– Ну вот, – притворно надулась она. – Вы все испортили. Я рассмеялся, и Кьяра устремила на нас испепеляющий взор. – Всего лишь по чашечке кофе, – шепнул я. – Пока она не вышвырнула нас отсюда. В читальном зале не было окон, и погода на улице преподнесла мне сюрприз: утром, когда я входил в библиотеку, было пасмурно, как перед дождем, теперь же небо над Сан-Лоренцо было акварельного бледно-голубого цвета с редкими хлопковыми облаками, хотя теплее не стало. – Натуральный? – спросил я про меховой шарф, которым она укутала шею. – Ну, если кролик был натуральным, то да. – Думаю, большинство кроликов – да. – Надеюсь, вы не донесете на меня зоозащитникам? Я хохотнул, и мы пошли по одной из улиц, расходившихся от площади в разные стороны. Улочка была узенькой, извилистой и сплошь уставленной магазинчиками: магазин модной обуви, киоск джелато[24], магазин модной мужской одежды, даже «Фут Локер»[25] здесь обнаружился. Сразу за ним было небольшое кафе, куда я и предложил зайти. – Но погода такая хорошая… Давайте пройдемся немного. – Конечно, – согласился я. – А вы покладистый. – Во всех смыслах, – ухмыльнулся я. – Фу, вы еще хуже, чем итальянские мужчины. Вы долго тут прожили или всегда таким были? – Прошу прощения! Нет, я здесь всего несколько дней. Кстати, меня зовут Люк Перроне. – Значит, вы все-таки итальянец. – Итальянец американского происхождения. Сойдет? Ответом мне были легкая усмешка, чуть приподнятая бровь и тот же странный взгляд, каким она посмотрела в самый первый раз – то ли вглядываясь в меня, то ли глядя насквозь, на что-то за моей спиной. – А прозвище у Люка когда-нибудь было? – Не-а, – ответил я. Хотя прозвище тут же вспомнил. Приятели в Бейонне звали меня Лаки, «везунчик», но от него я отрекся, когда уехал оттуда, равно как вытравил из себя джерсейский говорок и все, что было связано с прошлой жизнью. – Значит, Люк. Имя тебе идет. – Она протянула мне руку в кожаной перчатке, на ощупь очень мягкой и явно дорогой. – Александра Грин. Пишется с немой буквой Е на конце. – Сокращенно – Аликс или Эли? – Это будет зависеть от обстоятельств. – От каких? – От того, понравишься ты мне или нет. – Она оглядела меня с головы до ног. – Я еще не решила. Мы пошли дальше по узкой улочке, главным образом, в тени, потому что здания по бокам закрывали большую часть неба. Я спросил, где она выросла, и не удивился, когда она ответила, что в Верхнем Ист-Сайде, на Манхэттене. В ней было то сочетание крутизны и изящества, которое у манхэттенских становится второй натурой. Кроме того, она наверняка ходила в частную школу. – В квакерскую, – сказала она в ответ на мой вопрос. А мне казалось, что она должна была учиться в какой-нибудь более престижной школе в пригороде, где-нибудь в Найтингейле или Брирли. – А разве на Манхэттене есть квакерские школы? Я знаю только одну в Бруклине. – Там я и училась. – И твоих родителей не беспокоило, что тебе приходится ездить в такую даль из Верхнего Ист-Сайда? – Мои родители в разводе, – произнесла она так, как будто это все объясняло. – Впрочем, как и у всех, наверное? – Мои – нет, – ответил я. – У них пожизненное, условно-досрочного освобождения не предвидится. – Несчастливы? – Не думаю, что в их словаре есть слово «счастье». А кроме того, у них нет денег на развод. – А-а, – протянула она и, наверное, целую минуту рассматривала меня так, словно искала во мне признаки бедности. Потом спросила, где я вырос, и я сознался, что в Нью-Джерси. Чтобы переменить тему, я спросил, для чего она приехала во Флоренцию. – Я пишу диссертацию по… м-м… истории средних веков. – Про чуму? – А, это просто для развлечения, – улыбнулась она. – Где ты учишься? – В