Иван Иванович в чем-то был согласен с Генераловой: во избежание кривотолков надо информировать население. Но не ему обсуждать узаконенные порядки. Орач достал из папки портрет Кузьмакова (без бороды) и показал Генераловой: — Не подскажете фамилию? Женщина охнула: — Прудков Кузьма Иванович. Мастер «золотые руки». Это он помогал академику ухаживать за машиной. Неужели?.. — понизила Генералова голос до шепота. — Он... — Уволился? — Две недели тому. Но обещал на днях заглянуть к нам. Без него же машина ходить не будет! «Ишь куда тянутся корешки!» — подумал Иван Иванович. Он не сомневался, что «мастер золотые руки» Кузьмаков не бескорыстно взял на себя обузу обслуживать машину заместителя директора по кадрам. Зачем-то он ее обхаживал. С какой целью? — Екатерина Ильинична, извините за профессиональный термин, как вы вышли на... Прудкова? — Как он стал механиком моей машины? — улыбнулась Генералова. Она с полуслова понимала, что интересует Ивана Ивановича. — Да. — Однажды я помяла крыло. Знаете, не люблю, когда кто-то меня обходит и маячит перед глазами... Я искала новое крыло. А Пряников все может, это на шахте не секрет. Обращаюсь к нему: Петр Прохорович, так и так, академик сживет меня со света... Нужно левое переднее на «Жигули». Он отвечает: «Я вам подошлю мастера «золотые руки», он посмотрит, что к чему, а там уж решим, что делать дальше». Прудков сказал: «Отрихтуем. И снимать не надо. «Родная» краска найдется?» «Родной» не было. Говорит: «Придется перекрашивать весь «жигуленок». Он забрал машину и через три дня вернул новенькую. — Значит, все-таки поклонились Пряникову? — отметил Иван Иванович. — Вы вспомнили, что у меня нет особой симпатии к этому человеку? — Совершенно верно, — подтвердил майор милиции. — Если бы можно было позвонить в мастерскую и сказать: «Так и так, сделайте!» А чтобы попасть на станцию техобслуживания ВАЗ, надо иметь блат и к тому же переплатить! Там тебе сделают халтурно и уж, конечно, не за три дня, месяц будут мурыжить, а то и на полгода растянут. Еще и раскурочат машину. Могут заменить новые скаты на старые, снять радиоприемник. И крайнего не найдешь: ведь претензии предъявить не к кому — ты же на нелегальном положении. Это значит: сделай вид, что тебя здесь нет, слиняй в одно мгновение, не поднимай шума, если не хочешь иметь неприятности. Когда я еще работала в мединституте, одна моя приятельница сдуру сдала в химчистку дубленку. Два года по судам бегала, возвратили шестьдесят процентов от государственной стоимости, а она покупала по рыночной. Намаялась, изревелась, исстрадалась, наслушалась оскорблений и осталась без дубленки. Хоть сдала-то она не частнику, а в государственное учреждение, и, слава господи, квитанцию не потеряла. А у Пряникова — без волокиты и без оскорблений человеческого достоинства. Он все может, наш Петр Прохорович. Всё! Путевку в пансионат на Азовское море в летнее время, билет на московский поезд в последних числах августа, импортные обои, отремонтировать машину... Как же ему не поклонишься? Отдала нас служба быта на съедение дельцам. Неужели вам, умному человеку, это не понятно? — спросила Генералова. — Екатерина Ильинична, а неужели вам, тоже умной женщине, не понятно, что Пряников оказал вам посредническую услугу отнюдь не потому, что добивался вашей взаимности? — парировал Орач. — Еще чего не хватало! — возмутилась Генералова. — Нет, я не отрицаю, женщина может проявить минутную слабость: от мужа ты устала, а рядом — человек, который тебе всегда нравился. Появились условия. Закружилась голова. Но Пряников... Извините! Хочу вас предупредить: будете с ним здороваться — не подавайте руки. Он любит поиздеваться, зажмет