– Что случилось? Что? – к нему подбежал один из бойцов. – Жив… он, – прохрипел Гоша, сам падая на землю. Туман вокруг стал ещё гуще, а в голову будто проткнуло раскаленное железо. Плеча своего он больше не чувствовал. До его слуха донеслось, как кто-то сообщает о двух раненых. Гоша слышал, как голоса повсюду разговаривают между собой. Ему показалось, среди них был даже голос Костомарова. Он снова полз по ставшей мокрой от начавшегося дождя (или это ему уже казалось?) траве. От боли и тошноты дышать становилось всё тяжелее. Земля тянула к себе своим весом, и сопротивляться этому стало невозможно. Где-то совсем рядом послышался звук лопастей вертолета. Должно быть, это тот, питерский. Скоро их заберут отсюда… Но ему нужно было ещё одно, последнее усилие. Теперь это оказалось даже легче. Гоша вновь повернулся на бок, и разглядел среди серых туманных силуэтов на краю поляны светлые волосы Ксюши. Он не мог с уверенностью утверждать сейчас увиденное, но ему показалось, что она плачет… Но главное – теперь она была в безопасности. Гоша обессилено рухнул на спину, уставившись в серое, размытое небо. Последнее, что он услышал – был крик Юры, позвавшего его по имени. Закрывая глаза, Гоша почувствовал тяжёлые капли дождя, падающие на него с высоты. Он никогда не любил мокнуть под ливнем – но сейчас почему-то обычное явление природы показалось ему воплощением живой, очищающей энергетики. Глава 51 Георгий медленно открыл слегка подрагивающие веки, выходя из серой дымки поверхностного сна, больше похожего на получасовое забытье. Туман, в котором он пребывал, постепенно начал рассеиваться, позволяя рассмотреть окружающую его стерильную обстановку больничной палаты. Потолок, стены – всё белого цвета. Впереди, на стене напротив – застекленное смотровое окно прямоугольной формы. Через него было видно часть коридора, где сейчас, совещаясь о чём-то между собой, прошли мимо две девушки в белых халатах и чепчиках. Хотя стрелки висевших над дверью часов показывали половину девятого, в палате стоял мягкий сумрак – благодаря задёрнутым светло-зелёным жалюзям на окне слева. Гоша пошевелил правой рукой, из которой торчала капельница. Честно говоря, она начала раздражать его тем, что ограничивала движения. Правда, последние несколько дней в этом ему и не было особой нужды – после того, как его доставили сюда с огнестрельным ранением в состоянии травматического шока и прооперировали, большую часть суток он просто спал под действием сильных обезболивающих. Лишь позавчера, после переведения из палаты интенсивной терапии, он начал медленно приходить в себя. Для окончательной отмены лекарств, имеющих седативный эффект, время ещё не пришло, но дозу постепенно снижали, и спать ему днём хотелось всё меньше и меньше. Сегодня вот время дневного бодрствования составила часа три; заснул Гоша лишь после утомительного разговора с Петровым. Хотя тот не мог длиться больше часа, Георгий порядком устал – то ли от самой беседы, то ли от тяжести воспоминаний, которые она вызывала. И тут он, как никогда, был благодарен всё ещё влияющему на него действию препаратов. Это помогло ему отвечать на вопросы Вячеслава Леонидовича с максимальным для себя равнодушием – таким, на которое Гоша только мог быть способен в сложившейся ситуации. Сонливость притупляла все чувства и эмоции и это то, что сейчас было необходимо. Внезапно в коридоре послышались шаги, а за ними и два голоса – женский и мужской. По мере того, как люди приближались, мужской голос начал казаться Георгию смутно знакомым – а ещё через мгновение понял, что тот принадлежит Юре. Как только они подошли достаточно близко к палате, чтобы разобрать, о чём идёт беседа, Гоша догадался, что друг разговаривает с медсестрой. – Ненадолго, – извиняющимся тоном сказала она. – К нему сегодня уже ваш следователь приходил и опрашивал. Он ведь только третий день как с реанимации переведён, ещё не восстановился! Опрашивайте его хотя бы не по несколько раз в день! Зачем так часто волновать потерпевшего? Ему отдыхать надо – после такой кровопотери… – Я сейчас не по делу, – заверил Юра. – Я вообще его друг, и пришёл