгляд случайные вопросы об Уилле. Какие передачи он смотрел? (Он практически не смотрел телевизор. Он предпочитал фильмы.) Какой его любимый фрукт? (Виноград без косточек. Красный.) Когда я в последний раз видела его смеющимся? (Он редко смеялся. Но его улыбка… Ее невозможно забыть. Блеск ровных белых зубов, морщинки в уголках глаз.) И я никогда не знала, устраивают ли ее мои ответы. И примерно каждые десять дней я видела пьяную Лили или того хуже (я никогда толком не знала), которая, не обращая внимания на мои протесты и лишая меня законного сна, на заре барабанила в дверь, ковыляла, с размазанной по щекам тушью и босиком (туфли она успевала где-то посеять), в гостевую комнату, падала на раскладушку и вырубалась, а утром, когда мне пора было уходить на работу, категорически отказывалась просыпаться. Похоже, у нее было совсем мало друзей, а увлечений не было вовсе. Она могла спокойно обратиться к любому прохожему на улице, чтобы с непрошибаемой уверенностью избалованного ребенка попросить его об одолжении. Но дома никогда не подходила к телефону и свято верила, что она никому не нравится. Я знала, что занятий в большинстве частных школ летом нет, а потому поинтересовалась, где она ночует в те дни, когда не появляется ни у меня, ни у матери, и после короткой паузы она ответила: «У Мартина». А когда я осторожно спросила, можно ли назвать Мартина ее бойфрендом, она, как все подростки, скорчила рожу, словно я сказала не только глупость, но и фу какую мерзость. Иногда она сердилась, иногда грубила. Но я не находила в себе моральных сил ее оттолкнуть. У меня создалось ощущение, что для Лили, при всем ее беспорядочном поведении, моя квартира непонятно почему стала чем-то вроде прибежища. И я поймала себя на том, что ищу ключи к разгадке этой тайны: проверяла ее телефон на предмет сообщений (заблокирован на пин-код), карманы на предмет наркотиков (ничего, если не считать того косячка), а однажды, когда она явилась ко мне пьяная и заплаканная, проследила из окна за машиной, стоявшей возле моего дома и сигналившей добрые три четверти часа, пока один из соседей не спустился вниз и не треснул кулаком по стеклу с такой силой, что нахалу в автомобиле пришлось сдаться и уехать ни с чем. – Лили, я, конечно, тебя не осуждаю. Но, по-моему, это не самая хорошая идея – напиваться до невменяемого состояния, – однажды утром, заваривая нам кофе, сказала я. Лили теперь проводила со мной столько времени, что мне пришлось внести коррективы в свой образ жизни: я покупала продукты на двоих, убирала чужой мусор, дважды в день делала горячие напитки и старалась не забывать запирать дверь в ванную, чтобы не слышать пронзительных воплей: Боже мой! Какой ужас! – Нет, осуждаешь. Как еще прикажешь понимать твои слова насчет того, что «это не самая хорошая идея»? – Я серьезно. – Разве я учу тебя жить? Разве я говорю тебе, что у тебя депрессивная квартира и ты одеваешься как человек, утративший интерес к жизни, если, конечно, ты не хромоногая порнушница-пикси[11], что, честное слово, просто отвратительно. Разве я к тебе лезу? Да? Нет. Я вообще молчу в тряпочку, так что отвяжись от меня.