— Благодарю, банши. Твое появление — милость Всечувствующих, — и вождь чуть наклонил голову, не более чем мог позволить себе правитель, выражая почтение перед служащей смерти, — как только ты выполнишь свои обязанности, мы устроим празднество в великом Уртшанге. Отлично, теперь меня ждет бессонная ночь, полная стонов, страданий и боли неушедших душ. Глава 12 Первомать Освобождение пещер от обезумевших призраков затянулось до обеда следующего рассвета. Кто только не рвался в лучший мир. И им всем нужно было спеть песню, проводившую в эфир неугомонных. Однако чувствовала я себя на удивление бодро. Когда пришла очередь последних двух задержавшихся на этом свете, я уже видела горячий обед перед собой и истекала слюнками. Но так просто меня не отпустили к вожделенной трапезе. Бабулька, которой оказалась предпоследняя неупокоенная душа, при жизни явно была той еще каргой. — Я уже трижды спела вам заупокойную, что ж вы все никак не унесетесь в эфир! — возопила дико измотанная банши. — Деточка, пение не твое. Может, ты танцуешь хорошо? — хрустя призрачными суставами, издевалась сморщенная старушка, которой я макушкой доходила только до бровей. — Неужели не тянет к предкам? — я пристально всмотрелась в неупокоенную душу едкой старушенции, — может, свет где-нибудь приветственно зазывает вас в свои объятья? Потусторонние силы громко зовут в свою обитель? — Ох, деточка. Как ты вообще умудрилась стать банши с полным-то отсутствием профессионализма в этом деле? — Родилась такой, и обучать меня никто не спешил. — Всевышние, я уже огрызаюсь на почившую не весть сколько десятков, а то и сотен весен тому назад бабулькой. — Ну так? Надолго вы тут? — Пока не отпоют, — бросила камень в мой огород старушенция. — Что, совсем ничего не чувствуете? — обречено спросила я. — Раздражение. — Взаимно, — как же она меня достала! Впервые такое на моем веку, чтобы душа не ушла за грань после моей песни. Что не так с этой женщиной? Может, буйная какая. Я исподлобья наблюдала за передвижениями старушки, что была абсолютно спокойна. Будто это не она застряла в межмирье навечно. — Что ж, коль ты бездарностью оказалась, подожду другую плакальщицу, — высокомерно заявила бабка и уселась на торчащий со стены выступ. — Жди-жди, аж до скончания веков прождешь! — вспылила я. Чтоб тебя скалой прихлопнуло! — Как до скончания веков? — оживилась гоблиана. — Молча. Раз уж последняя банши этого мира оказалась с дефектом, сидеть вам тут долго и несчастливо, — я совершенно не собиралась щадить чувства этой высокомерной грубиянки. — Как последняя? — старушка подскочила со своего седалища. — Каком кверху! Все, пусть хоть лично выгрызет весь Уртшанг, а я больше здесь не задержусь. — Госпожа банши, а я? — пискнул из угла призрак маленького гоблиненка лет семи по человеческим меркам. — А ты сейчас отправишься на перерождение. Парочка вар, и малыш уже в эфире. Никаких осложнений, как с той каргой. И что же с ней не так? — Стой, плакальщица, — ее голос невообразимым образом преобразился из вечно недовольного ворчания в приятный, мелодичный. Я даже не сразу поняла, что это давешняя бабулька меня окликнула. Она больше не гремела костями, и весь ее вид говорил о том, что она крайне серьезно относится к тому, что собирается мне сказать. Ладно, послушаем. — Я не могу уйти, пока не передам свои знания внучке. — И что же вас так долго останавливало? — я не спешила идти на мировую. — Смерть, — твердо и необратимо. — Тут я не помощник. — Знаю, — старушка опустила голову. Обреченность, так можно назвать то, что я сейчас наблюдала, — я должна была передать свой опыт и память прошлых главных плетуний вплоть до знаний самой первой из нас. К несчастью, я умерла за рассвет до того, как моя внучка вернулась домой. Гоблиана как-то рвано направилась к все тому же камню, но не села на него, а уставилась на стену за ним. Пустой, невидящий взгляд. Вся ее расплывающаяся фантомная фигура была пропитана страданиями и самобичеванием. — Это трагедия для всего нашего рода. Традиции, заговоры