Дрожащими руками я вскрыла упаковку марлевых салфеток, разорвала на груди рубашку Сэма, цепляясь за поручень на крутых виражах. Неужели это тот самый мужчина, который еще пятнадцать минут назад ссорился со мной по дороге на вызов? И неужели такой сильный человек может угасать прямо на глазах? – Сэм? Ты меня слышишь? Опустившись на колени, я склонилась над Сэмом, мои джинсы покраснели от крови. Сэм лежал с закрытыми глазами, а когда открывал их, то устремлял взгляд в неведомую мне даль. Я приблизила к нему лицо и на секунду увидела в его глазах искру узнавания. Я взяла его за руку, совсем как он в свое время, когда я упала с крыши, казалось целую вечность назад. – У тебя все будет хорошо, ты меня слышишь? У тебя все будет хорошо. Ничего. – Сэм? Сэм, посмотри на меня. Ничего. Я снова оказываюсь в той комнате в Швейцарии, Уилл отворачивается от меня. Я его теряю. – Нет. Даже не думай, – прижавшись щекой к его щеке, прошептала я ему на ухо. – Сэм, ты остаешься со мной, слышишь? – Я положила руку на окровавленную марлевую салфетку и прижалась к Сэму всем телом, вздрагивая всякий раз, когда «скорая» подпрыгивала на ухабах. Услышала тихий всхлип и только потом поняла, что он исходит из моей собственной груди. Потом бережно сжала обеими руками голову Сэма и повернула к себе его лицо. – Не оставляй меня! Ты меня слышишь? Сэм? Сэм! Сэм! – Мне еще никогда в жизни не было так страшно. Этот застывший взгляд, эта теплая кровь. Приливная волна. Дверь закрывается, закрывается… – Сэм! «Скорая» остановилась. Донна перелезла назад. Разорвала стерильный пластиковый мешок с ампулами, перевязочным материалом, шприцем и сделала Сэму инъекцию в руку. Затем дрожащими руками поставила ему капельницу, а на лицо надела кислородную маску. Я услышала какое-то монотонное пиканье. И меня затрясло как в лихорадке. – Сиди тут! – скомандовала мне Донна, когда я попыталась отползти в сторону, чтобы не путаться под ногами. – Продолжай надавливать на рану. Это… очень хорошо. Ты отлично справляешься. – Она склонилась над Сэмом. – Ну давай же, приятель! Ну давай же, Сэм! Вот мы и приехали. – Она продолжила колдовать над медицинским оборудованием, все движения ее проворных рук были точно выверены. – У тебя все будет хорошо, дружище. Только держись, о’кей? Монитор мерцал зеленым и красным. И снова это монотонное пиканье. Затем двери распахнулись, салон озарился неоновым светом, я увидела зеленые униформы, белые куртки. Столпившиеся у «скорой» парамедики вытащили стонущего и матерящегося парня, затем – Сэма, осторожно оторвав его от меня. Пол «скорой» был залит кровью, и, попытавшись встать, я поскользнулась, уперлась в стенку рукой, и рука вдруг стала красной. Голоса начали потихоньку стихать. Я мельком увидела лицо Донны, оно было белым как мел от волнения. Кто-то отрывисто бросил: «Везите прямо в операционную!» И я застыла между распахнутыми дверями «скорой», провожая глазами парамедиков, которые, громко стуча ботинками по гудрону, уносили от меня Сэма. Двери больницы открылись и поглотили его, а когда снова закрылись, я осталась одна-одинешенька на больничной парковке. Глава 27 Часы ожидания в больнице всегда тянутся мучительно долго и кажутся бесконечными. Хотя, когда я в свое время привозила Уилла на контрольный осмотр, время бежало незаметно. Я читала журналы, проверяла сообщения на телефоне, спускалась вниз выпить крепкого и неоправданно дорогого кофе в больничном кафе, волновалась по поводу оплаты парковки. Мысленно стенала, конечно, но по большому счету не задумывалась, сколько времени занимало посещение больницы. Теперь я как каменная сидела на жестком пластиковом стуле и, потеряв счет времени, тупо смотрела в стенку. Я ни о чем не думала. Ничего не чувствовала. Просто существовала. Вот я, вот пластиковый стул, вот линолеум, скрипящий под окровавленными кроссовками. И единственной постоянной величиной оставались холодные люминесцентные лампы над головой. Они