навестить! Дверь открылась, и на пороге возник Юрий с накинутым на плечи белым халатом. В руках у него был белый целлофановый пакет, набитый, скорей всего, едой – Гоше показалось, что в одном месте сквозь него просвечивает что-то очень похожее на яблоки. Медсестра – полноватая в боках женщина лет тридцати пяти с темной, выглядывающей из-под чепчика чёлкой – недовольно придерживала дверь. Поймав взгляд Гоши, она приветливо и одновременно сочувственно улыбнулась, отчего на её пухлых щеках появились ямочки. – Уж извините, – прогудела она. – Этот мужчина из полиции тоже рвался увидеть вас именно сегодня. Говорит, он ваш друг. – Да, это так, – успокаивающе улыбнулся ей Гоша. – Всё в порядке, – кивнул он. – Ну, хорошо, – протянула медсестра, и, глянув на Юру, приказала: – Постарайтесь быстрее и без лишних волнений, – после чего, под утвердительные кивки товарища, вышла, закрыв за собой дверь. – Ухххх, ну привет, Гошан! – нарочито весёлым и бодрым тоном воскликнул друг. – Что-то тут как-то темно. Ты не против, если я привнесу нам сюда немного солнца? – поставив пакет на тумбочку сбоку, Юра подошёл к окну и раздвинул жалюзи в сторону. Помещение осветил оранжевый закат далекого полыхающего огнём небесного светила, отдающего последние лучи. Гоша невольно прищурился. – Ах да, – Юра кивком указал на пакет. – Мы тут тебе посылочку собрали. Фрукты там, сок. Ещё овощи отварные и мясо говяжье, тоже на пару – Нинка приготовила. Знаю, не ругайся, это не очень-то нормальная еда. Сам понимаешь, друг – этот ваш список ограничений! Но зато мясо было с вырезки! Ммм… Просто ням-ням. Привыкнув к свету, Гоша внимательней разглядел друга – и понял: хоть Юра и хочет казаться обыденным, он тоже переживает явно не лучшие времена в своей жизни. Растрёпанный, с многодневной щетиной, под глазами залегли тёмные круги. Даже осанка стала какой-то сгорбленной. – Спасибо, Юр, – Гоша попытался искренне улыбнуться ему. – И тебе, и Нине. На самом деле такая еда весьма неплохая. – Да ладно, что там, – отмахнулся Юра. Взяв стоявший у двери стул, на котором сегодня сидел ещё Вячеслав Леонидович, он так же пододвинул его к кровати и сел. – Ох, Гоша… ты как себя сейчас чувствуешь? Всё ещё бледный такой, – вглядываясь в его лицо, сочувственно пробормотал он. – Да уже лучше, чем было на днях, спасибо, – снова постарался улыбнуться ему Гоша. – Ну, вы с Ваньком и напугали меня! Больше не попадайтесь так! Вы чего? Когда мы к вам подбежали, мы просто офигели! Я действительно испугался за тебя! – произнёс Юрий. Гоша видел, как при этих словах друг пытался ободряюще усмехнуться, но получилось лишь вздрагивание с нервной, искаженной улыбкой. – Как Ваня? – поинтересовался Гоша. От того, что Прокопов, получив такую серьёзную рану, смог-таки выжить, его накрыло чувство невероятной радости и облегчения. – Сейчас с ним всё хорошо, – теперь в голосе Юры действительно послышались счастливые ноты. Мы общались с врачами насчёт всех раненых. Ванек, можно сказать, в рубашке родился. При огнестреле в голову-то… Пуля пробила ему верхнюю челюсть, и – ты не поверишь – вышла через угол нижней с другой стороны! Мозг даже не был задет! У него, конечно, открылось кровотечение, но помощь ему оказали своевременно. Так что и ему повезло, и врачи хорошо сработали. Будет жить Ванька. Мы с Петровым сегодня его навещали – он тоже пришёл в себя. Выглядел гордым, что участвовал в настоящей операции и даже получил боевые ранения. Спрашивал о других пострадавших, и о тебе. Но он всё равно очень подавлен… – Юра опустил голову. – Как… и мы. Все. О… – Всё-таки Гена… – тихо прошептал Гоша, так и не закончив фразу – всё было понятно по лицу Юры. – О… мне жаль, – промолвил он, чувствуя опустошение и полный отказ верить в произошедшее. Он так надеялся, что с Геннадием всё обошлось, что он просто был ранен. Как может такое быть, что жизнь весёлого, полного энергии и жизненных сил молодого мужчины, которого Гоша знал лично, могла вот так оборваться? – Да… Его в голову… сразу. Голос Юры сделался надтреснутым и прервался. Сморщившись и спрятав лицо в ладонях, он сделал быстрый глубокий вдох, беря себя в руки, и