— Ладно, пойдём, покажешь мне, кому там спокойно не сидится… Спокойно не сиделось Барановскому. Не успел я шагнуть в камеру, как услышал немного неожиданное: — Ну наконец-то! Здравствуйте, Денис Анатольевич!.. Это, я так понимаю, человек свою осведомлённость показать желает, цену набивает. Ню-ню, старайся, энциклопедист подкладбищенский. — Вам здоровья желать мне как-то не хочется. Да и не к чему оно вам. На лице подпола мелькает недовольная гримаска, тут же сменяемая улыбкой. — Полноте вам, господин капитан. Не скажу, что обстановка соответствует приличному знакомству. Но рано или поздно мы должны были встретиться. — Мы вчера уже встречались, любезный. Вам этого недостаточно? Как голова, не болит? — Если бы не ваша… э… не совсем уместная привычка чуть что сразу пускать в ход грубую силу, господин капитан, наша вчерашняя да и сегодняшняя встреча могла бы пройти совсем по-другому… Итак, мы можем спокойно поговорить о том, что представляет интерес для нас обоих?.. — А что, у нас могут быть общие интересы? Вот уж не думал. — Могу я поинтересоваться, почему вы с таким остервенением защищаете никчёмного и безвольного Николая Второго? — Барановский оставляет мою шпильку без внимания. — Что-то личное?.. Не думаю. Тем более что мы вами интересовались давно, и по отзывам довоенных знакомых, особых симпатий к императору вы не испытывали. Что изменилось? Хотя — нет, перефразирую вопрос. Насколько слепа ваша преданность? Иными словами, можно ли чем-то её поколебать? — Возможно, господин полковник, вам не приходилось об этом слышать, но я присягал императору, и освободить от присяги меня может только он. — Не будем обмениваться колкостями, Денис Анатольевич. Я тоже присягал, но любой здравомыслящий человек прекрасно понимает разницу между действительностью и театральным фарсом. Все эти благоглупости придуманы для овечек, чтобы шли себе смирно в стаде и не разбредались. А вам не приходило в голову, что вместо такой овечки можно стать пастухом и гнать стадо туда, куда надо тебе?.. — Барановский уже позволяет себе язвительно улыбаться. — Скажу открыто, вы ещё можете это сделать. Даже несмотря на вчерашнее. Если вы согласитесь помочь нам, ваши действия будут очень высоко оценены. Вы не пожалеете!.. — Надеюсь, Владимир Львович, сумма вознаграждения составит не тридцать сребреников? — Опять вы за своё! Оставьте бога ради эту романтику брюсовским юношам бледным со взором горящим! Поймите, так или иначе вам придётся помочь нам. У вас, простите, нет другого выбора. Прошу выслушать меня спокойно и хладнокровно, Денис Анатольевич! То, что вы испортили вариант с великим князем Кириллом — по большому счёту ерунда. Он всё равно должен был стать мимолётным персонажем. Сейчас он у вас в руках, ну и что? Есть ещё Борис и Андрей Владимировичи. — А есть цесаревич Алексей! — Бросьте! Вы сами прекрасно знаете, что он безнадёжно болен. Для чего продлять мучения ребёнку? По-вашему, это гуманно?.. Ну ни хрена себе, куда тебя занесло! Скоро до эвтаназии доберёмся. И я первый её тебе устрою!.. — Вы, случайно, себя Богом не возомнили, господин полковник? Решать, кому сколько жить — его прерогатива. — Не будем сейчас дискутировать по пустякам… Вы, наверное, не знаете ещё, что сегодня утром погиб великий князь Михаил Александрович… Не огорчены, не шокированы? Значит, ваша преданность всё же имеет какие-то пределы? Он же наряду со старым императором вас приблизил и возвысил… Я ещё раз прошу остеречься от опрометчивых действий, господин капитан… Почти одновременно с этим скорбным событием была захвачена вотчина академика Павлова, с которым вы также в близких отношениях. И где до последнего времени проживала ваша супруга с дочерью… Только после третьего удара в голове мелькает запоздалое