Барнарде. Ну, знаешь, женский колледж в Колумбийском университете. Меня не удивило, что она учится в университете «Лиги плюща». Как после этого признаваться, что я два года корпел в муниципальном колледже, чтобы заработать портфолио для поступления в художественное училище? – Значит, ты к тому же еще и умная девочка. – К тому же? – Красивая, и к тому же умная. – Ну вот, опять в тебе заговорила итальянская кровь. – Прости. Что бы мужчина ни сказал, у него будут проблемы. – Дело не только в том, что говорят мужчины, но и в том, как они это говорят. Но у тебя нет проблем. Пока. – Она улыбнулась краешком рта. – Между прочим, я знаю, что ту книгу про чуму можно купить в Штатах. Это был просто один из предлогов поехать сюда. Но разве для этого нужны какие-то поводы? Здесь ведь так красиво! И она сделала изящный полуоборот на своих высоких каблуках. – Да, конечно, – согласился я, не отрывая глаз от ее фигуры в течение всего этого па. Двигалась она так, словно училась в балетной школе, да так оно и было, наверное. Она была явно из очень состоятельной семьи. В молодости я и представить себе не мог, что буду ухаживать за такой женщиной, не говоря уже о том, чтобы прогуливаться с ней по улицам Флоренции. – Орсанмикеле. – Она показала на каменное здание, похожее на крепость. – Давай зайдем? Внутри эта церковь не походила, кажется, ни на одну другую: просторное полутемное квадратное помещение со сдвинутым вбок алтарем и невысокими окнами. Фигуры немногочисленных посетителей едва виднелись в сумраке. – Сначала здесь было зернохранилище, – сказала Александра, и я вспомнил, что сам рассказывал об этом на лекциях: точно, зерновая биржа, ставшая церковью. Узнал я и богато украшенную дарохранительницу, в реальности еще более роскошную, чем представлялось. Она походила на миниатюрную готическую церковь, построенную из белого мрамора с инкрустациями из лазурита и золота вокруг ярко раскрашенного изображения Мадонны. – Андреа Орканья, – пробормотал я. – Еще один великий художник и скульптор эпохи Возрождения. Я подошел ближе к дарохранительнице, чтобы полюбоваться ее вычурными узорами, а Александра в это время скрылась в расположенной неподалеку часовне, но через минуту быстро вышла и схватила меня за руку. – Уйдем отсюда. Я предложил заглянуть в скульптурную галерею, находившуюся наверху, но Александра отказалась, ей почему-то не терпелось уйти. – Да что случилось? – спросил я, когда мы вновь оказались на улице. – Какой-то тип толкнул меня, сильно и, по-моему, нарочно. Я спросил, как он выглядел, но она только пожала плечами. – Трудно сказать, там было темно, но он большой такой, а еще он прошептал «берегись». Не «осторожней», а «берегись» – это прозвучало как предупреждение. Я оглянулся на церковь и предложил вернуться туда, но Александра не захотела. – Он сказал это по-английски? – спросил я. Она снова пожала плечами и ответила, что точно не помнит. Потом Александра взяла меня за руку, и мы, свернув на другую улицу, пошли в какое-то знакомое ей кафе. Там было тихо, над столами висели позолоченные канделябры, а вместо стульев стояли банкетки, обитые красной кожей. Александра юркнула в кабинку и сбросила куртку. На ней был кремовый свитер с клинообразным вырезом, кашемировый, если я не ошибаюсь. Тонкая золотая цепочка спускалась от длинной шеи к овальному медальону, покоившемуся в ложбинке между ключицами. Она заказала кофе «американо». Я заказал двойной эспрессо. Александра поинтересовалась, чем я занимаюсь в библиотеке, и я рассказал, что провожу небольшое научное исследование. – На какую тему? – Тему я пока точно не определил, – ответил я. Мне не хотелось говорить ей про дневник.