вскинул голову вверх. Гоша заметил, что глаза его блестели. – Всё было… быстро. Хотя бы без мучений. Два дня назад… похоронили. Со всеми почестями. Костомаров тоже приходил со своими ребятами. А вчера уже мы ездили сюда, в Питер – к ним… – Из первой подгруппы кто-то… погиб? – Гриша, – кивнул Юра. – Диму ранили в правое предплечье, но всё обошлось без осложнений. Ещё троим бойцам досталось – одному прострелили обе ноги, другому бедро, а третьему задели шею. Врачи говорят – их жизнь вне опасности. И всё-таки, Гоша… никто не ожидал от Михайленко такой готовности, – упавшим голосом сказал друг. – Ему ещё повезло. Если бы не слова Костомарова и нужность для следствия – с ним церемонились бы куда меньше. Вообще, когда заваруха затянулась, наши и так уже хотели его ликвидировать – просто до этого не дошло. И почему нас не снабдили дротиками со снотворным… – Он понял, что я пришёл не один. Понял, что его подстерегают, – Георгий грустно вздохнул. – Я видел, как он побежал за тобой, но остановился на середине пути. Видимо, и решил палить по лесу. Мы-то такого не ожидали. Едва успели пригнуться… А потом мы пошли в наступление, и Михайленко начал стрелять более прицельно. Мы-то так рисковать не могли – боялись попасть в Ксюшу. И в один такой момент он попал в Гену… Юра сглотнул. – Всё-таки нужно было брать его дома. Гоша промолчал. А какой смысл сейчас было гадать, как лучше? – Хорошо, хоть Ваню спасли, – хрипло произнёс друг. – Спасибо тебе, Гошан, что проверил его и сказал, что он жив – иначе посчитали бы умершим, и не начали помогать. Так бы никто ничего и не понял… Кстати, и тебе повезло. Сантиметра на два правее – и в область сердца. Видимо, Артёмка так и хотел – просто не так легко держать прицел, когда на тебя ещё и другие наступают. Хотя, если бы он попал куда надо – ты бы отделался куда легче. Он же не знал про броневик. – Думаешь, он специально хотел… убить меня? – Гоша приподнялся в кровати. – Я думаю… да, – серьёзно глядя на него, сказал Юра. Я увидел, как он в тебя прицелился. Хотел крикнуть тебе, но не успел. Всё произошло так быстро… Ты знаешь, когда он… Голос Юры вдруг сделался хриплым. Когда он… начал убивать нас, то был уже совсем не в себе. Он понимал, что не сможет спастись. Наших было больше, плюс Ксюшу ты от него оттащил, – Юра громко кашлянул, прикрыв рот ладонью. – Но когда она вырвалась, а ты выбежал за ней – то был в той стороне один: то есть вокруг тебя не было никого из полиции. Ребята были в другом месте, причём ближе к нему. Но Артём всё равно направил оружие в твою сторону. Юра вздохнул и снова откашлялся, а потом продолжил. – Он смог продержаться так долго лишь потому, что с ним… ну, была Ксюша. Наверное, он захотел убить тебя, потому что ты схапал её. Ему это вряд – ли понравилось. – Юра, – хмыкнул Гоша. – Это я сам ему не понравился. В лучшем случае – когда я нашёл Ксюшу, и он нас увидел. Но мне кажется – гораздо раньше. Его по неясной причине вдруг окатило ледяной волной, а в горло проник холод, сделав возможность дышать менее доступной. Забыв обо всем, он резко наклонился вперёд и тут же охнул, согнувшись от яркой вспышки боли в левом плече. – Ой, ты чего, Гошан? Осторожнее, ты тише, тебе же нельзя ещё лишний раз этой рукой шевелить! – Юра в беспокойстве вскочил и усадил его в обратное положение, прислонив к спинке. – Чёрт, да ты не волнуйся! Сейчас тебе точно ничего не грозит! Михайленко поймали и никогда не выпустят. «Не в этом дело..» Гоша постепенно выровнял дыхание. Боль в плече утихала, но от её вспышки на глазах аж выступили слёзы, а лоб покрылся капельками пота. Юра стоял, наклонившись к нему и всё ещё держа свою руку на его правом плече. Вид у него был беспокойный и раздражённый. Казалось, он злился на самого себя. Думал, небось, что зря сказал столько лишнего, разволновав раненого друга. – А… где Ксюша? – прошептал Гоша. – Как она? За всё своё пребывание в больнице, он, каждый раз, когда ему когда позволяло состояние, спрашивал всех о ней – но получал лишь краткие ответы о том, что она в порядке. Только один раз медсестра удосужилась пояснить, что его жена сейчас в другой