Мама держала папу за подбородок левой рукой, а правой отчаянно оттирала краску. Мама повернулась ко мне, словно только что обнаружила мое присутствие: – Лу! Я не успела спросить. Ты в порядке, дорогая? Хорошо прогулялась? И все остановились, как на стоп-кадре, чтобы улыбнуться мне. Их улыбка словно говорила: «Все в порядке, Лу. Тебе не из-за чего волноваться». И я поняла, что ненавижу эту улыбку. – Отлично! Именно такого ответа они и ждали. Мама повернулась к папе: – Великолепно. Бернард, разве это не великолепно? – Да. Замечательные новости. – Если разберешь свое белое белье, дорогая, я потом закину его в стирку вместе с папиным. – На самом деле, – ответила я, – можешь не трудиться. Я тут подумала. Пожалуй, мне пора возвращаться домой. Никто не произнес ни слова. Мама посмотрела на папу, у папы напряглась спина. Дедушка в очередной раз слабо хихикнул и прижал руку к губам. – Что ж, вполне разумно, – произнес папа с достоинством, несколько неожиданным для пожилого мужчины с лицом черничного цвета. – Но если хочешь вернуться в ту квартиру, ты должна выполнить одно наше условие. Глава 4 – Меня зовут Наташа. Мой муж умер от рака три года назад. Дождливым вечером понедельника члены психологической группы поддержки тех, кто хочет двигаться дальше, сидели кружком на оранжевых офисных стульях в зале собраний церкви Пятидесятницы. Рядом с нашим руководителем Марком, высоким усатым мужчиной, буквально всеми порами источавшим черную меланхолию, стоял пустой стул. – Я Фред. Моя жена Джилли умерла в сентябре. Ей было семьдесят четыре. – Сунил. Мой брат-близнец умер от лейкемии два года назад. – Уильям. Умер отец. Шесть месяцев назад. Честно говоря, все это несколько нелепо, так как, когда он был жив, мы с ним не слишком ладили. И я не перестаю спрашивать себя, зачем я здесь. Я заметила, что в воздухе стоял специфический запах скорби. Запах сырости, плохо проветриваемых церковных залов и чайных пакетиков низкого качества. Пахло обедом на одного человека и окурками сигарет, выкуренных в одиночестве на городских балконах или на холодном ветру. Пахло лаком для волос и дезодорантом для подмышек; маленькие повседневные подвиги в борьбе с трясиной отчаяния. И уже один этот запах говорил мне, что я здесь лишняя, что бы я там ни обещала папе. Я чувствовала себя самозванкой. Да и вообще, они все выглядели такими… грустными. Я беспокойно поерзала на стуле, и Марк меня засек. Он кивнул и наградил меня ободряющей улыбкой. Мы знаем, словно хотел сказать он. Мы это уже проходили. Спорим, что нет, молча ответила я. – Простите. Простите, я опоздал. Дверь открылась, впустив поток теплого воздуха, и свободный стул занял неуклюжий подросток, явно не знавший, куда девать свои длинные конечности. – Джейк. Тебя не было на прошлой неделе. Все в порядке? – Простите. Папа закрутился на работе и не смог меня подвезти. – Не волнуйся. Хорошо, что ты пришел. Ты знаешь, где напитки. Мальчик оглядел комнату из-под длинной челки и на секунду замялся, когда его взгляд остановился на моей блестящей юбке. Я поспешно поставила на колени сумку – прикрыть юбку, и он отвернулся. – Привет, мои дорогие. Я Дафна. Мой муж покончил жизнь самоубийством. Но не думаю, что это из-за того, что я вечно его пилила! – В отрывистом хохоте женщины явно сквозила боль. Она пригладила волосы и смущенно потупилась. – Мы были счастливы. Действительно были. Мальчик сидел, засунув под себя руки. – Джейк. Мама. Два года назад. Я ходил сюда весь прошлый год, потому что папа отказывается обсуждать мамину смерть, а мне надо хоть