– По-твоему, я должен ему и тебе за это до конца дней своих в пояс кланяться? – Я хочу лишь примирения. Мне тяжело, Руди тоже, потому он нервный. Пойми, это же давит на нас… Он сейчас в отъезде, два дня назад уехал внезапно… ночью вызвали, – зачем-то отчитывалась она перед Глебом. – Но приедет завтра! И завтра… мы могли бы… вечерком встретиться у нас, посидеть, прийти к согла… Она осеклась на полуслове, не заметив ответного желания примириться в его глазах-колючках, к тому же он ее перебил, надо отдать ему должное, без враждебности: – Я не наступаю на грабли дважды. Олеся, мы не виделись несколько лет. Давай и в будущем не встречаться, ладно? И не подсылай ко мне своих инициативных подружек, Альке я обещал, что встречусь с тобой, но только для того, чтобы сказать: забудь обо мне навсегда. Живи спокойно, счастливо, а если я тебе мешаю своим существованием, то извини, тут уже ничего не поделаешь. Прощай, Олеся, желаю удачи. Альке привет. Прихватив недопитую бутылку минералки, он зашагал по аллее к выходу из парка, шел уверенно, твердой поступью. Говорят, одна походка может рассказать о человеке многое, но Олеся, не сводившая с него глаз, так и не поняла, каким же он стал. Глупости все это. Зато в процессе короткого диалога выработалось однозначное суждение: Глеб и раньше был максималистом, с тех пор ничего не изменилось, словно годы и неудачи не повлияли на его характер. Потеряв Глеба из виду, Олеся прикурила от зажигалки, которую тут же спрятала в боковом кармашке сумочки, застегнув его на молнию. И перевела взгляд на кусты, деревья, янтарные пятна на земле… Тоскливо как-то. На все вопросы следователя Ия отвечала – «нет…», «нет…», «нет…». После очередного ответа он затягивал паузу, на его непроницаемом лице обозначилось выражение скуки, кроме этого, казалось, что он не верит ей. Почему, собственно, не верит? А попробуй догадайся! Потому Ия, девушка неробкого десятка, и растерялась, долдонила слово «нет» все тише и тише, опустив ресницы, так как под его ледяным взглядом ощущала себя маленькой букашкой, которую эта махина раздавит не глядя. Наконец следователь выпустил из пальцев авторучку, шумно вдохнул, и Ия заподозрила, что надоела ему до смерти, одновременно появилась надежда: он сейчас разозлится и прогонит ее. Она побежала бы отсюда галопом. – Ну а другие слова вы знаете? – Не прогнал ее, а жаль. – Да. – Уже лучше. Как же так, гражданка? Вы ближайшая подруга Виктории, но по вашим ответам складывается впечатление, что у вас было шапочное знакомство. А вопросы какие? Склонна ли была Виктория к депрессиям? Касалась ли она в разговорах темы самоубийства? Имела ли близкого друга? Вступала ли в конфликты с коллегами и друзьями? Не была ли свидетельницей преступления? Не баловалась ли изредка наркотиками? И так далее. Как должна была отвечать Ия, если за Тошкой пороков не числилось, а сомнительных связей и подавно? Следователь не дождался от нее оправданий и сделал окончательный и примитивный вывод: – Выходит, вы ничего не знаете о своей подруге. Что за человек! Ему непременно нужна червоточина, в этом случае его знания будут полными? – Я знаю ее лучше кого бы то ни было, – произнесла первую длинную фразу Ия, но следователь не догадался, например, пошутить по этому поводу и тем самым разрядить напряженную атмосферу. – Ну и что вы можете рассказать по данному делу? – сухо спросил он на выдохе. То шумно вдыхает, то выдыхает, давая понять, что с тупицами работать – сущее наказание. Тупица, разумеется, она, а Ия привыкла к повышенному вниманию, восторгам, комплиментам. Какой бы ни был мужчина (низкий – высокий, толстый – тонкий, страшный – симпатичный), порисоваться перед интересной женщиной никто не откажется. Это первый мужик, причем нестарый, лет сорока, который не старался показать себя с выгодной стороны, скорей всего, он не имеет приятных сторон. Отношение следователя Ию задевало, если не оскорбляло – у нее окончательно пропало желание общаться с ним, поэтому она ответила кратко: – Для меня смерть Виктории – неожиданность. Необъяснимая. – И вы не знаете, кому выгодна ее смерть? – Нет. – Хм, снова «нет». – А ведь кто-то подпер ворота гаража, предварительно усыпив Викторию и оставив