понимание загадочной фразы Келлера о Даше. После пятого решаю остыть и отпускаю Барановского, который сползает по стеночке на пол, где и начинает срочно учиться заново дышать. — …Кх-а… Кх-м… Нет, нет, с ними ничего не случилось!.. У вас такое лицо, что я даже на секунду испугался. — Несмотря на всё, Барановский внимательно смотрит за моей реакцией. — Надеюсь, вы прекрасно понимаете, что они в безопасности, но найти их вам не по силам… Даже если замордуете меня до смерти, ничего не получится. Я просто не знаю, где они. И не знаю, как выйти на нашего… скажем так — руководителя. Связь у нас односторонняя. Когда ему надо, он присылает доверенных людей. А чтобы воссоединиться с семьёй, вам нужно сделать сущий пустяк… Для вас, наверное, уже не секрет, что наши товарищи сейчас пытаются штурмовать Арсенал, чтобы вооружить народные массы? В Петропавловской крепости ведь тоже большие запасы оружия? Выпустите нас из каземата, помогите взять склады под контроль! У вас же здесь, в крепости, достаточно своих людей!.. Как вы смотрите на то, чтобы остаток жизни прожить вместе с семьёй в какой-нибудь далёкой и спокойной стране, имея счёт с пятью, а то и шестью нулями в любом швейцарском банке и абсолютно ни в чём не нуждаясь?.. Ладно, поиграем немного в твои игры и по твоим правилам. — Почему я должен вам верить? — Ну, Денис Анатольевич, даю слово офицера, с вашими близкими абсолютно ничего не случится! — Не напомните, кто недавно рассказывал о разнице между действительностью и театральным фарсом? Это ведь в равной степени относится и к присяге и к слову чести, не так ли? — Что же вы хотите? — Барановский не подаёт вида, что мои слова его задели. — Какое-нибудь более существенное доказательство ваших слов. Не думаю, что вы настолько глупы, что не додумались попросить мою супругу черкануть пару строчек, чтобы я поверил. Или предъявить какую-либо вещь, ей принадлежащую. — Но, помилуйте, Денис Анатольевич, я же не знал, что наша встреча сегодня будет обязательной. — Теперь полкан выглядит несколько озадаченным. — И московский поезд ещё не прибыл… — Значит, доказательств у вас нет… — Постойте, вы же забрали портфель! Там в боковом кармашке должна быть депеша!.. Отправленная из Москвы по телеграфу МПС. В ней говорится о задержке вагонов с… — Ага, что-нибудь типа «Грузите апельсины бочками тчк Братья Карамазовы». Барановский, не поняв абсолютно ничего, удивлённо смотрит на меня. Приходится объяснить: — Кто поручится, что фраза означает именно то, о чём вы говорите? Опять под слово офицера? — Жалеть потом не будете, Денис Анатольевич? — Барановский пытается вернуть себе утраченную инициативу. — Не сойдёте с ума от мысли, что могли спасти семью, но не сделали этого из-за тех людей, которые ещё вчера слыхом не слыхивали о капитане Гурове?.. Говорят, ничто так не способствует взаимопониманию, как данная вовремя и от души оплеуха… Оказалось — правда. Полкан встаёт, потирая правый «локатор», но перебивать меня больше не решается… — Полковник, вы меня не убедили. И я не собираюсь никого выпускать. Для всех вас единственный выход из крепости — Невские ворота[4]. Компренэ ву, мон шер?.. — Денис Анатольевич, боюсь, что вы сейчас совершаете самую большую ошибку в своей жизни! — Барановский даже изображает искренне-соболезнующее выражение на мордочке. — Мне, простите, по-человечески жаль вас!.. Который час, не подскажете? — Четверть второго… — У вас есть ещё полчаса, не более. Если передумаете, приходите… Полчаса, говоришь? Вполне хватит. По твоим правилам поиграли, теперь по моим будем играть. Так, где я там видел пустую казарму?.. Нахожу Фомича с бойцами и в двух словах объясняю, что именно от них требуется. Народ довольно ухмыляется и обещает не подвести. Отправляю их в нужный каземат