освещали путь медсестрам, торопливо проходившим мимо, не обращая на меня внимания. Правда, одна из них оказалась настолько любезной, что провела меня в туалет, чтобы я смогла отмыть руки, но кровь Сэма въелась в кожу вокруг ногтей, кутикулы цвета ржавчины были словно немым свидетельством недавней жестокости. Частицы Сэма во мне. Там, где им вовсе не место. А когда я закрывала глаза, я слышала голоса, вжик пули, царапнувшей по крыше «скорой», эхо от выстрела, вой сирены. Я видела его лицо и то, как на секунду он посмотрел на меня: в его взгляде не было тревоги, разве что некая озадаченность тем, что он лежит на полу, не в силах пошевелиться. И у меня перед глазами стояли его раны. Нет, не аккуратные маленькие дырочки, как пулевые ранения в кино, но пульсирующая живая плоть, исторгающая кровь, словно замышляя полностью обескровить его. Я сидела неподвижно на этом пластиковом стуле, так как не знала, что еще делать. Где-то в конце коридора находились операционные. И в одной из них был он. Живой или мертвый. Возможно, его уже отвезли на каталке в дальнюю палату и теперь его поздравляют вздохнувшие с облегчением коллеги, а возможно, кто-то набрасывает на его лицо зеленое покрывало… Я закрыла лицо руками и прислушалась к своему дыханию. Вдох – выдох. Вдох – выдох. Мое тело пропиталось незнакомыми запахами крови и антисептиков, а еще кислым запахом нутряного страха. Время от времени у меня тряслись руки: то ли от переутомления, то ли от низкого уровня сахара в крови, но было даже страшно подумать о том, чтобы сходить куда-нибудь перекусить. Было даже страшно подумать о том, чтобы сдвинуться с места. Я получила эсэмэску от сестры. Ты где? Мы идем за пиццей. Они снова разговаривают, но ты нужна мне здесь в качестве ООН. Я не ответила. Я не знала, что ей сказать. Он опять завел свою шарманку по поводу ее волосатых ног. Пожалуйста, приезжай. Дело пахнет керосином. Она вот-вот запустит в него шариком из теста. Я закрыла глаза и попыталась вспомнить, каково это было неделю назад лежать на траве рядом с Сэмом. Я вспоминала его длинные ноги, уютный запах его рубашки, глухой рокот его голоса, ласковое солнце на своем лице. И довольное выражение его лица, когда ему удавалось сорвать с моих губ поцелуй. А еще я вспоминала его манеру ходить чуть-чуть наклонившись вперед, хотя я еще никогда не встречала мужчину, столь твердо стоящего на ногах. Услышав писк, я вытащила телефон. Очередное сообщение от сестры. Ты где? Мама начинает волноваться. Я проверила время: 22 часа 48 минут. Невозможно было поверить, что я тот самый человек, который как ни в чем не бывало утром проснулся, а потом отвез Лили на вокзал. Я откинулась на спинку стула и, недолго думая, начала печатать. Я в городской больнице. Произошел несчастный случай. Я в порядке. Вернусь, когда все прояснится… Когда все прояснится… Мои пальцы зависли на клавиатуре. Я моргнула и нажала кнопку «Отправить». А затем закрыла глаза и начала молиться. Меня вернул к действительности скрип открывающихся дверей. Мама стремительно шагала по коридору, раскинув мне навстречу руки. – Что, черт возьми, с тобой приключилось? – Следом за мамой шла Трина, она волокла за руку Тома, одетого в тонкую куртку поверх пижамы. – Мама отказалась ехать сюда без папы, а я тоже не желаю оставаться в стороне. Том сонно посмотрел на меня, помахав липкой ладошкой. – Мы понятия не имеем, что с тобой произошло! – Мама, вглядевшись в мое лицо, присела рядом. – Почему ты не хочешь нам объяснить? – Да-да, объясни, что происходит! – Сэма подстрелили. – Подстрелили? Этого твоего парамедика? – Из огнестрельного оружия? – уточнила Трина. И вот тут-то мама обратила внимание на мои джинсы. Она ошеломленно уставилась на бурые пятна на штанинах и в отчаянии повернулась к папе. – Я была с ним. Мама в ужасе зажала рот рукой: – Ты в порядке?! – И, увидев, что я, по крайней мере физически, цела и невредима, спросила: – А он… Что с