с кем-нибудь поговорить. – Джейк, и как поживает твой папа? – спросил Марк. – Неплохо. Я хочу сказать, что в прошлую пятницу он привел ночью женщину, а потом вроде бы сидел на диване, но не плакал. И это уже кое-что. – Папа Джейка борется с горем по-своему, – заметил Марк, обращаясь ко мне. – Трахается, – пояснил Джейк. – Тупо трахается. Как сексуальный маньяк. – Эх, хотел бы я быть молодым! – мечтательно протянул Фред. Он был в рубашке с галстуком. Фред был явно из тех мужчин, которые без галстука чувствуют себя раздетыми. – Думаю, это был бы чудесный способ пережить смерть Джилли. – Двоюродная сестра подклеила мужика на похоронах моей тети, – сообщила сидевшая в углу женщина. Кажется, ее звали Линн. Точно не помню. Она была маленькой, кругленькой, с густой челкой темно-каштановых, явно крашеных волос. – Неужто прямо на похоронах? – Она сказала, они отправились в мотель сразу после поминок. – Линн пожала плечами. – Очевидно, это был эмоциональный всплеск. Я попала в неподходящее место. Теперь я это ясно видела. И начала лихорадочно собирать вещи, попутно гадая, как лучше поступить: объявить о своем уходе или просто по-тихому свалить. Но тут Марк повернулся ко мне и выжидающе улыбнулся. Я ответила ему пустым взглядом. Он поднял брови. – Ой! Я? На самом деле… я собиралась уходить. Думаю, я… Словом, я хочу сказать, что не уверена, что… – Ну, в первый день все хотят уйти, моя дорогая. – Я тоже хотел уйти. Даже во второй и в третий раз. – Это все печенье. Я постоянно твержу Марку, что надо покупать печенье получше. – Просто изложи нам все в общих чертах. Расслабься. Ты среди друзей. Они смотрели на меня, ждали. И я поняла, что не могу сбежать. – Хм… Ладно. Ну, меня зовут Луиза, и человек, которого я… любила… умер в тридцать пять лет. Кое-кто из сидевших в зале участливо кивнул. – Слишком молодой. Луиза, когда это случилось? – Двадцать месяцев назад. И неделя. И два дня. – Три года, две недели и два дня, – улыбнулась мне Наташа. Я услышала сочувственные шепотки. Сидевшая рядом Дафна погладила меня по ноге пухлой рукой в кольцах. – Мы здесь уже неоднократно обсуждали, что, когда близкий человек умирает молодым, это особенно трудно пережить, – заметил Марк. – Как долго вы были вместе? – Э-э-э… Мы… ну… чуть меньше шести месяцев. Я поймала на себе удивленные взгляды. – Хм… довольно непродолжительное знакомство. – Уверен, боль Луизы от этого ничуть не меньше, – примирительно произнес Марк. – Луиза, а как он ушел? – Куда ушел? – В общем, умер, – подсказал Фред. – Ой! Он… э-э-э… покончил жизнь самоубийством. – Ты, наверное, испытала настоящий шок. – Не совсем. Я знала, что он это планирует. Есть особый тип тишины. Такая тишина повисает в комнате, когда вы говорите людям, считающим, будто они знают абсолютно все о смерти любимого человека, что это далеко не так. Я перевела дыхание. – Он задумал свести счеты с жизнью еще до нашего знакомства. Я попыталась его переубедить и не смогла. Поэтому я поехала с ним, ведь я любила его, и тогда это вроде бы имело смысл. Но сейчас мне так не кажется. Вот почему я здесь. – Смерть всегда бессмысленна, – заявила Дафна. – Если только ты не буддист, – сказала Наташа. – Я пытаюсь принять мировоззрение буддистов, но мне становится страшно, что Олаф вернется ко мне в виде мыши и я могу случайно его отравить. – Она передернула плечами. – Ведь приходится везде сыпать отраву. В нашем доме полным-полно мышей. – И не надейся от них избавиться. Они совсем как блохи, – заметил Сунил. – На одну в поле зрения приходится сотня где-то притаившихся.