Дорогая Луиза! Прости, что взяла без разрешения твою одежду. И спасибо за все. Признаю, что иногда я просто заноза в заднице. Прости.

1. S. И все же тебе определенно надо носить эти вещи. Они ГОРАЗДО лучше того барахла, что ты обычно надеваешь.

Я открыла дверь и увидела Лили. Она посмотрела на меня без улыбки, шагнула вперед и крепко обняла, да так, что у меня затрещали ребра. Затем повернулась и, не говоря ни слова, исчезла в гостиной. Утро выдалось погожим и жизнерадостным, и у нас сразу поднялось настроение. Нам предстояло несколько часов пути до маленькой деревушки в Оксфордшире, местечке с огороженными изгородью садами и пропеченными солнцем каменными стенами горчичного цвета. Всю дорогу я болтала без умолку, в основном чтобы скрыть нервозность перед встречей с миссис Трейнор. Насколько я успела заметить, самым тяжелым в общении с подростками было то, что для них вы словно престарелая чужая тетушка на свадьбе, а потому любое ваше высказывание они воспринимают именно так. – Скажи, а что ты любишь делать? Когда ты не в школе. – (Лили пожала плечами.) – А у тебя есть цель в жизни? – (Она смерила меня насмешливым взглядом.) – Но у тебя ведь наверняка с возрастом появились какие-то хобби, да? Она тут же представила мне впечатляющий список своих прежних увлечений: конкур, лакросс, хоккей, фортепьяно (пятая ступень), бег по пересеченной местности, теннис. – Ничего себе! Тогда почему ты не захотела заниматься хоть чем-то дальше? Она фыркнула, снова передернула плечами и положила ноги на приборную доску, тем самым показывая, что тема закрыта. – А вот твой папа любил путешествовать, – заметила я, проехав еще несколько миль. – Ты это уже говорила. – По его словам, он побывал практически везде, кроме Северной Кореи. И Диснейленда. Он рассказывал мне о таких местах, о которых я даже не слышала. – Мои ровесники особо не ищут приключений. Все уже давным-давно открыто. А те, кто путешествует дикарями перед поступлением в универ, жуткие зануды. Вечно треплются насчет какого-нибудь классного бара, который они нарыли на Пхангане[14], или улетной наркоты, которой их угощали в дождевых лесах Бирмы. – Но тебе вовсе не обязательно путешествовать дикарем. – Да, но если ты видел интерьер хоть одного «Мандарин ориентал»[15], то считай, что видел их все, – зевнула Лили, а несколько минут спустя заметила, выглянув из окна: – Я когда-то ходила тут в школу. Это была единственная школа, которая мне реально нравилась. У меня там была подружка. Ее звали Холли. – И что случилось? – У мамы возникла навязчивая идея, что это неправильная школа. Она сказала, что у школы довольно невысокие показатели или типа того. А это просто была маленькая школа-интернат. Не академическая. И они меня оттуда перевели. А после этого я больше не хотела заводить друзей. Какой смысл, если они меня потом снова переведут?! – А ты поддерживаешь связь с Холли? – Да так, не особенно. Мы ведь все равно не можем встречаться. У меня сохранились смутные воспоминания о женской дружбе в подростковом возрасте, которая была скорее страстью, нежели просто дружбой. И подобная дружба определенно не выдерживает испытания разлукой. – Итак… что собираешься делать? Если действительно не вернешься в школу. – Я так далеко не загадываю. – Но, Лили, тебе придется об этом подумать. Она закрыла глаза, тем самым давая понять, что я старая зануда и разговор закончен. А затем снова поставила ноги на пол и принялась соскребать пурпурный лак с большого пальца руки. – Луиза, я и правда не знаю. Быть может, последую твоему вдохновляющему примеру. И займусь чем-нибудь потрясающим. Совсем как ты. Пришлось сделать несколько глубоких вдохов, чтобы взять себя в руки и ехать дальше. Нервы, сказала я себе. Она сейчас просто вся на нервах. А затем, чтобы позлить Лили, я переключилась на волну «Радио-2», врубила приемник на полную громкость и оставила его орать. Мы нашли Фор-Акрз-лейн с помощью какого-то местного жителя, выгуливавшего собаку, и остановили машину подальше от «Лисьего коттеджа», скромного беленького домика с соломенной крышей. Перед домом алые розы обвивали железную арку, а на ухоженных клумбах изысканные бледные цветы боролись за место под солнцем. На подъездной дорожке был припаркован маленький хетчбэк. – Да, похоже, она не купается в роскоши, – выглянув из окна, заметила Лили. – Вполне миленький домик. – Обувная коробка. Я сидела, прислушиваясь к стуку мотора. – Послушай, Лили. Прежде чем мы войдем. Не надо слишком многого ждать. Миссис Трейнор – дама немного чопорная. Она прячется за строгими манерами. И говорит вроде как учительница. Одним словом, в отличие от мистера Трейнора, она вряд ли кинется тебя обнимать. – Мой дедушка – лицемер! – фыркнула Лили. – Он делает вид, будто ты для него самый важный человек на земле, а на самом деле он просто сраный подкаблучник. – Будь добра, не называй его сраным подкаблучником. – Я такая, какая есть. И с какой стати мне чего-то там из себя строить? – надулась Лили. Мы еще