— Подожди, — остановила его Анна. — Как-то это совсем по-домашнему. Она выбралась из-под него и дотянулась до тюбика с лубрикантом, которых много валялось на тумбочке. Потом встала на колени и уперлась локтями в кровать. Посмотрела на Виктора через плечо полным похоти взглядом. И начала быстро подергивать ягодицами, будто танцевала мамбу. Он вздрогнул, глядя на нее. И чувствовал, как внутри растекается что-то горькое, черное, что-то, чему имени быть не может. Это возвращало его в реальность. Это делало его тем, кем он быть не хотел. Хозяином. Забрал у нее гель, выдавил на пальцы. И медленно массирующими движениями стал водить ими по анусу, до тех пор, пока не проник внутрь на одну фалангу. Довольно вскрикнув, Анна выгнула спину и уперлась головой подушку. Руки ее теперь быстро двигались по телу, дразня и распаляя себя сильнее. Вскрики ее становились громче, а ответные движения резче. Не прекращая двигаться в ней, он приставил и второй палец, осторожно растягивая ее, но она не останавливалась, насаживаясь на него. Он коротко рассмеялся и свободной рукой на мгновение удержал. — Так будет больно. — Не будет… не тяни… ты же хочешь… — дрожащим голосом проговорила Анна между стонами. Он судорожно сглотнул. Она не знала, чего он хочет. Ей, шлюхе, было все равно, чего он хочет в действительности. Она обслуживала. Виктор выдернул из нее пальцы, поднес к лицу. Они блестели от смазки. И все еще ощущали ее тепло. Снова вернулся к ней. Заставил ее расставить ноги шире. Раздвинул руками ягодицы. Провел языком от влагалища до копчика. А после приставил его к анусу и стал постепенно проталкивать внутрь, ощущая привкус смазки и ее соков. Она мелко, длинно задрожала. Нашла его руку, ввела его пальцы в пылающее огнем влагалище. И ненасытно просила еще, еще, еще. Но слова ей давались все труднее. Он не останавливался. Круговые движения внутри нее заставляли его гореть тоже. Он бился в ее тело, тяжело дышал и чувствовал, как пульсирует кровь в нем самом. Если бы он хотел чувствовать свою власть над ней, то и теперь не мог бы — от ответных ее движений будто зависела вся его жизнь. — Возьми меня, — из последних сил членораздельно выкрикнула Анна. Виктор отстранился, как куклу, перевернул ее. И, снова оказавшись с ней лицом к лицу, вошел в нее — чувствуя и облегчение, и нарастающее мучительным тяжелым комом возбуждение. — Смотри на меня, — прохрипел он. И она смотрела — пустыми глазами с расширенными зрачками. Сильно билась в его руках, всаживала ногти в его мокрую от пота спину, конвульсивно дергалась вдоль его члена. И кричала так, как не кричала никогда до этого. До хрипа, до звона в ушах. А потом он ее поцеловал — жадно и нежно одновременно, как мог он один. Крупно вздрогнул всем телом, дыша в нее, изливаясь в нее. И продолжал двигаться. До тех пор, пока не почувствовал, как она тоже дрожит под ним, как сокращаются мышцы влагалища, туго обхватывая его член, как трепыхается ее сердце — птицей в небе. — Это приятно, быть твоей шлюхой, — пресыщено выдохнула она, распластанная под его тяжестью. — А я говорил, что тебе понравится, — прошептал он ей в плечо, не поднимая глаз. Анна утомленно фыркнула. За такие деньги что угодно понравится. Измотанная диким сексом, она промолчала и закрыла глаза. Он был не единственным, доводившим ее до оргазма. Но с ним она каждый раз испытывала первобытное исступление, заставлявшее корчиться ее разгоряченное тело в его руках. И она хотела этого снова и снова. С тем и уснула. Утром проснулась поздно. Виктора уже не было. Зато была записка: «А давай вечером поужинаем где-нибудь?» Она зло смяла бумагу и бросила в угол. Кни.г.о.л.ю.б./н/е/т/ К черту мысли, к черту чувства, к черту нормальность. У них не может быть ужинов, обедов, завтраков. У них вообще ничего не может быть. А то, что она чувствует по ночам рядом с ним — это лишь предательство ее тела. И ей нельзя поддаваться, нельзя думать, что будет дальше. Потом, когда все свершится. Она не позволит себе остановиться на полпути лишь потому, что становится влажной, стоит ему коснуться ее. Никакая это не любовь, элементарный половой инстинкт. Анна поднялась, приняла душ, сварила кофе. И, больше не думая о Заксе, поехала в больницу. Оставалось несколько дней, за которые нереально ничего решить — Можно, Илья Петрович? — заглянула она к Фурсову. — Можно, — отозвался доктор, — проходите. Мне Бенкендорф уже отзвонился. Она присела на стул, опустила