работать двигатель. Думаю, этому человеку она доверяла, а вы его или ее не знаете. Ну а с молодыми людьми она встречалась? Парень близкий был у нее? Ия чуть не произнесла «нет» – это слово будто запрограммировано, но вспомнила: – Олег. Не то чтобы… они пока только гуляли, в кафе сидели пару раз. – Фамилия? – Не знаю. Вы можете найти его по номеру телефона, номер в трубке Виктории… Он ввинчивал в Ию взгляд, ввинчивал… словно подозревал ее во всех смертных грехах. Оказалось, так и есть: – А вы где были до и после того, как она вам позвонила? – Дома. – Кто это подтвердит? Он правильно трактовал ее молчание: на показаниях она поставила точку. Еще с минуту следователь строчил авторучкой по листу бумаги, задал пару несущественных вопросов и отпустил. А Ия уже думала, что ей уготовано место в тюрьме, тем более страшилок о злостных правонарушителях из органов полным-полно. К машине Рудольфа она еле приползла на непослушных ногах, а когда забралась в салон, попросила его: – Поехали отсюда… Глеб включил зажигание, мягко тронул машину с места, а Санька подозрительно косилась на него, ее разбирало любопытство. Нет, она не экстрасенс, не угадает, лучше напрямую спросить, что она и сделала: – Кто та женщина, с которой ты сидел в кафе? – Хм, – ухмыльнулся Глеб беззлобно. – Следила за мной? – Еще чего, – фыркнула Санька. – Просто решила прогуляться по парку. Мне что, глаза надо было закрыть? – Иногда не мешает закрывать глаза. Это была моя первая любовь. – Красивая. – Таким тоном говорят о недостатках. – Тебя в ее тряпки наряди, и ты будешь смотреться в сто раз красивей, а она… да, была когда-то милой, обаятельной, отличницей! Мы дружили. От наблюдательной Саньки не ускользнула нежная тональность, да и улыбчивая физиономия Глеба навела ее на убийственную мысль: – Ты до сих пор тащишься от нее? – Глупости, – с той же улыбкой, будто впав в легкую эйфорию, сказал он. – С чего ты взяла? Саньку буквально подбросило от возмущения, что случалось редко. Ей стоило огромных усилий не заехать ему в ухо, а сидел он очень удобно – боком, однако она ограничилась словесной атакой: – Физия твоя стала совершенно бессовестной, когда ты заговорил о ней. И это при мне! Дома у него Жанна с животом, а в мечтах какая-то крыса! Пусть одетая в фирму, но крыса. Если узнаю, что ты обманываешь мою Жанку с этой… тебе не жить. Глеб удивленно взглянул на свояченицу, а та и впрямь разозлилась: щеки запылали, глаза гневно его буравили, брови сошлись в прямую линию. Он опомнился, поняв причину ее гнева, и поспешил разуверить девушку: – Я же сказал: был влюблен! А это прошедшее время, раз ты не знаешь. Выглядит она сейчас уставшей и… и жалкой. Мы с ней долго дружили, как понимаешь, не только целовались. Но когда я служил в армии, Олеся вышла замуж. Очень удачно вышла, муж у нее бизнесмен, правда, сволочь редкая. Наверное, ей тяжело с ним, но это ее выбор, стало быть, и проблемы ее. А я люблю Жанну, ни на кого твою сестру не променяю, так что не психуй понапрасну. – Правду говоришь? – не успокоилась Санька. – Мне что, землю есть? Тогда поедем за город, там она чище. – Землю? – скривилась она. – Не надо, я не садистка. – Значит, продолжим знакомиться с городом. Он подмигнул Саньке, после чего она сменила гнев на милость. Глеб умеет убеждать без стараний убедить, ему не нужно что-то там долго доказывать, ему веришь на слово, потому что есть более значимые вещи, чем клятвы и аргументы. Он наделен мистической убедительностью, наверное, если и солжет, в его устах ложь будет выглядеть чистейшей правдой. Ночь. Горел лишь ночник в форме кувшинки из прозрачного пластика – наследство от бабушки. В семидесятых годах прошлого века это была модная штучка, и сейчас моден кич той эпохи. За две статуэтки а-ля фарфор, которые тогда считались верхом мещанства и стоили копейки, Аля отвалила столько, что можно подумать, их собственноручно лепил какой-нибудь древний китайский мастер. Придать интерьеру шарм не удалось, статуэтки смотрелись эклектично, Аля переставляла их из комнаты в комнату, в конце концов они застряли в спальне, ведь сюда не каждый допускается. А его пустила, на кровать уложила, себя отдала. Она отдала бы ему хоть весь дом вместе с