немножко помолчали. Я поняла, что ни одна из нас не горит желанием первой подняться на крыльцо. – Может, попробовать еще раз позвонить ей? – предложила я, вынимая телефон. В это утро я уже дважды пыталась позвонить миссис Трейнор, но ее телефон был переведен на голосовую почту. – Только не надо с ходу объяснять, кто я такая, – неожиданно попросила Лили. – Мне просто… Я просто хочу посмотреть, какая она из себя. Прежде чем говорить, что я ее внучка. – Конечно, – мгновенно оттаяв, согласилась я. И Лили, уже не слушая меня, выскочила из машины и размашисто зашагала к воротам; ее руки были сжаты в кулаки совсем как у боксера перед выходом на ринг. Миссис Трейнор стала седой как лунь. Ее волосы, некогда окрашенные в каштановый цвет, теперь были совсем белыми и короткими, что ее жутко старило: она была похожа на человека после тяжелой болезни. И вообще, со времени нашей последней встречи она здорово похудела, а под глазами у нее залегли красновато-коричневые тени. Она растерянно посмотрела на Лили. Судя по ее изумленному взгляду, она вообще не привыкла видеть у себя посетителей. А потом она заметила меня, и у нее сразу расширились глаза. – Луиза? – Здравствуйте, миссис Трейнор. – Я выступила вперед и протянула руку. – Вот проезжали мимо. Не знаю, получили ли вы мое письмо? Ну, я и подумала, что неплохо было бы заехать поздороваться, – начала я неестественно жизнерадостным тоном и осеклась. Последний раз мы с ней виделись, когда я помогала убирать комнату ее покойного сына, а до этого, когда вместе были свидетелями его последнего вздоха. И я поняла, что мое появление мгновенно оживило в ее памяти оба этих события. – Мы… просто любовались вашим садом. – Розы «Дэвид Остин», – подала голос Лили. Миссис Трейнор посмотрела на нее так, будто только сейчас заметила присутствие незнакомой девочки, и улыбнулась, натянуто и неуверенно: – Да-да. Именно так. Какие глубокие познания. Это… Ради бога, простите. У меня не слишком часто бывают посетители. Как ты сказала, тебя зовут? – Это Лили, – объяснила я. Лили обменялась рукопожатием с миссис Трейнор, не сводя с нее пристального взгляда. Не менее пристального, чем у самой миссис Трейнор. С минуту мы неловко топтались на крыльце, а затем миссис Трейнор, определенно поняв, что у нее нет выбора, повернулась и распахнула дверь: – Полагаю, вам лучше пройти в дом. Коттедж оказался совсем крошечным, а потолки настолько низкими, что даже я, проходя из прихожей на кухню, была вынуждена пригнуться. Я ждала, пока миссис Трейнор приготовит чай, а Лили в это время мерила шагами малюсенькую гостиную, лавируя между отполированными до блеска немногочисленными предметами антикварной мебели, которую я запомнила еще в свою бытность в Гранта-хаус, и рассеянно трогая безделушки, а затем возвращая их на место. – А как… вы поживаете? – Голос миссис Трейнор казался таким бесцветным, словно ее ничуть не интересовал ответ на вопрос. – Очень хорошо, спасибо. В кухне воцарилось неловкое молчание. – Очень симпатичная деревушка. – Да. Действительно. Я решительно не могла остаться в Стортфолде. Она налила чай из заварочного чайника, и я волей-неволей вспомнила о Делле, переваливающейся, как утка, по кухне миссис Трейнор. – А вы тут хоть кого-нибудь знаете? – Нет, – отрезала она с таким видом, словно это была единственная причина ее переезда в Оксфордшир. – Не могли бы вы захватить молочник? На этом подносе ничего толком не помещается. А затем были тягостные полчаса вымученного разговора. Миссис Трейнор, некогда обладавшая, как представительница верхушки среднего класса, врожденной способностью владеть ситуацией, явно растратила свой дар вести светскую беседу. Когда я говорила, мне казалось, что она где-то далеко. Она задавала вопрос, а затем через десять минут его повторяла, словно ей не удалось удержать в памяти ответ. И у меня даже промелькнула мысль, а не увлеклась ли она, грешным делом, антидепрессантами. Лили не сводила с миссис Трейнор глаз, лицо девочки было как открытая книга, а я сидела между ними, один сплошной комок нервов, и ждала развязки. Я трещала без умолку, вещая в пустоту. Рассказывала о своей жуткой работе, о жизни во Франции, о том, что у родителей все прекрасно, спасибо, – одним словом, несла всякую околесицу, лишь бы нарушить это ужасное, тягостное молчание, которое неизбежно возникало в комнате всякий раз, как я затыкалась. Скорбь миссис Трейнор плотным саваном накрыла ее маленький дом, лишая возможности не только говорить, но и дышать. И если горе добавило мистеру Трейнору седых волос и пару лишних морщин, то миссис Трейнор оно поглотило целиком, не оставив и следа от той энергичной, гордой женщины, которую я когда-то знала. – И что привело вас в наши места? – наконец спросила она. – Э-э-э… Да так, навещали друзей, – ответила я. – А откуда вы друг друга знаете? – Я… Я когда-то была знакома с отцом Лили, – потупилась я. – Как мило, – заметила миссис Трейнор, и мы с Лили, смущенно улыбнувшись, дружно переглянулись.