Часть 34 из 41 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
В апреле в Монако состоялся первый международный съезд криминалистов, где звучали речи о ценности каждой человеческой жизни и о неотвратимости наказания за покушение на нее.
А первого августа цивилизация словно сошла с ума и начала сама себя истреблять. Оборвутся миллионы человеческих жизней, и никто за это не будет наказан.
О причинах всемирной бойни мы уже говорили. Теперь – о хронологии событий, приведших к началу военных действий.
Двадцать восьмого июня группа сербских террористов, членов националистической организации «Молодая Босния», устроила в Сараево покушение на наследника австро-венгерского престола. Пули девятнадцатилетнего гимназиста Гаврилы Принципа сразили не только эрцгерцога Франца-Фердинанда, но и его супругу.
Все правительства, разумеется, осудили это злодеяние. В Вене решили, что настал удобный момент изменить баланс сил на Балканах, подчинив своему влиянию Сербию.
Не сразу, а через несколько недель, проведя военную и дипломатическую подготовку, Австрия предъявила Белграду заведомо неприемлемый ультиматум.
Афиша Лионской выставки сегодня кажется зловещей
Этот демарш поставил Россию в трудное положение. Она считалась покровительницей братского славянского государства и не могла бросить его на растерзание – не говоря уж о том, что это означало бы потерю и всех Балкан.
Обе стороны – и австрийская, и российская – проявили неуступчивость. Она объяснялась тем, что Вена заранее заручилась поддержкой Берлина, который дал ей «карт-бланш» на любые действия, а Петербург получил аналогичные заверения от французского президента Пуанкаре, посетившего Россию в июле.
Принцип стреляет в эрцгерцога. Журнал «Ле пти журналь»
Пожалуй, главной разжигательницей конфликта все же следует считать Австро-Венгрию. Разумеется, она была пострадавшей стороной, но верно и то, что правительство источенной внутренними проблемами Габсбургской империи увлеклось вечной иллюзией «маленькой победоносной войны», которая решит все проблемы. Австрийский генералитет был уверен, что слабая сербская армия не посмеет защищаться и дело решится в несколько дней. Россия даже не успеет провести мобилизацию.
Двадцать пятого июля срок ультиматума истек. На следующий же день австрийцы провели акцию устрашения – обстреляли Белград, побуждая Сербию к капитуляции. Но маленькая страна объявила всеобщую мобилизацию, и стало ясно, что бескровной победы не будет.
Теперь Европа заволновалась всерьез: как поведет себя Россия?
Между царем и его генералами возникли разногласия. Николай вступать в войну не хотел. Но Янушкевич, начальник Генштаба, убеждал срочно объявлять мобилизацию, иначе Россия с ее растянутыми коммуникациями безнадежно запоздает и окажется беззащитной перед австрийцами и их союзниками: первые уже мобилизуются, а вторые могут сделать это намного быстрей русских.
Царь нехотя подписал приказ, однако вступил в личные переговоры с кайзером. Тот находился в точно такой же ситуации – на него давили генералы, у которых имелся отличный «План Шлиффена», весь построенный на скорости. Если мы быстро мобилизуемся и успеем разгромить ненавидящую нас Францию прежде, чем развернет свои полчища Россия, всё закончится за пару недель, большой войны удастся избежать, говорили Вильгельму стратеги.
Итак, никто не собирался убивать миллионы людей и разрушать Европу. Все хотели как лучше: не выйдет решить проблему миром, так по крайней мере обойтись малой кровью.
Последовал лихорадочный обмен телеграммами между двумя августейшими кузенами, которые клялись друг другу в миролюбии.
«…Предвижу, что очень скоро давление сломит меня и я буду вынужден принять чрезвычайные меры, которые могут привести к войне. Чтобы избежать такого бедствия, как общеевропейская война, я прошу тебя во имя нашей старой дружбы сделать всё, что в твоих силах, чтобы остановить твоих союзников, прежде чем они зайдут слишком далеко.
Ники».
Августейшая дипломатия. И. Сакуров
«…Ввиду нашей сердечной и нежной дружбы, которая связывает нас обоих с давних пор крепкими узами, я использую всё своё влияние, чтобы убедить австрийцев сделать всё, чтобы прийти к соглашению, которое бы тебя удовлетворило. Искренне надеюсь, что ты поможешь мне в деле сглаживания тех противоречий, что всё ещё могут возникнуть.
Твой крайне искренний и преданный друг и кузен Вилли».
«…Верю в твою мудрость и дружбу.
Твой любящий Ники».
«Моя дружба к тебе и твоей империи, завещанная мне дедом на его смертном одре, всегда была для меня священной, и я всегда поддерживал Россию в трудную минуту, особенно во время ее последней войны.
Вилли».
Царь отдал приказ остановить мобилизацию. Начальник Генерального штаба в панике вызвал министра иностранных дел Сазонова, стал говорить, что машина запущена и остановить ее означает устроить чудовищный хаос, который будет неисправим. По данным разведки Австро-Венгрия уже мобилизовала три четверти своих сил – для победы над Сербией столько не нужно, это явная угроза самой России.
