— Он мой. Я стараюсь его не ударить. Наоми принадлежит самой себе. И семье Хейзов, а не какому-то русскому сумасшедшему. Мендоза присвистывает: — Должно быть, он зарабатывает целое состояние всеми незаконными операциями, которые проворачивает в этой сети. — Меня не интересуют деньги, — говорит Петрович. — Мне нужен опыт. — Нам нужно больше информации, — вставляю я, мне неприятно, когда о Наоми говорят, как о мужчине, который нужен Петровичу. — И у нас нет времени. Кивнув, Мендоза берет телефон и встает из-за стола. Он слишком далеко, чтобы можно было расслышать, о чём говорит. Хотя я стараюсь. Мы все стараемся. — Что он говорит? — спрашивает Рэйган. Его португальский слишком быстрый и тихий, чтобы я разобрался. — Не уверен, но он упомянул консульство. Мендоза возвращается к нам и говорит: — Я хочу пригласить человека, чтобы получить представление изнутри. А пока давайте поедим что-нибудь. Свежие фрукты, мясо и сыры сервируются в виде шведского стола в соседней комнате с видом на гравийное поле с выжженными отметинами. — Что ты здесь делаешь? — спрашиваю я Мендозу, стоя перед большими окнами. — Охрана, Дениэл. — Слышал, ты стал фрилансером после того, как ушел из армии. — Я слышал то же о тебе. — Мою сестру похитили. Я должен был найти её, а зарабатывать при этом и убивать плохих парней оказалось приятным бонусом. — А мне нужны были деньги, чтобы основать здесь свою маленькую армию. Он захлопывает окно. Толпа маленьких детей поднимается на вершину холма по гальке к травянистому полю, которое я сначала не заметил. — Эти люди — моя семья. Знаешь ли ты, что Римская Империя была настолько сильна, что её граждане могли беспрепятственно ходить по всей земле? Известно, что её граждане были настолько ценны, что если один из них пострадал, на голову виновного спускали всех собак. Я хочу такого же для своих людей. Хочу, чтобы они могли свободно прогуливаться по улицам Бразилии, Африки или Соединенных Штатов. И чтобы люди знали, что если один из моих пострадает, весь гнев Бога прольётся на их семьи. Хадсон — это пятно на моей земле и прекрасная возможность показать силу, поэтому я помогу тебе, а потом ты вернешь мне услугу. — Нет проблем. Безумцы и их соединения. Мне нужно взять одного из них. Снаружи доносится шарканье у передних дверей. Футбольная игра останавливается, и дети встают в линию, когда на поле выводят человека. Его привязывают к гранитной плите. Многие дети исчезают, но кто постарше остается. — Рэйган, — зовет Мендоза. — Нам необходима идентификация. Мы выходим на солнце к гранитному камню. Достигнув его, мы видим распластанного, как орла, на нем мужчину. Он полностью голый, лишь на его члене поводок, тянущий его к низу. — Это Гомес, — задыхаясь, говорит Рэйган. Мендоза кивает одному из своих солдат, который держит в руке предмет, похожий на хлыст: — Идентификация пройдена успешно. По кивку хлыст поднимается в воздух и приземляется у ног Гомеса. По нашим с Петровичем лицам пробегает гримаса, а все остальные стоят, будто это обычное субботнее дело. Крики Гомеса разносятся по округе, пугая птиц и мелких животных. Оглядываясь назад, я замечаю оставшихся на футбольном поле около пяти детей, которые стоят неподвижно, будто в классе, где обучают управлению империей наемников. — Задавайте свои вопросы, — приказывает Мендоза. Рэйган и Петрович смотрят на меня. Почесав голову, я наклоняюсь к нему не слишком близко, потому что не хочу быть случайно задет хлыстом. — Гомес, кажется тебе не очень удобно. Он хныкает, а слезы и сопли текут по его лицу. Он так уродлив. — Отпусти меня, — умоляет мужчина. — Я ничего не знаю. — Дело в том, что мы знаем, что ты врешь. Я киваю Мендозе, который отправляет молчаливый приказ человеку с хлыстом. Хлыст взметается вверх, и теперь я вижу небольшой гранитный шарик на его конце. Раздается стук гранита, и лишь небольшой кусочек плоти смягчает этот удар. Несмотря на то, что жду удара, я все равно съёживаюсь. Хотя, возможно, это от высокого крика, который вырывается изо рта Гомеса. Очень садистское наказание, но если вы верите в принцип «око за око», как и Мендоза, то справедливое. Гомес заливается слюнями. — Почему Рэйган? — спрашиваю я. Он слегка поворачивается, и его взгляд фокусируется на боли. — Хадсон любит блондинок. Они напоминают ему жену. Но эта была напыщенной. Хадсон отправил её мне для обучения. — И что потом? Открыв рот, он закрывает его. — Плохой выбор, — консультирую я, глядя на Мендозу. Хлыст снова опускается, но на этот раз я готов. А Гомес, думаю, нет. Мы ждем, пока боль и крики утихнут, и я снова спрашиваю: — Что происходит, когда девочек обучают? — Они возвращаются в его соединение и служат ему компаньонками, пока… Гомес замолкает, но мы можем вынести ему приговор. Мендоза машет рукой, и мужчины исчезают, а дети возвращаются к футбольному мячу. — Вот, твой путь внутрь, — говорит он, глядя в упор на Рэйган. — Нет, — трясу я головой. — Ни за что. Мы придумаем что-нибудь ещё. — Другого пути нет, — утверждает Петрович. Я смотрю на Рэйган, ведь прямо сейчас она единственная, кто имеет значение. Мне не хочется оставлять свою сестру в руках Хадсона, но я не могу отправить Рэйган на изнасилование. И не буду. Есть другой способ. Мне нужно найти его. Глава 22 Рэйган У Дениэла ужасное выражение лица. Это отчаяние человека, загнанного в угол. Он может отправить меня в ад к Хадсону в надежде вернуть сестру или забыть о ней навсегда. В любом случае, он будет несчастен. Он снова качает головой Мендозе: — Чёрт, мужик, забудь. Я только что забрал Рэйган, и ни в коем случае не отправлю её обратно к этому садисту. Огромный русский Василий смотрит на меня, как будто ждет, что я вмешаюсь. Очевидно, для него я — пешка, которую полезно оставить позади. Хотя он и прав. Я та, кто портит всё. Та, кто замедляет Дениэла. Если бы у него меня не было, он бы уже спас сестру? — Как долго? — спрашиваю я. — Рэйган, нет, — голос Дениэла шипит яростью. — Я не отправлю тебя обратно к насильнику. Я подхожу к нему и глажу по руке в попытке успокоить. Он щетинится от моего предложения. Я знаю, он ненавидит это. — Мы так далеко зашли не для того, чтобы вернуться ни с чем. Я могу сделать это. В конце концов, это же всего лишь ещё одно изнасилование? Я не говорю этого вслух, зная, если скажу это, Дениэл полностью закроется. Я хочу сделать это для него. Для него и его сестры, которая застряла в аду, где я пробыла так долго. Не могу позволить ей остаться там и позволить Дениэлу сдаться. — Нет, боец, — тихо говорит Дениэл, прикасаясь к моей щеке и не обращая внимания на выпученные глаза Василия. — Ты не должна. — Я знаю, — мягко говорю я, прикусывая кончик его большого пальца, который оказывается на моих губах. — Но ты ведь придешь за мной, верно?