Диверсы неслышно расползаются на исходные, а я, не отрываясь, смотрю на часы и вслушиваюсь в тишину, нарушаемую пока только недовольным шёпотом Гургена: — Пачэму ми здэс? Нада идти их рэзат… — Подожди две минуты. Полезешь сейчас — всё испортишь, да и под свою пулю попадёшь ненароком. — Я смэрты нэ баюс. Атамстыт хачу… — Ещё минута, и идём. Жди… Секундная стрелка обегает последний круг, трогаю за плечо «призрака», тот подносит руки ко рту, и дважды негромко ухает сова. Вскакиваем и несёмся вперёд. Возле костра угадывается короткое множественное движение, пара теней вскакивает и тут же падает обратно на землю… Вот и палатка. Как раз вовремя! Полог откидывается в сторону, бью с ноги, любопытный улетает обратно с удивлённым всхрипом. Ныряю следом, маленького светильничка хватает, чтобы сориентироваться. Бахчо в одних штанах, но уже с люгером в руке пытается подняться со своей кошмы. Уже в прыжке перехватываю нож в левую руку, секущий удар по запястью, пистолет вылетает из ставших непослушными пальцев. Приземляюсь коленом чуть пониже грудины, выбивая воздух из лёгких, правой ребром ладони — удар по сонной для верности. Хватаю первый попавшийся ремешок, перетягиваю жгутом руку басмача повыше резаного запястья, нечего ему слишком рано умирать, у меня на этот счёт другие планы… Ага, вот ещё плетёный какой-то ремень, как раз подойдёт… Вот, локти почти к лопаткам притянуты, грудь «горделиво» колесом выгнулась. Теперь ноги спутать… А вот эта тряпка за кляп сойдёт… Всё, готов урод. Без особых нежностей выволакиваю «трофей» из палатки. — Командир… — Сзади подходит Сыч. — Там Лёшку нашли… И проводника… Тебе лучше самому глянуть… Тела уже подтащили поближе к костру. Опознать можно только по обрывкам формы. При скудном отсвете пламени невозможно даже понять, где осколочные, где следы камней, а где отметины от калёного железа… Значит, они были живы, когда их притащили сюда… Суки, б…! — Вачэ!.. Вачэ!.. — сдавленно хрипит Гурген, опускаясь на колени перед проводником. — Хужанэ… Стаакэ![16] Я не могу даже закрыть Лёхе глаза, провожая в последний путь. Вместо них две дыры в подгоревших сгустках крови… Тошнотворно воняет палёным мясом… В голове какая-то звенящая пустота… Сзади шёпотом матерится кто-то из диверсов… — Живых взяли? — сам не узнаю своего голоса. — Троих взяли. Вон сидят, суки. — Сыч показывает на двоих связанных курдов. Третий лежит рядом, ему верёвки не нужны, клинок распорол брюхо так, что половина содержимого вывалилась наружу… Ну что, клин клином вышибают? — Всем бошки с плеч! Гурген одним прыжком подлетает к ближайшему курду. — Ар-р-р!.. Кинжал рассекает горло от уха до уха, басмач хрипит и булькает, судорожно пытаясь вздохнуть, кровь в пламени костра кажется совсем чёрной. Второй помимо воли пытается отодвинуться, но один из бойцов хватает его за волосы, вздёргивая голову вверх, нож, блеснув алым отблеском, чиркает по горлу. «Оборотень» справляется не хуже кавказского клинка. Пришедший в себя Бахчо мычит сквозь кляп, один из армян по моему кивку вытаскивает тряпку. Главный моджахед что-то бубнит по-своему. Стоящий рядом доброволец переводит: — Гаварыт, что он и его шеккалы всо равно попадут в джаннат ан-на?им… в райский сад с прэкрасный гурия, а ванучий гяур будут гарэт в Джаханнам… в аду. — Райский сад, говоришь? Переведи ему, что он-то уж точно туда не попадёт. Не знаю, насколько правы те, кто убеждён, что мимо рая пролетит укушенный собакой, повешенный, и кто-то там ещё, но честная смерть от пули не для этой сволочи. Пёсиков поблизости нет, а вот верёвку найдём обязательно! Только вот и подходящих деревьев рядом тоже нет… Ну, это дело поправимое… — Сыч, столбы от палатки и копья сюда… Пики у этих уродов чуть выше человеческих роста. Толщиной, правда, в большой палец, но если связать несколько вместе… Объясняю своим, что и как нужно сделать, и через минуту импровизированная геометрическая фигура «пирамида» готова, высоты в ней, к сожалению, под метр восемьдесят. Ничего, наконечники плотно вошли в каменистую землю, не выскочат. Моджахеду снова затыкают рот, поднимают с земли и накидывают петлю на шею. Потом подтягивают к вершине «виселицы» так, чтобы он мог удержаться только на носках. Бахчо пытается что-то мычать, но боец, закреплявший верёвку, подтягивает её ещё сильнее, и курд теперь может только хрипеть, проталкивая в лёгкие очередной глоток воздуха. — Будьте прокляты ты и твои ублюдки! Сдохни, тварь!.. «Бета» толкает