Сазонов отправился к Николаю, с большим трудом убедил его отменить приказ. После чего связался с Янушкевичем и велел ему до конца дня исчезнуть, на звонки не отвечать. Мобилизация продолжилась.
Узнав об этом, Вильгельм разъярился на «кузена Ники» за вероломство и тоже отдал приказ о мобилизации. Именно в этот момент окончательно решился вопрос о войне. «План Шлиффена» вступил в действие. Промедления он не допускал.
На следующий же день, первого августа, немецкий посол Пурталес – со слезами на глазах – вручил Сазонову ноту о начале войны. Дипломатия потерпела поражение.
Третьего августа Германия известила о вступлении в войну Францию, уже предъявив ультиматум нейтральной Бельгии, чтобы та не препятствовала движению немецких войск.
Эта агрессия положила конец колебаниям британского правительства. Часть политиков считала, что это «не английская война»; другая надеялась с помощью патриотического подъема погасить назревающий взрыв в Ирландии. Сторонники войны извлекли из архива договор 1839 года, в котором Британия брала на себя обязательство гарантировать безопасность Бельгии. В Берлине до последнего надеялись, что Лондон воздержится от участия в конфликте. «Это ведь не более чем листок бумаги», – попытался урезонить британского посла германский канцлер, когда увидел антикварный документ. «Но на нем стоит подпись Англии», – ответил посол.
Впрочем, у англичан была надежда, что на суше будут воевать главным образом союзники по Антанте, а участие Британии в основном ограничится морскими операциями.
Парадоксальным образом Вена, заварившая всю кашу, вступила в большую войну позже всех основных участников, только 6 августа.
Затем к конфликту одна за другой подключились и другие страны, каждая по собственным резонам.
Двадцать третьего августа отношения с Германией разорвала находившаяся на противоположном конце света Япония. Формальным основанием стала англо-японская конвенция 1902 года, согласно которой стороны обязались помочь союзнику, если тот подвергся нападению более чем одного противника. В свое время под «противником» имелась в виду Россия, но с тех пор ситуация переменилась. Японцы воспользовались удобным случаем, чтобы захватить немецкие базы в Китае и на Тихом океане.
Все страны были уверены, что Бог с ними. «Петербургская газета»
В октябре под нажимом Берлина к германо-австрийской коалиции присоединилась Турция – и оттянула на себя часть русской армии.
Через месяц после того, как загрохотали пушки, Франция, Англия и Россия заключили в Лондоне договор о несепаратности: «Все три правительства соглашаются в том, что, когда настанет время для обсуждения условий мира, ни один из союзников не будет ставить условий мира без предварительного соглашения с каждым из остальных союзников». Это обязательство в 1918 году нарушит большевистская Россия и поэтому не получит своей части добычи после победы Антанты.
А ведь в начале года царю Николаю казалось, что самой главной проблемой России является не угроза войны, не вражда классов и не национальные конфликты, а народное пьянство. В начале века во многих странах носились с идеей «сухого закона». Царя очень мучило, что правительство фактически спаивает подданных, наживаясь на их алкоголизме посредством винной монополии.
Но технократический премьер Коковцов доказывал, что «пьяный сбор» обеспечивает почти треть бюджета и обойтись без него нельзя. В конце января Николай избавился от упрямого главы правительства и поставил на его место покладистого Горемыкина – тот сам сказал, что похож на старую шубу, вынутую из нафталина. С этой «шубой» государство и войдет в эпоху грозных испытаний.
Зато осуществится заветная мечта его величества. Среди прочих военных строгостей будет объявлен запрет на торговлю спиртными напитками. Казна потеряет миллиард рублей в год – он достанется самогонщикам.
На военные расходы пойдет очередной громадный французский заем в 2,5 миллиарда франков, согласованный в феврале.
Весной во многих регионах стало неспокойно из-за массовых забастовок. Такого размаха волнений не бывало со времен Больших Беспорядков. Особенно горячо было в Петербурге, где из-за роста промышленности рабочие стали составлять невиданно высокий процент населения – больше половины всех обитателей. (Через три года, в поворотный миг истории, это обстоятельство сыграет очень важную, может быть, даже решающую роль.)
В конце апреля в столице началась всеобщая забастовка – притом политического свойства, в солидарность с бакинскими рабочими, которые парализовали добычу нефти и угрожали оставить без топлива промышленность всей страны.
В июне – июле обстановка в Петербурге стала еще большей проблемой, чем бакинская. Количество бастующих дошло до 200 тысяч. Чувствуя свою силу, они действовали всё активней. Полиция начала применять оружие, появились убитые и раненые. В ответ на рабочих окраинах выросли баррикады, в городе почти перестали ходить трамваи – главный вид общественного транспорта.
Фактор забастовок тоже повлиял на принятие решения о войне – совершенно по той же логике, что в Британии. Внешний враг объединяет нацию и перенаправляет социальную агрессию в иное, полезное для правительства русло.
Так и вышло. Сразу после 1 августа (по-русски 19 июля) рабочие утихли, да еще стали устраивать массовые патриотические демонстрации. Война – сильный наркотик.
Беспорядки в Петербурге. Июль 1914 года