вашу руку своими тисками... Но главное в другом, у него постоянно потные руки. Липкие... Знаете, когда готовишь холодец, перебираешь остывшие кости... Перебрала — и сразу же руки под горячую воду, иначе неприятно. От соприкосновения с Пряниковым остается такое же чувство. — А вы прибегаете к его услугам и, очевидно, оказываете ему ответные? — заметил Иван Иванович. Генералова рассердилась: — Иван Иванович, это же демагогия! Государство продало мне машину и наотрез отказалось помогать ухаживать за ней. Вот я и кручусь, как Робинзон на необитаемом острове. Сказав однажды «А», мы рано или поздно говорим «Б». — Позвольте поймать на слове: сказав однажды такому... оборотистому человеку, как Пряников, «А», вы рано или поздно вынуждены были сказать ему «Б». Вспомните, какие услуги вы оказывали Пряникову с тех пор, как он познакомил вас с Прудковым? Генералова начала медленно краснеть, она что-то вспомнила: — А что прикажете делать? С волками жить, по-волчьи выть... Часто в повседневной жизни мы оказываемся в положении Маугли: родители потеряли, а волки подобрали и привели в свою стаю. Иначе мальчишка погиб бы... Так что, по-вашему, должен предпочесть нормальный человек? Гибель от тигра Шерхана или жизнь по законам волчьей стаи? Ивану Ивановичу стало жалко Генералову... А он-то знал, что жалости к себе женщины не прощают. Жалеют малых, сирых и убогих. К этой категории Екатерина Ильинична себя явно не причисляла. Этот разговор с Екатериной Ильиничной внес еще один штрих к характеристике начальника четырнадцатого участка шахты «Три-Новая» Петра Пряникова. Иван Иванович молча выложил перед Генераловой фотопортреты трех бородачей. Екатерина Ильинична долго рассматривала их. — Разве что... Кузьма Иванович... Остальных не угадываю: уж очень неудачные снимки, — посетовала она. — Других в распоряжении милиции, к сожалению, пока нет. Может быть, что-нибудь на шахте найдется? В дверь постучали. — Заходи, Светочка, — пригласила Генералова, по стуку определив, кто именно пришел. В дверях показалась кудлатая голова круглолицей, курносой женщины лет тридцати. — Одиннадцать карточек, — доложила Светочка. — Все они были отложены. Помните, неделю назад новый директор потребовал список всех проходчиков и забойщиков, которые уволились с тех пор, как он пришел на шахту. — С мая по август на шахте обычно работать некому, — пояснила Генералова Ивану Ивановичу. — Время летних отпусков. Под каким только предлогом не уходят. А в этом году — просто беда: на дворе лишь апрель, а уже спешат рассчитаться. Иван Иванович уже слыхал об этой беде от Лазни: «Бегут, как крысы с тонущего корабля». Естественно, нового директора шахты это не может не волновать. Иван Иванович перебирал учетные карточки, попавшие ему в руки. Фамилия, имя, отчество, год и место рождения, партийность, адрес, паспорт. Но самым ценным для него сейчас была небольшая фотография, приклеенная в уголке. Стоп! Одна учетная карточка без фотографии. Ее здесь и не было: уголок карточки чист, никаких признаков клея. «Юлиан Иванович Семенов». Иван Иванович вопросительно посмотрел на работницу отдела кадров. — А где фотография? Женщина виновато взглянула на Генералову, будто спрашивала у нее совета. — Их у меня три таких, недооформленных, — оправдывалась, — Прудков, Победоносец и Семенов. — Светлана Николаевна, что же вы! — укорила ее Генералова. — Такая аккуратная. Если личное дело недооформлено, мы не имеем права принимать человека на работу. — Но вы же тогда сказали: «Оформляйте пока без фотокарточек», — испуганно лепетала кудрявая, белесая, как одуванчик, женщина. — Светлана Николаевна, что за ерунду вы говорите! — возмутилась