руки отдачей, глушитель гасит звук, перебитые пулями колени подламываются, тело дёргается в конвульсиях, потом затихает. Прошу у Сыча полевой блокнот с карандашом, черкаю на чистом листке несколько слов, затем вырываю его, сворачиваю трубочкой и запихиваю под завязки штанов, уже успевших промокнуть вонючим. Вот и эпитафия готова. «Собаке — собачья смерть». Тебе, сволочь, в самый раз будет! Думаю, найдутся люди, способные перевести это на турецкий… Тела Лёхи и Вачэ мы забираем с собой и успеваем пройти всего полсотни метров, как со стороны турецких окопов доносятся взрывы гранат. Пошла веселуха! Недолгая тишина после этого сменяется тарахтением пулемёта. По звуку вроде как наш «льюис» работает. А теперь и МГ-шник вписался басовитым речитативом. На подступах к окопам нас окликают свистом, бегущий впереди Щур отвечает: «Свои». Останавливаемся возле каменного «порога», мимо нас проскальзывает вереница пластунов, навьюченных трофейными винтовками. Четверо аж пулемёт тащат, Георгиевские кресты себе зарабатывают. Предрассветные сумерки ещё скрывают лица, Остапца узнаю по силуэту. — Турок какой-то до ветру собрался, вот и пошла заваруха. Всё как говорили, в каждый блиндаж по «зорьке» и пару лимонок, потом пластуны добивать кинулись, всех в ножи взяли… Рядом с нами двое диверсов тянут, как бычка на верёвочке, полураздетого Халиль-бея, на шее которого болтается разбухшая от бумаг планшетка, ещё двое сзади на случай пары поджопников, чтобы не притормаживал… — …Только офицерику ихнему повезло, с нами идёт, бумаги свои тащит. Германцев сразу отпустили, у них там где-то авто было заныкано. Соседи тож всполошились да на растяжки и пулемёты нарвались. Отход наши прикрывают, сейчас подойдут. У вас как? — Нормально. Нашли проводника и Лёху. Мёртвыми. Принесли с собой, перейми тела. Дождись всех своих, забирай армян и отходи по тропе. Мы вас прикроем. Ждите у скал… Мимо проносятся замыкающие, Щур и Сыч уже расставили своих бойцов веером, где бы турки ни пошли, хоть по траншее, хоть сверху, встретим… О, а вот и они. Топочут, галдят своё «а-ла-ла». Когда до передних остаётся метров десять, даю очередь, первый бегун летит на землю. «Призраки» подхватывают эстафету, «беты» хлопают негромко и со стороны совсем не страшно, но десяток пистолетов-пулемётов на такой дистанции!.. Прошлись, как косой смерти. Турки даже и не поняли, что происходит и откуда ведётся огонь. Запоздало и вразнобой бабахает несколько винтовочных выстрелов, все — в белый свет как в копеечку. Туда, где сверкали вспышки, улетает несколько очередей. — Отходим! — командую своим, и мы уносимся к расщелине. На подходе опять опознаёмся свистом. Сзади бахает гранатный взрыв. — То они пулемёт тронули, — объясняет один из дожидавшихся нас диверсов. — А лимонку под ним не унюхали. И здеся щас поставим сюрпризик… — Всё?.. Тогда — вперёд!.. Уходим по тропе, по очереди прикрывая друг друга. Успеваем догнать Остапца с основной группой, и снова сзади взрыв. Значит, погоня продолжается. — Иваныч, недалеко отсюда ущелье расходится, как бутылочное горло, затем снова в расщелину сужается. Вот там надо «льюис» поставить, а то, чего доброго, гостей к себе в окопы приведём. И несколько человек наверх с гранатами. Залезть смогут? — Маи смогут! — встревает подбежавший Гурген. — Эта наши горы, ми сможэм! — Добро, только моих пару-тройку тоже возьмёшь. Им с лимонками попривычней, чем вам. Остальные пусть уходят, мы догоним… — Командир!.. — Не спорь! Лёшка меня собой закрыл! Так что это теперь — личное!.. Остапец бросает взгляд на Сыча, стоящего рядом. Краем глаза замечаю, что он кивает в ответ. Няньки, блин! Эскорт и сопровождение!.. Нет, дураков жизнь ничему не учит! Без передового дозора, вопя как на базаре, в «горлышко» вваливается ещё одна группа мстителей. Сколько ж вас там?.. Полвзвода? Нет, больше… Ну, давайте поближе! Короткий свист «Атака», «льюис» и две «беты» валят догоняльщиков на щебёнку, почти одновременно сверху летят уже видимые в алом рассветном свете чушки гранат, взрывы накрывают остальных турок, пара осколков звякает о камни рядом с нами. Да, в горах не те дистанции боя… Высовываемся из-за укрытия, несколько очередей и лимонка сверху «на добавку» заставляют замереть тех, кто ещё шевелился. Надеюсь, что навсегда. Держим на прицеле кучу тел, пока не спустятся метальщики. Остальные гранаты уходят на минирование трупов и растяжки… Теперь уходим. До своих уже рукой