– Рыбалка и покер… – ответил голос. – Лично мне это напомнило того чемпиона по покеру из Гардины, который все свободное время посвящал спортивной рыбалке в Акапулько; по правде говоря, я не слышал, чтобы он хоть что-нибудь поймал. – Клавиатура снова защелкала. – Пойму, когда увижу… вот, этого парня зовут Обстадт. Нил Обстадт. – Совершенно верно, дорогая, и стоит это пятьдесят тысяч долларов. – Он взглянул в комнату, где шла игра, и добавил: – Знаешь, оно того стоит, особенно после того, как я добавил гостиную и все это… – Знаю, знаю – и алюминиевый сайдинг, и дурацкие белочки-распрыскиватели. – Снова затрещала клавиатура. – Дальше Обстадта есть только одна кандидатура такого масштаба – игрок в покер, не появлялся в поле зрения с восьмидесятого года, зовут Скотт «Страшила» Смит, сын Оззи Смита, не появлялся с 1969 года. Вот, вижу: Обстадт распространял портреты в Л.-А., Сан-Диего, Берду и Вегасе с января восемьдесят седьмого. Ты на этом основывался? – Портреты старые, так что, в основном, на имени. – Он играет как Страшила Смит? – Именно. – Похоже, что тебе повезло, милый. Рост: высокий… средний… – Угу. – Среднего роста. Телосложение: толстый… средний… – Конечно. – Надеюсь, что одежда приметная. Волосы: черные… каштановые… светло-русые… темно-русые… – В самую точку. – Пиджак… – Нет. – Сбережет время. Рубашка: клетчатая… – Ага. По погоде. – Понял, фланелевая, значит. И джинсы? – Точно. И что ты думаешь по этому поводу? – Ну и, конечно, кроссовки. Так… И это все? Игрок повернулся к двери и посмотрел на сидевших за столом. – Это все. Послушай, милая, тебе совершенно не о чем беспокоиться. Мы у Чика Харзера, это в Венисе на Вашингтон-стрит. – Как раз об этом я и собирался спросить. – Щелк-щелк-щелк. – Да, этот адрес есть в книге, адрес спрашивать не нужно. Какой твой кодовый номер? – Четыре-дважды-шесть-три-два-ноль. Собеседник медленно повторил цифры, почему-то сделав ударение на «ноль». – Все верно? – Да, верно. В телефоне опять послышались быстрые щелчки. – Я ввел твои данные, – сказал голос в трубке. – Позвони по платежному номеру через неделю. Если это окажется тот самый тип, тебе придут сорок пять тысяч. Игра складывалась удачно для Крейна. Добрая дюжина колод, выложенных им на виду, приглашала игроков требовать новые карты после каждого проигрыша, что было хорошим шагом на пути к возврату в игру суеверий, а сэндвичи, которые он принес ближе к полуночи, спровоцировали несколько случаев совершенно идиотской игры. К тому же, за столом оказалась пара врачей, а у врачей всегда полно денег, и играли они раскованно, почти не пасуя, и никто не был по-настоящему трезвым, и, похоже, из всех присутствовавших только одного Скотта волновали деньги, и к тому времени, когда, в два часа ночи, игра завершилась, он выиграл более двух тысяч долларов. Это составляло два взноса по ипотеке, а он, несомненно, смог бы в ближайшие два-три дня подыскать себе еще какую-нибудь игру. Чик Харзер выиграл больше и теперь пил скотч. – И где же ты пропадал, Страшила? – приветливо спросил он, когда остальные, потягиваясь, вставали с мест и кто-то включил телевизор. – У тебя найдется время, чтобы посидеть и выпить не спеша, да? – Конечно, найдется, – ответил Скотт, взяв стакан с выпивкой. – Где я только не был. Несколько лет занимался честным трудом. Все рассмеялись; один из игроков – несколько принужденно. Человек Обстадта просил по телефону прощения за то, что сообщил слишком поздно, но Ал Фьюно лишь рассмеялся и ответил, что ничего страшного, когда же тот пожелал обсудить оплату, и вовсе возмутился: какие, мол, счеты между старыми друзьями. Сидя в своем белом «Порше 924» и ожидая, пока Скотт Смит выйдет из дома Чика Харзера, Фьюно наклонил зеркало заднего вида и наскоро причесался. Он любил производить хорошее впечатление на всех, с кем ему доводилось встречаться. Он заранее снял в «Порше» заднее стекло, но, несмотря на это, обогреватель поддерживал в машине приемлемую температуру, а мотор работал так тихо и бездымно, что случайный пешеход даже не заподозрил бы, что он включен. Он ждал встречи с этим типом, Смитом. Фьюно был «рубахой-парнем» и гордился тем, что сумел сдружиться с огромным числом людей. Он пристально следил, как с крыльца дома Харзера, освещенного уличным фонарем, спускались с полдюжины мужчин, и сразу заметил среди них человека с темно-русыми, с проседью, волосами, одетого в джинсы и клетчатую фланелевую рубаху. Остальные пожимали Смиту руку, и Фьюно пожалел, что у него не было возможности влиться с это содружество игроков. Он вылез