бабушкиным ночником и статуэтками, лишь бы он остался навсегда. Аля вела насыщенную жизнь: мужчин меняла, по странам ездила, тряпки покупала, не задумываясь о цене. Замуж не вышла потому, что не хотела связывать себя мужем и беби. Какие бебики, когда столько интересного в мире! Пирамиды майя, Ниагарский водопад, Тадж-Махал, горы Формозы, Лондон… Все видела, все попробовала. Так год за годом она откладывала создание семейного очага на потом, тем временем отец свил гнездышко для дочери в надежде, что в нем появятся внучата. И Аля надеялась: успею, еще не вечер. Не сразу она заметила, что домой возвращается все чаще одна, а когда заметила, удивилась: что за черт, где же обожатели-воздыхатели? Их просто не стало. Не то чтобы мало было, а вообще не стало. Куда это они делись как раз тогда, когда она созрела для замужества и бебиков? А все ушли в личные заботы: карьеру делали, семьями обзавелись, короче, ее бросили. Почему?! Тут-то мамина сестра с жестокостью завистливой гарпии и прошлась по ней катком: – К твоим годам некоторые успевают развестись парочку раз, а ты еще замужем не была. И в зеркало посмотрись. Твоя любовь к экзотической кухне отложилась во всех частях тела. Не спорю, полных женщин много, это не мешает им иметь мужей, только мужчины любят упругих, а не рыхлых. Ты же в тридцать пять (это было год назад) как подтаявший холодец, к тому же пропиталась насквозь саке, текилой, виски и ленью. Умерь свои запросы, перестань жрать и займись фитнесом. Тетку живьем на костре сжечь мало, но она выдала горькую правду: да, наступил тот самый вечер, который еще недавно был далеко за горизонтом. Вечер не в смысле старость, просто время ушло. Если и крутились вокруг Альки мужчинки, так это же плебейские блохи, подбирающиеся к папиному карману… Воспоминания взбудоражили ее, Аля повернулась на бок, подложила под щеку ладонь, чтобы подушка не мешала смотреть на свой, может быть, последний шанс – как это ни противно звучит. Света от ночника было слишком мало, чтобы видеть его целиком, но профиль выделялся, она не столько изучала, сколько его гипнотизировала: будь со мной, будь со мной. Аля поняла, что всю свою сознательную жизнь ждала именно такого человека, способного и умеющего разбудить ее атрофированное тело. Ее не покоробит, что и он может оказаться из серии плебейских блох, ищущих, чем поживиться, – пусть. Допустим, он хочет себя продать, намыкавшись по жизни, но она же не прочь купить, сделка как форма отношений – не самый худший вариант, если честно следовать правилам. – Который час? А она думала, он спит. Аля потянулась к нему, прижала губы к его груди, потом к скуле, покрытой жесткой щетиной, в голове промелькнуло: зачем ему время? Он тоже потянулся, но в обратную сторону, просто взял с полки мобильник. – Половина второго, – сообщил. В следующий миг, отбросив одеяло, он сел и включил настольную лампу, Аля всполошилась: – Куда ты? Среди ночи? Вот, вот она – мужская харизма: он навалился на нее без разговоров, терзал грубыми ласками, а как раз напора и силы Альке всегда не хватало, хотя она не замечала за собой склонности к мазохизму. Наверное, не те кадры попадались. Но теперь у нее, как в том анекдоте про настоящих женщин: тигр в постели, в гараже не «Ягуар», тем не менее тачка супер, на плечах – выбирай хищника по вкусу в гардеробе. Четвертый должен быть осел, который все это оплачивает, но отца ослом назвать язык не повернется, он поворачивается у тетки, которая и прилепила к нему данное прозвище. К огорчению Альки, тигр одевался, у него же ночная смена, а для ее понимания, штатной бездельницы, это было недосягаемо: зачем какая-то работа среди ночи, когда заняться можно кое-чем приятней? Да хоть выспаться! – Кофе свари, – приказал он. Ну, кофе не борщ, к тому же это повод задержать тигра. Аля набросила халат и убежала на кухню, кофе варила собственноручно, а не в кофеварке, добавляя различные ингредиенты, дабы поразить его. Жаль, не утро, он получил бы кофе на подносе в постель, едва проснувшись. Ему – кофе, себе – виски, чтобы уснуть и сладко спать до полудня. Он пил, уткнув в чашку нос и распластав по столу локти, потом вдруг замер, вспомнив: – Мобилу забыл в спальне, принеси.