– Мы – удача, – сказал Басовитый. – И мы стучимся в дверь. – Я сейчас повешу трубку, – сказал Кляйн. – Он повесит трубку, – прокомментировал Басовитый устало и безысходно. – Стойте! – воскликнул Шепелявый. – Нет! – Ничего личного, – сказал Кляйн. – Просто вы не к тому обратились. Стоило ему положить трубку, как телефон почти сразу снова зазвонил. Он отвернулся. Встал и обошел квартиру, из комнаты в комнату. Их было четыре, если считать ванную. В каждой он отчетливо слышал звонок. Тот не замолкал. В конце концов Кляйн ответил: – Что? – Но мы обратились к правильному человеку! – с отчаянием воскликнул Шепелявый. – Мы такие же, как вы. – Вас ждет билет… – начал Басовитый. – Никаких билетов, – сказал Кляйн. – Никаких шансов. Вы обратились не по адресу. – Вы думаете, мы связаны с человеком с топором? – спросил Шепелявый. – Секачом, – поправил его Басовитый. – Мы не связаны с ним, – сказал Шепелявый. – Мы такие же, как вы. – Какие же? – спросил Кляйн. – Приезжайте и увидите, – ответил Басовитый. – Почему бы не приехать? – Если бы мы хотели вас убить, – сказал Шепелявый, – вы бы уже были мертвы. «Как странно, – подумал Кляйн, – когда тебе угрожает шепелявый человек». – Пожалуйста, мистер Кляйн, – сказал Басовитый. – Мы не хотим вас убивать, – сказал Шепелявый. – Следовательно вы еще живы. – Неужели вам ничуточки не интересно, мистер Кляйн? – спросил Басовитый. – Нет, – сказал Кляйн. И повесил трубку. Когда телефон зазвонил опять, он выдернул его из розетки. Скатал провод вокруг аппарата и убрал в шкаф. Обошел дом. Понял, что ему придется выйти через день-другой купить еды. Зашел в спальню и достал из прикроватной тумбочки блокнот и ручку. Перешел на кухню, открыл дверцы всех шкафчиков, холодильника и морозилки и сел думать. «Яйца», – подумал Кляйн. «Яйца», – написал он, но из-за того, что держал ручку левой рукой, получилось «Айца». «Моя левая рука не хочет яиц, – думал он. – Она хочет айца». Кляйн продолжил составлять список, а левая рука слегка уродовала каждое слово. «И что думаешь?» – спросил он культю. А потом спросил себя, с кем говорит: с культей или с отсутствующей рукой. А разве это важно? Интересно, что стало с его рукой? Наверно, осталась на столе, где ее отрубили. Наверно, там и лежала, когда прибыла полиция, забрала ее на заморозку и занесла в вещдоки. Наверно, где-то так и валяется, в холодильнике. «Значит, айца, – думал Кляйн. – И злеб. И, пожалуй, пару стаканов шолока». Он таращился на блокнот, оторвался лишь тогда, когда услышал, как капает вода в разморозившемся холодильнике. Он не знал, сколько времени прошло. Встал, закрыл холодильник и морозилку, а потом стоял и ждал, пока они снова загудят. * * * Прошла пара дней. Электробритва сломалась – издавала только низкое жужжание, когда ее включали. Кляйн перестал бриться. Еда почти закончилась. «Придется сходить в магазин», – подумал он, но вместо этого выпил прокисшее молоко. Он лежал в кровати, придерживая на груди одной рукой стакан с белыми разводами. Можно встать. Можно встать с кровати и выйти из дома. «Нужно сходить в магазин, – подумал Кляйн, но решил: – Потом». Он всегда успеет сходить в магазин потом. За айцами и злебом. Неожиданно он понял, что стакан держала отсутствующая рука. Тот балансировал на груди, а рядом расположилась культя – тупоносое животное. Кляйн даже не знал, как стакан вообще сюда попал. Через несколько часов Кляйн понял, что никуда не пойдет. Кольцо молока на дне стакана засохло белой пленкой и растрескалось. Может быть, прошло несколько дней. «Я упустил свой шанс», – понял Кляйн, а теперь остатки воли утекли, и уже поздно. Он закрыл глаза. Потом открыл, но снаружи было темно, так что он закрыл их опять. Когда Кляйн открыл глаза в следующий раз, в комнату из-за штор сочился бледный свет. Рядом на стульях, принесенных из кухни, сидели двое. Несмотря на то что в комнате было тепло, они закутались в толстые куртки, перчатки и шарфы. – Здравствуйте-здравствуйте, – сказал один басом. – Мы стучали, – сказал второй. Верхней губы у него почти не было, на ее месте остался рваный шрам; казалось, губу отрезали садовыми ножницами. – Мы стучали и стучали, но никто не открывал. И мы вошли сами. Было заперто, но мы знали, что вы запирались не от нас. Когда Кляйн ничего не ответил, человек с разорванной губой снова заговорил: – Помните нас? Мы звонили, – он пришепётывал на слове «нас», но теперь Кляйн уже не мог называть его про себя просто Шепелявым. – Звонили, – хрипло ответил Кляйн. Мужчина с рваной губой приподнял брови и посмотрел на напарника: – Притворяется, что не помнит. – Всё вы помните, – сказал тот, что с басом. – Шанс стучится в дверь? И все такое? – А, – ответил Кляйн. – Боюсь, помню. – Взгляните на себя, – сказал Рваная Губа. – Вы что, хотите умереть в постели? – Вы же не хотите умереть в постели, – сказал Басовитый. – Мы пришли вас спасти, – сказал Рваная Губа. – Я не хочу, чтобы меня спасали, – ответил Кляйн. – Он не хочет, чтобы его спасали, – заметил Басовитый. – Все он хочет, – возразил Рваная Губа. – Просто сам еще не знает. – Но я… – Мистер Кляйн, – сказал Рваная Губа, – мы предоставили вам все возможности проявить благоразумие. Почему вы не воспользовались билетами, которые мы забронировали? – Не нужен мне ваш билет, – сказал Кляйн. – Когда вы в последний раз ели? – спросил Басовитый. Рваная Губа потыкал в лицо Кляйна пальцем в перчатке. – Вы же сам себе худший враг, мистер Кляйн. – Депрессия, – подытожил Басовитый. – Хандра, сплин. Вот мой диагноз. – Слушайте, – сказал Кляйн, пытаясь приподняться в кровати. – Я вынужден просить вас уйти. – Он сел, – сказал Рваная Губа. – Почти. И кто сказал, что у него не осталось сил? – Вот это боевой дух, – сказал Рваная Губа. – Вот это человек, который может отхватить себе руку и не дрогнуть. – Идемте с нами, мистер Кляйн. – Нет, – сказал Кляйн. – Что нам сказать, чтобы вас убедить? – Ничего, – ответил Кляйн.