и приговоры. столько весен бывшие с нами, теперь утеряны из-за преждевременной кончины одной слабой старухи, — она была зла сама на себя за то, что унесла в могилу все наследие горных гоблинов, накопленное множеством поколений. Да уж, и как долго ее грызет вина за независящее от нее обстоятельство? Бедная плетунья. Быть обреченной скитаться по ходам в недрах гор, наблюдать жизнь своего народа и знать, что из-за тебя он потеряет свою магию шаманства. Сила плетуний будет увядать, пока окончательно не развеется по ветру. Больно, когда кровь превращается в воду. — Может, вы смогли бы передать знания через меня? — попыталась я приободрить старушку, хоть и знала, что ничего не выйдет. — Моя внучка мертва и, благодаря тебе, уже в лучшем мире. Даже если бы был способ передать все через тебя, то уже некому передавать, — да уж, не думала, что ситуация может быть еще хуже. — И что, у вас совсем не осталось родственников? — Род главных плетуний прервался на моей внучке. Она не смогла воспользоваться силой и умерла молодой. Ее дар, не найдя выхода, убил девушку. — Но моя подруга плетунья, и ее дар не убил ее. — Это невозможно, плетуньи вымерли. Все остальные лишь пустышки с крупицами дара. — Что-что, а пустышкой Ратханге назвать нельзя. Она из семьи жреца и плетуньи и довольно сильна. — Ха, ты не знаешь, что такое истинная сила, девочка. — Я старше вас, по крайней мере, на тысчонку весен. Так что, кто еще девочка, — не стерпела я снисходительного к себе отношения. — Да, прости плакальщица. Все забываю, что вы рождаетесь вместе с миром. Ты старше всех на Синуле. — Не сказала бы, — сразу вспомнился Широ с его мавки знают сколькими тысячами весен, — но это сейчас не важно. Так что насчет моей подруги? — А знаешь, мне все равно нечего терять, а так хоть попробую исправить свою оплошность, — и старушка широко улыбнулась, углубляя свои многочисленные морщины на щеках. — Н-да, настрой ни к демонам. Верить надо, плетунья. — Шакриза. — Суардана. Очень приятно, Шакриза. Так мне привести к вам подругу и… — Нет-нет, плакальщица. Не нужно ей ничего говорить. Если все получится, то и слава Всезнающим, а если нет, то и знать не стоит. Наверное, Шакриза права. Не стоит кому-либо знать о моей авантюре чистой воды. Не оценит мое разношерстное воинство инициативы. — На сегодняшнем празднике, когда будут петь шаманские тексты, подойди ближе к костру, и подругу поближе к себе усади. Возможно, Всевышние сжалятся, и я смогу передать свое наследие. Я уже собралась уходить, вот только мучил меня один вопрос, и я не замедлила его задать: — Шакриза, а это больно? — Что ты, девочка! — гоблиана эмоционально схватилась за сердце, — Всевышние упаси! Так, тряхнет маленько, и все. Старушка подозрительно отвела глаза. — До вечера, плакальщица. Не забудь, ты должна привести Ратху к костру, — и гоблиана растаяла в воздухе. Мне оставалось только тяжело вздохнуть и поплестись вперед к более обжитым пещерам. На самом празднестве присутствовало все племя, мы и освобожденный Палан. Было шумное застолье, растянувшееся на несколько десятков тар, красочное представление шаманов, что повелевали огнем и даже парочка брачных обрядов. В целом вечер удался, но я ждала другого. Ближе к полуночи нас позвали к костру, у которого собрались избранные гоблины племени, шаманы и плетуньи. Все они расселись вокруг огня и ожидали чего-то. Не заметно для своих проскользнула к самому краю кострища и утянула за собой Ратху. — Сушка, ты умом тронулась! Здесь только вождь и жрецы сидят! — А теперь еще и мы, — спокойно ответила паникерше, — куда-а-а-а? Я чудом успела схватить почти скрывшуюся в толпе гоблиану за пятку и рванула ее назад. С коротким «уф» Ратха приземлилась на свое прежнее место подле меня. Судя по злому пыхтению, меня хотят придушить, но момент пока не подходящий. — Да расслабься ты, — я легонько пихнула плетунью плечом, — вдруг из-за твоей враждебности все наследие профукаешь. — Чего? Банши, ты совсем охамела. Нас сейчас с позором отсюда выгонят.