ним? Мои родственники стояли, окаменев от шока, и я вдруг почувствовала облегчение. Как все-таки хорошо, что они рядом! – Не знаю, – прошептала я, и тогда папа порывисто обнял меня. И я наконец разрыдалась. Мы, я и моя семья, сидели на жестких пластиковых стульях, наверное, целую вечность. Или около того. Том заснул на коленях у Трины, прижав к щеке свою потрепанную плюшевую кошку, его личико казалось особенно бледным в безжалостном люминесцентном свете. Я сидела между папой и мамой; время от времени кто-то из них гладил меня по лицу и говорил, что все будет хорошо. Я прислонилась к папиному плечу и дала волю беззвучным слезам, а мама молча вытирала их своим наглаженным носовым платком. Время от времени она все же вставала с места, чтобы раздобыть чего-нибудь попить. – Еще год назад она бы ни за что на такое не решилась, – то ли недовольно, то ли восхищенно заметил папа, когда мама в первый раз отправилась на разведку. Мы практически не разговаривали. Да и о чем, собственно, сейчас можно было говорить? А я мысленно повторяла, как мантру: Пусть он поправится. Пусть он поправится. Пусть он поправится. Вот что делает с людьми несчастье: оно убирает все наносное, белый шум, разные там что, если и должна ли я. Мне нужен был Сэм. Я поняла это с пронзительной ясностью. Я хотела чувствовать на себе его руки, слышать, как он говорит, сидеть рядом с ним в его «скорой». Хотела, чтобы он готовил для меня салат из овощей, выращенных на его огороде, хотела чувствовать под своей рукой его голую грудь, равномерно поднимающуюся и опускающуюся во сне. Ну почему, почему я в свое время не сумела ему это сказать?! Почему потратила столько времени на дурацкие переливания из пустого в порожнее. А потом, как раз в тот момент, когда в конце коридора показалась мама с четырьмя стаканчиками чая на картонной подставке, двери операционной распахнулись, оттуда вышла Донна, по-прежнему в испачканной кровью униформе, и устало провела рукой по волосам. Лицо ее было мрачным, глаза покраснели от усталости. Она подошла поближе, и мне показалось, что еще немного – и я потеряю сознание. Наши глаза встретились. – Крепкий, как пара старых башмаков, наш приятель, – устало улыбнулась Донна. Я непроизвольно всхлипнула, и она дотронулась до моей руки. – Лу, ты сегодня держалась молодцом. – И добавила с тяжелым, прерывистым вздохом: – Просто молодцом. Ночь он провел в интенсивной терапии, а утром его перевели в палату с усиленным уходом. Донна позвонила родителям Сэма и сказала, что заедет покормить его живность, но сперва немного передохнет. Вскоре после полуночи мы с ней зашли на него посмотреть. Он крепко спал, его пепельно-серое лицо было почти полностью скрыто кислородной маской. Я хотела подойти поближе, но не решилась из-за всех этих проводов, трубок и датчиков. – С ним действительно все будет хорошо? Донна кивнула. Возле него дежурила медсестра, деловито проверявшая пульс и капельницу. – Нам крупно повезло, что это был пистолет старого образца. Теперь ребятки сплошь и рядом пользуются полуавтоматическими. Вот тогда точно кранты. – Донна потерла глаза. – Скорее всего, об этом расскажут в новостях, если, конечно, больше ничего не случится. Представляешь, другой бригаде прошлой ночью пришлось заниматься убийством матери и ребенка на Афина-роуд, так что наши новости, возможно, теперь и не новости вовсе. С трудом оторвав взгляд от Сэма, я повернулась к Донне: – А ты и дальше будешь? – Ты о чем? – Работать парамедиком. Она сделала удивленное лицо, словно не совсем поняла вопрос: – Конечно. Это же моя профессия. – Донна похлопала меня по плечу и повернулась к выходу из палаты. – Лу, иди поспи хоть немножко. У него в крови сейчас не меньше восьмидесяти семи процентов фентанила. Родители, ждавшие меня в коридоре, не стали ни о чем спрашивать. Я слабо кивнула. Папа взял меня за руку, а мама потрепала по спине. – Поехали домой, милая, – сказала она. – Тебе надо переодеться.