Генералова. — Может, вы забыли, — оправдывалась несчастная. — Давно это было... Моему Сереже уже пять. А в тот день я как раз уходила в декрет. Пришли Петр Прохорович с директором, принесли уже заполненные учетные карточки на троих: «Оформляйте срочно!.. Эти ребята нужны на участке». Я говорю: «А где фотокарточки?» А Пряников: «Принесут, куда они денутся». Директор сказал: «Не будем бюрократами». И вы подтвердили: «Оформляйте, фотокарточки они принесут». Но они их так и не принесли. Вот когда пришел черед смутиться Генераловой. Залилась краской стыда, как девчонка. — Может, они и приносили, но вы же были в декрете, — оправдывалась она, адресуя свои слова не столько сотруднице, сколько майору милиции. «Нет, уважаемый товарищ заместитель директора шахты по кадрам, не приносили своих фотокарточек эти люди, оформленные вами на работу. И вы об этом прекрасно знаете. Давайте признаем: это было заранее спланированная акция: не оставлять после себя следов. И главными действующими лицами такой операции были начальник четырнадцатого участка Пряников и директор шахты Нахлебников». — Светлана Николаевна, — поинтересовался Иван Иванович, — а часто ли начальники участков приходят в кадры просить за тех, кто оформляется на работу? — Другие — нет, а Петр Прохорович приходит. У него участок особый, передовой. Там высокие заработки, и он подбирает людей тщательно. Я хотела, чтобы он взял к себе в забой моего мужа. Все обещает: «Вот освободится место». И так уже второй год. Я даже Екатерину Ильиничну просила. А Генералова места себе найти не может: то вспыхнет, покраснеет, то побледнеет, покроется блеклыми пятнами. — На четырнадцатом участке — особый кадровый режим. Так было заведено еще при старом директоре. Он как-то вызвал меня и сказал: «Пряников знает, кого принимать, а кого увольнять. На участке, где выполняют любой, самый высокий план на сто пятьдесят — двести процентов, может работать далеко не каждый. Там нужны двужильные мужики. Случается, по виду ого-го, а на деле — слабак. Такой не ко двору». «Конечно, — подумал Иван Иванович, — Пряникову на участок нужны были свои люди». — Светлана Николаевна, вы ведете четырнадцатый участок. Всех людей знаете в лицо? — Не всех. — А этих? — Иван Иванович показал фотопортреты бородатой троицы. Рисованные фотороботом в трех проекциях схематичные портреты бородатых были уж больно похожи друг на друга, и сотрудница отдела кадров совсем растерялась. — Этих? — Она близоруко прищурилась и наклонилась к столу. — Нет, наверно. Таких я что-то не припоминаю! — Снова вопросительно посмотрела на свою начальницу, не осмеливаясь что-либо сказать без ее согласия. — Говорите, Светлана Николаевна! — разрешила заместитель директора шахты по кадрам. — Может быть, вот этот... глазастенький... кого-то напоминает... — Этого? — Иван Иванович показал портрет безбородого Кузьмакова. — Ну да! Это же Кузьма Иванович. Верно, Екатерина Ильинична? Генералова, понурив голову, молчала. «Кузьма Иванович Прудков... Он же Кузьмаков», — выводил свою формулу майор милиции Орач. «Георгий Иванович Победоносец — это Георгий Дорошенко, известный в преступном мире по кличке «Жора-Артист». А кто такой Юлиан Иванович Семенов? «Ну и юмористы! — удивлялся Иван Иванович. — Один — Кузьма Прутков, знаменитый литературный герой. Другой — Георгий Победоносец — святой православной церкви. А третий — Юлиан Семенов, популярный писатель, автор детективов». Насколько надо быть убежденными в своей неуязвимости, чтобы вот так насмеяться над окружающими! — Светлана Николаевна, вам тогда принесли заполненные учетные карточки. А как насчет документов? Трудовой книжки, паспорта, военного билета?