из машины и медленно пошел вдоль улицы, улыбаясь и не замечая знобкого холода в приморском холодном воздухе. Кучка игроков впереди рассыпалась, люди рассаживались по машинам. Смит, похоже, заприметил Фьюно, когда их разделяло на тротуаре еще несколько ярдов; он держал руку около пряжки ремня, как будто хотел заправить выбившуюся полу рубашки. Пистолет? Фьюно заулыбался еще шире. – Эй, дружище, – произнес Фьюно, подойдя достаточно близко для того, чтобы можно было говорить непринужденным обыденным тоном, – сигареты не найдется? Смит на мгновение уставился на него, а потом сказал: – Конечно, – и вынул из кармана пачку «Мальборо». – Впрочем, там всего три-четыре штуки. Пойдемте, я дам вам пачку. Фьюно был тронут. Глядя на машину, на которой приехал парень, он думал: старый, потрепанный и пыльный «Торино», а он мне последние сигареты отдает! – Эй, спасибо, дружище, – сказал он. – Нынче нечасто встретишь по-настоящему щедрого человека. – Он покраснел, подумав, что такое количество шипящих подряд может представить его небрежным в подборе слов человеком. – Вот, – поспешно сказал он, запустив руку в карман брюк, купленных в «Нордстроме», – возьмите мою зажигалку. – Нет, не нужно… – Прошу вас, – настаивал Фьюно. – У меня их сотни, а вы первый по-насто… первый отзывчивый человек, которого я встретил за двадцать лет, что живу в этом черством городе. – На самом деле Фьюно было только двадцать восемь, и он переехал в Лос-Анджелес всего пять лет назад, но уже давно усвоил, что когда налаживаешь отношения с новым человеком, иной раз бывает полезно приврать. Он вдруг почувствовал, что потеет. – Прошу, возьмите. – Ну, раз уж вы настаиваете… – ответил Смит. Неужели ему так неловко? – Да говорю, у меня их двести штук. – Ну, спасибо, спасибо. Боже! Это же золотой «Данхилл»! Я не могу… – Не обижайте меня. Смит, похоже, немного напрягся. Неужели Фьюно говорил слишком резко? Ну, и разве станет кто-нибудь демонстративно отвергать искренний подарок? – Спасибо, – сказал Смит. – Большое спасибо. Ну… мне пора. Уже поздно. – Вы это мне говорите? – с жаром отозвался Фьюно. – Нам с вами, можно считать, повезет, если мы до рассвета доберемся до постелей, верно? – Верно, – согласился Смит, направляясь к своей обшарпанной машине. Лишь увидев «Порше» в третий раз, Крейн вспомнил вторую часть совета Оззи: «Всегда смотри во все стороны – тебя могут подстерегать впереди с таким же успехом, как и позади». Крейн направлялся в предрассветной тьме по автостраде Санта-Моника-фривей на восток – луна давно зашла, и небоскребы центра Лос-Анджелеса вздымались слева от него, как обгоревшие столбы какого-то спаленного богом дома, – и его подмывало ехать по ней дальше, проехать до того места, где шоссе меняет название на Помона-фривей, и дуть дальше, через перекресток с Онтарио-фривей и мимо Майра-Ломы, туда, где в автостраду вливается 15-е шоссе в одном из тех жутковатых пыльных полупустынных пригородов вроде Норко или Лома-Линды, а дальше прямиком в Лас-Вегас. Он поймал себя на мысли: в Вегас попадешь к позднему завтраку. И в кармане прибавятся две «штуки». Он знал, что не хочет ехать никуда, кроме как домой, и уж конечно, не в Лас-Вегас, и все же ему приходилось бороться с импульсом и сосредоточиться, чтобы заставить себя повернуть на юг, на Санта-Ана-фривей. И тут-то он увидел «Порше» в третий раз. В это время на шоссе было очень мало машин, и он позволял себе проезжать по длинным темным кривым, лишь тремя пальцами придерживая «баранку» за верх, но тут он пристегнулся и крепко взялся за руль обеими руками. «Порше» теперь находился перед ним, а еще два автомобиля проезжали через перекресток с Лонг-Бич-фривей. У Крейна сложилось впечатление, что они по меньшей мере десять минут ехали то позади него, то впереди, то параллельно с ним. Если бы за рулем сейчас сидел Оззи, он прибавил бы скорости, выскочил на скоростную полосу, потом с громким визгом тормозов и поворотом юзом ушел бы сразу через три полосы на Атлантик, а потом, изрядно попетляв по городу, поехал бы домой. Но Крейн был измучен. – Нет, Оззи, – произнес он вслух, – я не могу шарахаться от каждой машины, которая едет туда же, куда и я. – Он вздохнул и добавил: – Но, знаешь ли, я посмотрю за ним, лады? Проносящиеся над головами фонари блестели на корпусе «Порше», но не отражались в заднем стекле. Нахмурившись, потому что для того, чтобы как следует сфокусировать зрение, потребовалось немалое усилие, Крейн понял, что заднего стекла просто нет. Холодная ночь, холеный «Порше», думал он, а заднего стекла нет?