Олоф помотал головой. – Собирают ледунг. Эрик зовет нас не на совет, а на войну. – С кем? – Со Стирбьорном. Эстен кивнул, он не удивился. Много лет назад, после смерти отца Стирбьорна, тинг по совету лагмана решил, что дядя Стирбьорна, Эрик, будет править от лица племянника, пока тот не войдет в соответствующий возраст. Это решение разозлило молодого принца, и он, разъяренный, словно буря, покинул страну. Эстен жалел тех, кто мог оказаться на пути у этого урагана, где бы он ни обрушился на землю. Теперь, похоже, ревущий вихрь вернулся домой, значит, грядет расплата. – Пойдем внутрь, – позвал Эстен, – поешь с нами. Помотав головой, Олоф вручил Эстену посох. – Для меня было бы честью принять твое приглашение, но время поджимает. Мне нужно самому собраться. Эстен кивнул, приняв тяжелое известие. Посох был длинным узловатым дубовым суком, одна его сторона была обуглена, другая перевязана веревкой. – Где? – спросил Эстен. – В Уппсале, – ответил Олоф. – Собираемся у Полей Фюри. Эстен снова кивнул, и Олоф попрощался, отправившись прочь тем же путем, что и пришел. Эстен несколько мгновений наблюдал за удаляющимся соседом, затем развернулся и пошел в дом. В главном зале он нашел Хилью, которая уже ставила на стол сыр, копченую рыбу, хлеб и эль. Когда Эстен зашел, она взглянула ему за спину, через плечо, в поисках гостя. – Он не смог остаться, – сказал Эстен, положив тяжелый посох в центр стола. Хилья и Торгильс молча уставились на него. Дочери Эстена, Агнес и Грета, подошли поближе, чтобы взглянуть, почему в зале все замолчали. – Это кусок дуба, – сказала Грета, подняв глаза на отца. Она была слишком маленькой и не помнила, когда последний раз таким образом происходил сбор ополчения. – Это особый посох, – сказал Эстен. – Король призвал меня. – Зачем? – спросила Агнес. Хилья отвернулась от стола и ушла к ткацкому столу в углу, там она продолжила прерванное занятие. Эстен наблюдал за ней, но даже без помощи воспоминаний Грейс заметила, с какой злостью Хилья обходилась с нитками. И Эстен ничего не мог сказать или сделать, чтобы успокоить ее. Не взять посох было равносильно смерти, это означало, что их ферму сожгут. Но его жену злило не это. Она знала, что какая-то его часть желала пойти на войну – не ради крови и самой битвы, но из соображений чести. – Отец? – позвала Агнес. – Всех мужчин собирают на войну, – ответил Торгильс, которого мужчиной еще не считали. Эстен положил руку сыну на плечо. – Неси его к следующему хозяйству. Чем быстрее, тем лучше, чтобы ты успел обратно до ночи. Торгильс взял посох. – Да, отец, – сказал он и ушел. Стук ткацкого станка раздавался в маленькой комнате все громче и взволнованнее. Эстен повернулся к дочерям. – Агнес, выйдите с Гретой ненадолго, – сказал он. – Что нам делать? – Позовите Эрна. Он, наверно, доит коров. – Да, отец, – ответили девочки хором. Мгновение спустя, оставшись наедине с Хильей, Эстен прошел через всю комнату в угол, где она яростно управлялась со станком. Сначала он ничего не говорил, просто наблюдал, как ее сильные руки управлялись с челноком и трепалом. Он улыбался, глядя на ее растрепанную косу, местами распустившуюся, какой она всегда и была. Сколько он знал свою жену, она никогда не пыталась осветлить волосы с помощью щелока, как другие женщины это делали. И за это он любил и уважал ее еще больше. – Что ты хочешь, Эстен? – спросила она, не оборачиваясь. Из уголка собственного сознания Грейс улыбалась затруднительному положению, в котором оказался ее предок. Интересно, осознавал ли он всю ненадежность ситуации? Как он ответит? – Хочу немного пряжи, – ответил он. Хилья оторвалась от ткачества и повернулась к нему лицом, нахмурившись. – Тебе нужен кусок нитки? – уточнила она будничным тоном. – Да, – ответил он. Она подняла брови, а затем повернулась за мотком серой пряжи. Отмотав нить, она обрезала ее ножом и вручила Эстену. Он помотал головой и подставил запястье. – Завяжи. Все еще хмурая и опустившая голову от смущения, Хилья обернула нитку вокруг его запястья. – Сделай потуже и завяжи крепко, – попросил Эстен. – Для чего это? – спросила она. Он кивнул на станок. – Пока глядел, как ты ткешь, заново влюбился. Она завязала нитку и уселась, упершись рукой в бедро. – Что, сейчас? – Да, – он осмотрел свое запястье. – И теперь этот момент в моей памяти пойдет в бой вместе со мной. Это нить моей жизни, и только ты сможешь ее разрезать. Когда я вернусь. Его ответ обезоружил ее, и поза, в которой она сидела, утратила жесткость. – Ты воюешь за себя, Эстен. Для собственной славы и… – Стирбьорн вернулся, – прервал он, и хмурое выражение покинуло ее лицо. – Между Эриком и Великим вождем совсем не мелкая ссора. Стирбьорн не должен стать королем, иначе все мы будем страдать. Она наклонилась и дотронулась до нитки на его запястье. – Понятно. – Не хочу думать о том, как оставлю тебя… – Я знаю, – она положила другую руку ему на грудь. – Не волнуйся за нас. У меня есть Торгильс и Эрн. Все будет хорошо до твоего возвращения. – Хилья, ты… – Ты же вернешься, – она посмотрела прямо ему в глаза. – Правда? – Да, – это было единственное обещание, которое Эстен когда-либо давал, зная, что может его не сдержать. – Только к тебе. Он произнес это, держась за запястье. В этот момент их коснулась тень фигуры, ступившей на порог и загородившей свет. Это был Эрн Датчанин, напомнивший Грейс о том, что не важно, каким хорошим отцом и мужем был Эстен, не важно, насколько порядочным он был в других сферах жизни, всегда есть то, что его порочит. Однако она напомнила себе, что не должна осуждать его. И хотя она почувствовала, как злоба возвращается, воспоминание продолжилось. – Ты меня звал? – спросил Эрн. – Да, – сказал Эстен. – Сейчас принесли посох. Стирбьорн вернулся. – Понятно, – Эрн прошел дальше в зал. – Когда выходим? – Я ухожу завтра. А ты останешься. – Ладно, Эстен, – Датчанин склонил голову. – Стало быть, я воевать не пойду? – Надо следить за фермой, Хильей и Торгильсом. – Хорошо, – Эрн кивнул Хилье. – Мы справимся. – Я рассчитываю на тебя, – сказал Эстен.