Обычная насмешливая, лукавая улыбка опять заиграла у нее на губах, когда она отставила кубок. — Геральт? — Да? — Эта чертова крыша очень крутая. Я бы лучше вышла от тебя на рассвете. В темноте можно упасть и покалечиться. Я княжна, у меня нежное тело, я чувствую горошину сквозь тюфяк. Если, конечно, он как следует не набит сеном. Ну, как ты думаешь? — Ренфри, — Геральт невольно улыбнулся, — то, что ты говоришь, подобает княжне? — Что ты, ядрена вошь, понимаешь в княжнах? Я была княжной и знаю: вся прелесть жизни в том и состоит, чтобы делать то, что захочется. Я что, должна тебе прямо сказать, чего хочу, или сам догадаешься? Геральт, продолжая улыбаться, не ответил. — Я даже подумать не смею, что не нравлюсь тебе, — поморщилась девушка. — Уж лучше считать, что ты просто боишься, как бы тебя не постигла судьба свободного кмета. Эх, белоголовый! У меня при себе нет ничего острого. Впрочем, проверь сам. Она положила ему ноги на колени. — Стяни с меня сапоги. Голенища — лучшее место для кинжала. Босая, она встала, дернула пряжку ремня. — Тут тоже ничего не прячу. И здесь, как видишь. Да задуй ты свою треклятую свечу. Снаружи в темноте орал кот. — Ренфри? — Что? — Это батист? — Конечно, черт побери. Княжна я или нет? В конце-то концов? 5 — Папа, — монотонно тянула Марилька, — когда мы пойдем на ярмарку? На ярмарку, папа! — Тихо ты, Марилька, — буркнул Кальдемейн, вытирая тарелку хлебом. — Так что говоришь, Геральт? Она выматывается из городка? — Да. — Ну не думал, что так гладко пойдет. С этим своим пергаментом да с печатью Аудоена она приперла меня к стенке. Я прикидывался героем, но, по правде говоря, хрен что мог им сделать. — Даже если б они в открытую нарушили закон? Устроили шум, драку? — Понимаешь, Геральт, Аудоен страшно раздражительный король, посылает на эшафот за любую мелочь. У меня жена, дочка, мне нравится моя должность. Не приходится думать, где утром достать жиру для каши. Одним словом, хорошо, что они уезжают. А как это, собственно, получилось? — Папа, хочу на ярмарку. — Либуше! Забери ты Марильку! Да, Геральт, не думал я. Расспрашивал Сотника, трактирщика из «Золотого Двора», о новиградской компании. Та еще шайка. Некоторых узнали. — Да? — Тот, со шрамом на морде, Ногорн, бывший приближенный Абергарда из так называемой ангренской вольницы. Слышал о такой вольнице? Ясно, кто не слышал. Тот, которого кличут Десяткой, тоже там был. И даже если не был, думаю, его прозвище пошло не от десяти добрых дел. Чернявый полуэльф Киврил — разбойник и профессиональный убийца. Вроде имеет какое-то отношение к резне в Тридаме. — Где-где? — В Тридаме. Не слышал? Об этом много было шуму. Три… Ну да, три года назад, потому как Марильке тогда было два годка. Барон из Тридама держал в яме каких-то разбойников. Их дружки, среди них, кажется, и полукровка Киврил, захватили паром на реке, полный пилигримов, а дело было во время Праздника Нис. Послали барону требование: мол, освободи всех. Барон, дело ясное, отказал, и тогда они принялись убивать паломников по очереди, одного за другим. Пока барон не смягчился и не выпустил их дружков из ямы, они спустили по течению больше десятка. Барону за это грозило изгнание, а то и топор: одни заимели на него зуб за то, что он уступил, только когда прикончили стольких, другие подняли шум, что-де очень скверно поступил, что, мол, это был прен… прецендент, или как его там, что, дескать, надо было перестрелять всех там из арбалетов вместе с заложниками или штурмом взять на лодках, не уступать ни на палец. Барон на суде толковал, что выбрал Меньшее Зло, потому как на пароме было больше четверти сотни людей, бабы, ребятня… — Тридамский ультиматум, — прошептал ведьмак. — Ренфри… — Что? — Кальдемейн, ярмарка. — Ну и что? — Не понимаешь? Она меня обманула. Никуда они не выедут. Заставят Стрегобора выйти из башни, как заставили барона из Тридама. Или вынудят меня… Не понимаешь? Начнут мордовать людей на ярмарке. Ваш рынок посреди этих стен — настоящая ловушка! — О боги, Геральт! Сядь! Куда ты, Геральт? Марилька, напуганная криком, разревелась, втиснувшись в угол кухни. — Я ж тебе говорила, — крикнула Либуше, указывая на Геральта. — От него одна беда! — Тихо, баба! Геральт! Сядь! — Надо их остановить. Немедленно, пока люди не хлынули на рынок. Собирай стражников. Когда будут выходить с постоялого двора, за шеи их и в яму! — Геральт, подумай. Так нельзя, мы не можем их тронуть, если они ничего не сделали. Станут сопротивляться, прольется кровь. Это профессионалы, они вырежут мне весь народ. Если слух дойдет до Аудоена, полетит моя голова. Ладно, соберу стражу, пойду на рынок, буду следить за ними… — Это ничего не даст, Кальдемейн. Когда толпа повалит на площадь, ты уже ничем не успокоишь народ, не остановишь панику и резню. Их надо обезвредить сейчас, пока рынок пуст. — Это будет беззаконие. Я не могу допустить. Что до полуэльфа и Тридама — это может быть сплетня. Вдруг ты ошибаешься, и что тогда? Аудоен из меня ремни нарежет! — Надо выбрать Меньшее Зло! — Геральт! Я запрещаю! Как войт, запрещаю! Положи меч! Стой! Марилька кричала, прикрыв мордашку ручонками. 6 Киврил, заслонив глаза ладонью, посмотрел на солнце, выползающее из-за деревьев. На рынке начиналось оживление, погромыхивали тележки и возы, первые перекупщики уже заполняли палатки товаром. Стучал молоток, пел петух, громко кричали чайки. — Намечается чудесный денек, — молвил Десятка задумчиво. Киврил косо глянул на него, но смолчал. — Как кони, Тавик? — спросил Ногорн, натягивая рукавицы. — Готовы, оседланы. Киврил, их все еще мало на рынке. — Будет больше. — Надо бы чего пожрать. — Потом. — Как же! Будет у тебя потом время. И желание. — Гляньте, — неожиданно сказал Десятка. Со стороны главной улочки приближался ведьмак, обходил прилавки, направляясь прямо к ним. — Ага, — сказал Киврил. — Ренфри была права. Дай-ка самострел, Ногорн. Он сгорбился, натянул тетиву, придерживая ногой стремечко. Тщательно уложил стрелу в канавке. Ведьмак шел. Киврил поднял арбалет. — Ни шага дальше, ведьмак! Геральт остановился. От группы его отделяло около сорока шагов. — Где Ренфри? Полукровка скривил свою красивую физиономию. — У башни. Делает чародею некое предложение. Она знала, что ты придешь. Велено передать тебе две вещи. — Говори.