голову. — Я думала, может попросить его, отложить на пару недель, — сказала Анна тихо, не поднимая головы. — Но это ничего не изменит. Я… я не смогу собрать больше, чем у меня есть сейчас. — В смысле? Он приезжает на следующей неделе, Анна Петровна. Сказал, что средства на счет поступили. Она непонимающе смотрела на врача. — Но как? — Вы меня спрашиваете? — развел руками Фурсов. — Деньги не я переводил, у нас в стране другие зарплаты. — Но и я не переводила. А вы ничего не перепутали? Или он? — Нет, — озадаченно помотал головой доктор. — Как такое может быть? Иначе с чего бы он мне звонил? Операция и расходы на трансфер оплачены. — А вы случайно не знаете кем? — Я думал вами и не спрашивал. Она потерла лоб. Кто бы это ни был — какая разница. Если захочет, чтобы о нем узнали — о нем узнают. Два дня спустя Анна довольно потянулась в постели, не открывая глаз. Хоть выспалась за долгие недели впервые за ночь. Она улыбнулась. Звонок Виктора накануне вечером ее повеселил, он подробно объяснял ей, почему не будет ночевать дома. У нее дома. Пока хихикала над самим фактом звонка, не очень поняла, куда он там свалил. Выползать из-под одеяла не хотелось. Пошарила ладонью по кровати, по креслу рядом. Нашла пульт. Включила телевизор, стала переключать каналы, пока добралась до городского. Шли утренние новости. Она щелкнула дальше и резко вернулась обратно, чувствуя, что задыхается. — …в котором было обнаружено тело предположительно хозяина дома, — рассказывал за кадром мужской голос, пока на экране мелькали кадры пожарных, ментов, каких-то людей среди обгорелых стен. — Андрей Петрович Горин, крупный бизнесмен, наследник империи, созданной его отцом, также погибшим при невыясненных обстоятельствах вместе с семьей десять лет назад. По факту пожара заведено уголовное дело. Десять лет назад. Вместе с семьей. При невыясненных обстоятельствах. Каких невыясненных? Сгорел! Точно так же сгорел! Она слышала треск огня вокруг себя и чувствовала запах гари, будто снова стояла посреди полыхающего пожара. Да, огонь был в ее голове. Он преследовал ее повсюду. Не только сейчас — всю жизнь. Это от огня она бежала. Это из-за него она боялась собственного имени. Это он сжирал все вокруг — и сжирал ее изнутри все десять лет. И это он отражался в ее глазах, когда она влетела в кабинет Власова. — Это он! Понимаешь? Он! — Кто он? — удивился Алексей, вскакивая с кресла. — Закс! Это он Андрея грохнул. — Господи, ты о чем? Сядь, успокойся! — гавкнул Власов, изменившись в лице, и потянулся к графину. Налил воды. Подал ей стакан. — Типа ты не знаешь, что Горин погиб, — она взяла из его рук стакан и быстро зашептала: — Это Закс его убил. И сжег, так же как и нас. Я слышала тогда, слышала, как он приказал облить все бензином и сжечь. И они сожгли. Маму, папу и меня. Это он! — крикнула она и выронила стакан. Тот упал на пол, но не разбился, покатившись по полу и расплескивая воду. Несколько мгновений Власов смотрел на мокрый пол. Потом перевел взгляд на нее. Она обхватила себя руками и крупно задрожала, не в силах заставить члены расслабиться. — Если это он, то мы его посадим, Аня. — Это точно он, — как заведенная повторила Анна. — Он дома не ночевал. — Откуда ты знаешь? — ошарашенно спросил Власов. — Я живу с ним. Глава 16. Горины Если что-то и оставалось, то только ржать. По-настоящему так. От души. Кроме черного юмора, в голову больше ничего не приходило. Была еще одна мысль, вяло трепыхавшаяся в голове. Он уже видел все это однажды. И будто бы наблюдал со стороны, имея полное право, наконец, сказать: «Не я!» Эту мысль он пытался запихнуть поглубже, потому что она не приносила ничего, кроме гадского жжения, как от ожога. И оказывается, попытка оправдаться не ведет ни к чему. В конце концов, все справедливо. За всякое «не я!» надо платить. Теперь все просто стало на свои места. К концу зимы он был четко уверен в двух вещах. Во-первых, одному, без посторонней помощи, ему не выбраться из того болота, в которое он попал. Во-вторых, ему начхать на это болото. Может быть, потому и тянул так долго. Днями торчал в офисе. Ночами — в квартире Анны. И ничего не планировал. Ждал окончания проверки, понимая, что ничего не поможет. Пока в офис не ворвался Алекс с воплем: «Охренеть, Закс! И даже не бухой!» Он тогда только повел бровью и негромко переспросил: «А должен быть?» «Да мне похрен, что ты должен! Дуй в Москву!». «Что я там забыл?» «Сам знаешь».