и бегу в штаб предупредить, чтобы не волновались, и одолжить у охраны пяток мосинок… Когда через двадцать минут снова захожу в камеру к Барановскому, он изо всех сил пытается скрыть радостный блеск в глазах. — Передумали, Денис Анатольевич? Я знал, что благоразумие возьмёт верх над эмоциями… — Всех сразу я вывести не могу, это будет подозрительно. Так что, Владимир Львович, пока идём вдвоём. Я спрячу вас в укромном месте, потом приведу остальных. А это — идея, их всех по очереди туда таскать! Если Келлер невовремя не остановит… Полковник понимающе ухмыляется, глядя на двух конвойных, затем выходит из камеры и заводит руки за спину. Ну-ну, ломай комедию… Выходим во двор и шагаем в каземат. Барановский с интересом оглядывается по сторонам и даже прислушивается к стрельбе, периодически доносящейся из города. Заходим в казарму, бойцы сделали всё как надо. Нары перевёрнуты на бок и составлены так, что лежаки составляют сплошную стенку шириной метров на семь. Полковник, чуя что-то неладное, замедляет шаг и оборачивается, пытаясь меня увидеть, но конвоиры хватают его под руки и толкают к «стенке», ворча: — Давай! Шевели ногами!.. — Становись! — подаю команду пятёрке. — Гы… Га… Господин капитан!.. Денис Анат… тольевич!.. О-объя-ясните, что это всё значит?!.. — Барановский уже догадывается, что сейчас будет происходить, и ему это очень не нравится. — Вы-вы… Не име-е-ете права!.. — Жаловаться будете? Ну, разве что дежурному чёрту… Бывший полковник Императорской армии Барановский, за участие в заговоре против государя императора вы приговариваетесь к расстрелу!.. Я бы тебя, сука, с удовольствием вздёрнул, но поблизости нет ничего похожего на виселицу… — Не-е!.. Не-е на-ада!.. Нет!.. С-смилу-уйтесь!.. Де… Денис Анатольевич!.. — Молитвы помнишь? Давай, время идёт… — Не-е на-ада! Нет!.. Не-е на-ада!.. — Барановский с ужасом смотрит на пятерых бойцов с винтовками в положении «К ноге». — Не-е… Не имеете права!.. — Не имею права? После того, что ты сказал про мою жену и дочь? Это я-то не имею права?!.. У меня был чёткий приказ — или арестовать вас всех, или, при невозможности доставить сюда, — ликвидировать. Так что будем считать, что ты оказал сопротивление при задержании. Или вообще тебя не было. Сейчас вот трупик дотащим до ближайшей проруби и — адью. В лучшем случае после ледохода всплывёшь где-нибудь… По частям… Не тяни время! Молиться, как я понимаю, ты не будешь. Глаза завязывать?.. Братцы, помогите ему! Конвоиры подходят к Барановскому, заламывают ему руки, когда он начинает судорожно от них отбиваться, затем куском простыни завязывают глаза и возвращаются на место… — Товсь!.. «Расстрельная команда» клацает затворами. Будущего «покойника» колотит крупная дрожь, колени подгибаются, он еле стоит на ногах. Но падать пока не собирается… — Цельсь!.. Даже я чувствую, как секунды летят всё медленнее и медленнее… — Пли! Залп пяти стволов оглушительно бьёт по ушам. Вокруг «мишени» в деревянных лежаках появляются чёрные дырочки. Барановский оседает на пол так натурально, что даже я бы поверил, не то что какой-то Станиславский. Надо работать, пока не очухался!.. — Кто ваш главный?! Где он?! Как его найти?! Отвечать!.. — Я… Я не з-зна… Не знаю. К-как е… Его… Н-найти… — Полковник не сможет справиться с прыгающей челюстью. — Братцы, поднимите его и привяжите как-нибудь. Чтоб целиться удобней было, — обращаюсь к конвойным. Распятие из него изображать не стали, привязали руки к верхней ножке нар и оставили в позе «ныряющего человека». — Последний раз спрашиваю: кто главный и где его найти? Не делай из меня дурака! Ни за что не поверю, что нет у вас экстренной связи! Даю минуту, потом расстреляю всерьёз. Веришь мне, сволочь?!.. — Я… Не-е… З-зна-аю… — Пятьдесят секунд!..