питерской больнице, куда её определили для наблюдения и обследования. – Ксюша? – несколько взволнованно спросил Юра. – Ты знаешь… Нет, физически она в порядке, – поспешно уточнил он. – Разве что… – он, замешкавшись, покосился на Гошу, очевидно боясь, как он воспримет далее сказанное, – разве что у неё обнаружили шрамы на запястьях. Скорее всего, от верёвок. И ещё один, едва заметный горизонтальный на шее, как от пореза. Всё успело зажить. Но главное – никаких следов от других повреждений не нашли, – пробормотал Юра, выдохнув оставшийся у него в лёгких воздух. – Что? – яростно прошептал Гоша. Ему вдруг захотелось, чтобы Юра сейчас встал и ушёл. Или уйти самому, наплевав на противопоказания. Закрыть уши, несмотря на то, что боль в левом плече снова полыхнёт. Внутри у него всё разрывалось от невыносимой боли, злости и бессильной ярости от невозможности что-то изменить. Он хотел бы никогда не слышать о её содранных руках и порезанной шее. Не представлять того, как и при каких обстоятельствах это случилось. Не представлять, что могло быть с её психикой от пребывания взаперти с этим кошмаром. Он желал немедленно выкинуть Юру за то, что он заставил его представлять всё это. За подтверждение того, что с ней вообще кто-то смог так поступить. Юра, видимо, по лицу Гоши догадавшись о реакции на свои слова, слегка коснулся его правого плеча в знак утешения. – Да, физически всё хорошо. А вот психологическое состояние – другое дело… То есть, как бы это сказать, – Юра в растерянности пошарил глазами по сторонам, и, не найдя нигде нужной подсказки, какие слова использовать, наконец выговорил: – Она сломлена. Подавлена. Отказывается давать любые показания против Михайленко. Когда ей показывают какие-либо материалы дела, она начинает плакать. А мы не можем сильно на неё давить… Он покачал головой. – За почти неделю пребывания в больнице она ни с кем не хотела разговаривать – плакала или просто сидела, лежала и безучастно смотрела в одну точку. Врачи сказали, что такая депрессия это нормально – после того, что ей пришлось пережить. Это реакция психики на стресс. Нужно время, чтобы она пришла в себя. Каждое слово Юры входило в его душу, словно холодный нож, и там взрывалось гранатой, разносящей всё на осколки, что впивались в самое сердце. Конечно, Гоше очень хотелось узнать о том, как сейчас чувствует себя Ксюша. Но только то, что рассказывал Юра, слышать было невыносимо. Какой-то частью сознания он признавал то, что сам о ней спросил. Но что поделать? Желание узнать о её состоянии для него было словно получить глоток воды в пустыне – даже если для этого пришлось ступить в яростный водопад, безжалостно хлещущий тебя со всей силы ледяными каплями. – Ээ, Гошан! Ты что-то снова побледнел. Не надо так! Прости, тебе, наверное, было неприятно это слышать! – забеспокоился Юра. Гоша хотел было ответить ему, что хочет сменить тему, но понял, что не может вымолвить ни слова из-за тугого комка в горле. С трудом он кивнул. – Прости. Ничего, всё будет хорошо. Ксюха со временем придёт в норму. Она переживёт это – ты ведь и сам понимаешь. И ты тоже поправишься. Преступник пойман. Все теперь могут спать спокойно. Всё закончилось! – убеждал его Юра, очевидно стараясь скорее загладить свою вину за описание ужасных подробностей. Гоша понимал, что друг сейчас пытается объяснить это и самому себе. И мысленно задался вопросом: а всё ли теперь хорошо с самим Юрой? Не начали ли друга тоже начали мучить кошмары, в которых он видел мёртвых девушек и убитого напарника? Не терзается ли он чувством вины и страха? Об этом Георгий спрашивать его не стал – в конце концов, это была слишком личная тема. – Она говорила что-нибудь… про меня? – внезапно и неожиданно для себя самого выпалил Гоша. Ему стало несколько неловко – но на самом деле этот вопрос начал беспокоить его с момента, как Георгий начал приходить в себя. Он всё не мог забыть, как тогда, на поле, Ксю всеми силами вырывалась из его рук и отталкивала от себя, а потом даже не замечала. Возможно, она даже не заметила, что произошло с ним. Узнала ли Ксюша потом, с какими последствиями он пережил то утро?