Он осторожно опустил искусственный глаз в чашку, а потом набрал в грушу немного раствора и начал промывать струйкой пустую глазницу. Он не сделал этого с утра, и поэтому сейчас старательно поливал из груши. Окулист называл эту процедуру орошением полости. Но, в конце концов, стало уже невозможно делать вид, будто он еще не закончил процедуру. Вообще, зачем он сюда пришел? Ах да, подумал он. Конечно. Спирт для протирки, стерильная подкладка и пачка стерильного медицинского бинта. Он поставил на место искусственный глаз, в очередной раз зевнул и продолжил копаться в темноте. У него, похоже, не было сил глубоко вздохнуть. Поклясться могу, они его обрезали, думал он теперь, проползая на четвереньках по собственной гостиной и смаргивая с глаза лишнюю жидкость. Не могли не обрезать. Он тащил с собой бинты и бутылку со спиртом, завернутые в рубашку, которую он вынул из корзины для грязного белья. Он снял телефон со стола, поднял трубку, глубоко вдохнул и медленно, с облегчением, выдохнул, услышав гудок. Они не обрезали линию. Что ж, подумал он. Он осторожно положил трубку на рычаг. Потом он расчесал дрожащими пальцами волосы и огляделся по сторонам. Сразу было видно, что все телефонные книги исчезли – не только потрепанный блокнот со страничками на спирали с записями от руки, но и большая «Пасифик Белл – белые страницы», и «Желтые страницы» тоже. «Наверно, многие и там делают записи, – думал он, – на полях и задних страницах, и, может быть, ставят значки рядом с печатными строками, чтобы выделить одного определенного Джонса из колонки других. Интересно, какого рода звонки предстоит получить моим старым знакомым?» Он отмотал пару ярдов стерильного бинта и подложил ленту под ногу. Потом выпрямился, сидя, и с минуту смотрел через оконное стекло на темную лохматую крону пальмы, покачивающуюся под ночным ветерком. Он не решался поднять голову выше, так, чтобы его можно было увидеть с улицы, но мог сидеть, скорчившись, на полу и смотреть на пальму. «Она снаружи той дыры, в которой сижу я, – думал он. – Ей всего-то нужно тянуть питательные вещества из земли и готовиться к завтрашнему сеансу фотосинтеза, и так каждый день». Немного посидев так, он вздохнул, вынул из кармана складной нож «шрейд», который дал ему Арки, и раскрыл его. На широком четырехдюймовом лезвии виднелись пятна копоти, потому что Арки подержал его над горящей конфоркой своей плиты, но Арки посоветовал вдобавок протереть лезвие спиртом. Крейн открутил крышку пластиковой бутылки и полил лезвие спиртом с обеих сторон. От жидкости резко и сильно пахло; она холодила ему бедро, куда полилась выплеснутая щедрой рукой струйка, сразу же впитавшаяся в ткань джинсов. Он задрожал, сердце холодно трепетало в пустой груди. Ему приходилось вновь и вновь напоминать себе, что он за последние восемнадцать часов сотню раз обдумал ситуацию и не смог найти ни одного иного способа выкарабкаться из нее. Правой рукой он держал нож рукояткой вверх над левым бедром, острие покалывало сквозь брюки кожу в дюйме или двух от того места, где, как он знал, проходила бедренная кость. Раскрытая левая рука ладонью вниз висела над головкой рукояти; оставалось набраться смелости. Он трудно, неровно дышал, а через несколько секунд его нос уловил новые глубокие и сладковатые нотки в резком запахе спирта. Он отвел взгляд от ножа… …И уставился на открытую бутылку виски «Лафройг», стоявшую на ковре, и наполненный до половины старомодный стакан рядом с нею. Когда он всего три-четыре минуты назад пробирался сюда на четвереньках, ничего этого здесь, определенно, не было. – Скотт, – донесся из тени за бутылкой негромкий голос Сьюзен. Он поднял голову и подумал, что вроде бы видит ее. Рассеянный неровный свет образовывал на ее одежде нечто вроде маскировочного узора, лицо было отвернуто, но он явственно видел ниспадающие прямые черные волосы, и контуры плеча и ноги. – Не надо, Скотт, – сказала она. – Зачем мучить себя, когда ты можешь выпить и обрести меня? На лице Скотта густо выступил холодный пот. – Ты то, что думаю? – спросил он напряженным голосом. – Выпить… Белая горячка? Неужели я сам принес эту бутылку? И сейчас разговариваю сам с собой? – Скотт, она не стоит этого, выпей и позволь мне… Нет, думал он, это не галлюцинация. Арки дважды видел это – явление? создание? – не далее, как вчера. – Пойдем в спальню. Возьми с собой бутылку. Он улавливал хитиновое похрустывание, сопровождавшее изменение позы призрачной фигуры в углу. Интересно, она направится в спальню или к нему? Это не Сьюзен, тревожно напомнил он себе. Сьюзен мертва. Это явление не имеет никакого отношения к Сьюзен, или почти никакого. В крайнем случае, это какая-то психическая