подать… Глава 23 В блиндаже подъесаула пытаюсь овладеть смежной специальностью. Абсолютно мирной — цирюльника и брадобрея. Это довольно занимательно, учитывая, что в роли клиента, намертво притороченного к неизвестно откуда взявшемуся здесь стулу, выступает ещё не до конца осознавший перемены в своей судьбе Халиль-бей. А вместо бритвы — «оборотень», минут пять демонстративно правленый на куске ремня с пастой ГОИ, коей стараниями Павлова у меня в достатке. Рядом за столом подъесаул с помощью Гургена и ещё одного армянина, знающего турецкий, пытаются разобраться в бумагах, захваченных у юзбаши. Чуйка моя почему-то уверенно подсказывает, что непростой экземплярчик попался, вот и хочу разобраться, кто есть who и who есть кто. — Вот мы и поменялись ролями, Халиль-бей. Я отведал вашего гостеприимства, теперь очередь за вами. — Начинаю аккуратно скоблить турку скулу возле левого уха, несмотря на отчаянные попытки отодвинуться. — Не дёргайтесь, могу порезать!.. Ну вот, я же предупреждал! «Нечаянный» порез начинает наполняться капельками крови, стираю их тряпочкой и кладу ему на колени, чтобы видел. — Сидите неподвижно, я же не могу везти вас в Москву неопрятным… Да-да, в лагерь для военнопленных вы пока не попадаете… Но вернёмся к нашим баранам. Я хочу понять, зачем вы зверски убивали наших солдат и издевались над трупами. Вы же, турки, стремитесь сравняться с цивилизованными европейцами… — Равняться с неверными? — Халиль-бей пытается высокомерно улыбнуться, но выходит это у него не слишком удачно, мешает нож у кадыка. — Мы более шести веков охраняли Восток от христианского нашествия. Наши предки умели писать и знали многие науки, когда ваши ещё жили в выкопанных норах и бегали по лесам в звериных шкурах… Я не желаю больше ни с кем разговаривать и требую, чтобы меня отправили к остальным пленным! — А-астарожно! — Лёгкими движениями руки щегольские усы превращаются в щёточку а-ля Адольф, подчищаю пару плохо выбрившихся мест на губе и пока клиент в лёгком шоке, возвращаю разговор в нужное русло. — Боюсь, что слово «требую» на неопределённое время стоит исключить из лексикона, могут неправильно понять и возникнут проблемы со здоровьем. Вашим здоровьем. Видите того казачьего офицера? Он просил отдать вас ему после того, как я закончу. Чтобы его подчинённые превратили обрезание в отрезание. У вас, конечно, евнухи иногда тоже в почёте, но сама процедура, сделанная без наркоза и не очень умелыми руками, будет крайне неприятной. Делаю ещё один порез на подбородке и снова промокаю тряпочкой, пусть полюбуется и проникнется. Никто с ним политесы разводить не собирается ни сейчас, ни вообще. — И насчёт нежелания говорить — это вы тоже погорячились. Очень скоро наступит время, когда вы будете изнемогать от желания рассказать что-нибудь ещё, лишь бы не испытывать повторно те муки, которые вам уготованы. Нет, никто не будет вырывать вам ногти, жечь калёным железом, выкалывать глаза, сдирать живьём кожу и посыпать раны солью. Это ведь такими способами вы защищались от кровожадных христиан. Вам придётся испытать нечто более ужасное. Считайте, что в буквальном смысле попадёте в ад… Но мы снова отвлеклись. Повторяю вопрос: чья была идея издеваться над трупами? — На этот раз кончик ножа скользит по надбровью. — Бахчо… Его отряд должен был проводить акции устрашения неверных… — И, естественно, с вашего молчаливого согласия и при полном одобрении… — Он — дальний родственник влиятельного вождя одного из самых многочисленных курдских племён. Было приказано ему не препятствовать. — Почему именно здесь?.. — Денис Анатольевич, кажется, мы нашли кое-что интересное. — Подъесаул прерывает нашу философскую дискуссию о добре и зле, протягивая мне пухлую тетрадку и какую-то брошюрку. — Там, на пятой странице… Открываю книженцию и вижу ненаучно-фантастическую карту. Ну, Турция, Афганистан, вся Средняя Азия, Тунис, Египет, Марокко — это ещё можно понять. Так в единые с ними границы хотят запихнуть и Татарстан, и Башкирию, и Алтай с бурятами… И даже камчадалов с якутами!.. Интересно, чукчей они тоже собираются родственниками объявить?.. И назвать весь этот коктейль Великим Тураном? Ню-ню… А тетрадочка, судя по пестрящим датам, — скорее всего, дневник нашего борца с христианством. Надо будет попросить перевести и почитать на досуге… — Тама в тэтрады какой-то асобый ор-га-ны-за-цыя напысан. Тешкилят-и-Махсуса называэцца, — поясняет Гурген. — Кто такие — нэ знаю.