окаменелость, оставшаяся от нее, в ее образе, с фрагментами ее воспоминаний, но сделанная из чего-то другого. Оно двинулось к нему. Отсветы из окна поднимались вверх по приближавшейся фигуре – изящные щиколотки, бедра, грудь. Через мгновение он увидел лицо – лицо своей покойной жены. И, как будто захлопывая дверь перед чем-то ужасным, он со всей силы ударил ладонью по торцу рукояти поставленного вертикально ножа. Воздух с присвистом прорвался сквозь его стиснутые зубы, и в комнате словно раскатилось звонкое эхо от резкого приглушенного визга. Боль в пропоротой ноге была обжигающе черной, но он ощутил леденящий холод, а кровь хлынула так сильно, что намочила рукоятку, торчавшую из ноги, и его неловкие пальцы соскальзывали с мокрого горячего дерева. В конце концов ему все же удалось ухватиться как следует и потянуть, но мышцы бедра, похоже, свело спазмом; лишь напрягая все силы, он смог вытащить нож, и его даже затошнило от ощущения того, как глубоко в ноге острие, выползая, продолжает разрезать его плоть. Прищурившись, он осмотрел полутемную комнату. Создание, пытавшееся изображать Сьюзен, исчезло. Отяжелевшими неловкими руками он наложил повязку поверх разрезанной и промокшей от крови штанины – надо было сначала штаны снять, подумал он, ощущая головокружение, а потом взял бинт и как мог туго намотал его поверх повязки. Сердце, отчаянно колотившееся перед тем, как он нанес себе рану, теперь билось вроде бы медленнее, но с металлическим звяканьем, словно дряхлый старик метал подковы на гвоздь. Крейн подумал, что обоняет поднятую его движениями сухую пыль. «Шок, – сказал он себе. – Ляг на пол, подними ногу на диван, чтобы рана оказалась выше сердца. Постарайся расслабить грудную клетку, насколько можно, чтобы дышать глубоко и медленно. Ну, и сжимай ногу как можно туже». Включился было мотор холодильника, но уже через минуту щелкнул и стих. С Мейн-стрит долетел вой сирены, и Крейн прислушался к нему, вяло надеясь, что машина остановится где-нибудь поблизости. Нет, проехала мимо. Ну же, думал он, звони! Кровь сочилась из-под повязки, стекала вниз по бедру и промочила джинсы на заду. Ковер безвозвратно испорчен, подумал он. Сьюзен будет… Прекрати. Он посмотрел на виски в стакане. Он явственно обонял дымный манящий аромат его, ее… Прекрати. Звон телефона вырвал его из полудремы. Долго ли он звонил? Крейн потянулся к аппарату и умудрился выронить трубку. – Подожди! – прохрипел он, пытаясь взяться за трубку липкими от крови руками. – Подожди, не бросай трубку! В конце концов ему удалось обхватить трубку пальцами одной руки, подтащить к себе по мокрому ковру и поднести неподъемную тяжесть к уху. – Алло… Он услышал женский голос. – Скотт! Что случилось? С тобой все в порядке? Что случилось? Если ты не ответишь, я сейчас же вызову к тебе «Скорую»! – Диана, – произнес он. Глубоко вздохнул и заставил себя думать. – Ты дома? – Нет. Оззи взял с меня слово… впрочем, это неважно. – Отлично, – сказал он, перебивая ее. – Выслушай меня, только не бросай трубку. Мне не нужна «Скорая». Боже… только дай мне минуту и не вешай трубку. – У тебя ужасный голос! Не дам я тебе минуты – немедленно скажи мне, что с твоей ногой! – Я порезался… – Сильно? Быстро отвечай! – Полагаю, что не сильно. Я сделал это стерилизованным ножом и позаботился о том, чтобы ударить в стороне от большой артерии… – Ты сделал это нарочно? – В ее голосе звучали одновременно и облегчение, и сильный гнев. – Я была на работе и свалилась прямо на пол! Менеджеру пришлось закрыть мою смену и попросить, чтобы меня отвезли домой! Теперь у меня недоработка, а больничный мне не оплатят, потому что я еще не проработала год! Что это было? Покер на ампутацию? Он тяжело вздохнул. – Мне понадобилось срочно связаться с тобой. Она словно закашлялась негромко, и тут же вновь взвилась: – Тебе – что? Ты, наверно, спятил, я не могу… – Проклятье, да выслушай же ты меня! – повысил голос Скотт. – Мне нужно выбираться отсюда, и, скорее всего, у меня не будет возможности еще раз добраться до этого телефона. Тебя и Оззи – и меня… кто-то хочет убить нас, и у них есть возможность отыскать тебя и его, как они отыскали меня. Оззи жив? Она ненадолго замолчала. Потом сказала: – Да. – Мне нужно поговорить с ним. Это связано с игрой, в которой я участвовал, на озере Мид в шестьдесят девятом. Оззи, конечно же, знает… – Боже, прошло больше минуты. Я убегаю… оставайся у телефона… я ненормальная, но я перезвоню тебе из другого автомата. Он ухитрился аккуратно положить трубку на рычаг. Потом просто лег на пол и сосредоточился на дыхании. К счастью, в комнате было тепло. В ноге, под ровным жаром боли, ощущалось глубинное дергающее жжение.