— Опасаюсь, — признался Пассионарио. — Уж больно она на судьбу обижена. Как и на маму, и на Шеллара. Вот уж не думал, что он таким станет. Был спокойным, совершенно незлым ребенком… может, работа в разведке его испортила? Или просто озлобился на весь женский род за то, что его не любят? — А они его действительно не любят? — Вполне может быть. Он же страшен, как двенадцать демонов. А если его еще и раздеть… — Не знаю, — пожал плечами Кантор. — Ольге король нравится. По ее рассказам, они прекрасно ладят. Да не так уж он и страшен. Может, твоя Эльвира начала нос воротить, и он на нее обиделся? Кстати, знаешь, кого я здесь встретил? В жизни не догадаешься! Помнишь Камиллу Сахарные Губки? — Помню, конечно. А где ты ее видел? — Здесь, во дворце. — Что она тут делает? — То же, что и всегда. Только лично его величеству. — Надо же! Вот как делают карьеру! — рассмеялся Пассионарио. — А он знает? — Прекрасно знает, и, похоже, ему на это наплевать. — Да, это у него запросто. Помню, как он в детстве доставал наставника вопросами: «А почему так надо?» Если какое-то правило не было логически мотивировано, Шеллар его не понимал. Хотел бы я с ним сейчас увидеться, посмотреть, какой он… Наверное, здорово изменился. Я слышал, он даже смеяться научился. — Да, он совершенно нормальный мужик. С приветом немного, но мне понравился. — Еще бы! Ты сам с большим приветом, вот тебе и люди такие нравятся. А твоя подружка, она тоже… с приветом? Амарго что-то там говорил насчет ненормальной переселенки… Она правда переселенка? — Абсолютно точно. Переселенка, и с огромным приветом. Я ее обожаю. — А как она в постели? — Как тебе сказать… У нее других мужчин не было, я первый, так что… как научу, так и будет. А вообще она совершенно свободна в этом смысле и начисто лишена предрассудков. Ее ни на какие новшества не надо долго уговаривать, все принимает. — А как у нее насчет «неподобающих поз»? — Для нее такого понятия нет. А что, у тебя с этим какие-то проблемы? — Да вот, Эльвира как-то упомянула это выражение… в том смысле, что Шеллар ее… в неподобающих позах… И я теперь ума не приложу, какие же именно она считает неподобающими, чтобы ненароком не предложить и не обидеть. Тебе смешно, а мне уже надоело все время в одной и той же. — Так спроси у нее, у тебя что, языка нет? Или опять боишься обидеть? Я бы у Жака спросил, но он же меня не так поймет. — Она эту тему обсуждать не любит. Я имею в виду, короля. Ей неприятно это вспоминать. Хоть иди и у него самого спрашивай. — А что… — засмеялся Кантор. — Прикинься привидением… А вот и Мафей. Маленький эльф вышел из телепорта, огляделся и спросил: — А почему вы в темноте сидите? — Просто не заметили, как стемнело, — улыбнулся Пассионарио. — Сделать немного света? Его могут и увидеть. — Я сам сделаю. На минуточку, чтобы Диего посмотрел рисунки. А потом уберем, чтобы не заметили, — пообещал Мафей и создал небольшой светлячок. Когда на площадке стало более-менее светло, он протянул Кантору два листа. — Вот, смотри. — А мне можно? — полюбопытствовал потерянный предводитель. — Можно, — кивнул Кантор, разглядывая свой портрет. Получилось очень похоже, хотя, на его взгляд, слишком сурово. Плотно сжатые губы и строгий холодный взгляд, бесстрашный и безжалостный. Воин. — Разве я такой? — спросил он, и Мафей ответил: — Не совсем. Это та из твоих личностей, которую ты считаешь собой, хотя на самом деле ты что-то среднее. А вот это — тот, кого ты называешь «внутренним голосом». Кантор взглянул на второй лист и тихо обомлел. Это был тоже он, но совсем другой. Отчаянно-веселые глаза с этакой лихой чертовщинкой, ослепительная улыбка — прежняя, какой она была до того… И длинная челка. Бард. — Потрясающе! — засмеялся за его спиной товарищ Пассионарио. — Мафей, ты гений. Как ты это рассмотрел? — А разве ты сам не видишь? — удивился эльф. — Да я никогда не смотрел. Я-то просто все о нем знаю… Кантор, а ты что молчишь? — Спрячь его где-нибудь, — хрипло выговорил Кантор, не отводя глаз от рисунка. — Или лучше сожги. Чтобы никто никогда не увидел. И никому не говори. — Это так важно? — удивился Мафей и погасил шарик. — Хорошо. Не скажу. Давай, спрячу. — А подари мне, — попросил Пассионарио. — Кантор, можно я их себе возьму? Я никому не покажу, только Амарго. — Ты что, полный придурок? — рассердился натурщик. — Чтобы Амарго мне яйца оторвал? — За что? — За то, что я засветился. Ему же не докажешь, что не виноват… Хотя, впрочем, если ты с ним помиришься, то показывай, потерплю… — Он мрачно ухмыльнулся. — За короля и отечество… — Разумеется, — пообещал идеолог. — Если не помирюсь, то и показывать не буду. Ну что, пожелать тебе спокойной ночи, или это будет звучать как издевательство? — Постой, — спохватился Кантор. — Когда ты видел Шеллара, то заглядывал в него? — Не помню, — пожал плечами Пассионарио. — А что? — Мне интересно, что же это у него за свет такой. — Не припоминаю. Может, еще как-нибудь увижу, посмотрю. — Тогда и тебе спокойной ночи, — усмехнулся Кантор и кивнул Мафею. — Мне к Ольге. А вы общайтесь… господа эльфы. Ольга поставила на полку последнюю чистую тарелку и с облегчением плюхнулась на табурет. — Теперь можно и закурить. Терпеть не могу мыть посуду. — Я догадывался, — усмехнулся Жак, вытирая руки полотенцем. — Потому и остался тебе помочь. А то бы ты ее так и оставила, поскольку хозяйственное настроение у тебя закончилось. — Закончилось, — согласилась Ольга. — Но посуду я бы все равно помыла. А то даже неудобно, вечно как Диего приходит, у меня в доме полный бардак. — Да он у тебя всегда, — засмеялся бескорыстный помощник. — Я имею в виду, бардак у тебя всегда, кто бы к тебе ни приходил. В субботу тут у тебя убирался лично его величество. — Здесь был король? — ужаснулась Ольга, вспомнив, в каком виде оставила квартиру, собираясь на битву. — В этом свинюшнике? — Ага, — довольно ухмыльнулся Жак. — Они с Элмаром ждали здесь твоего Диего, чтобы с ним потолковать о делах, и заодно немного прибрали. Его величество сложил в шкаф твои вещички, а его высочество помыл часть посуды. Причем он был страшно возмущен, что король сподвигнул его на такое низменное занятие, и заявил, что в следующий раз возьмет с собой пару слуг. — Ой, стыдобища… — Ольга представила себе, как его величество с любопытством изучает покрой ее кружевного лифчика, который (это она точно помнила) валялся на столе вместе с чулками. — Что, вещички были интимного характера? — хихикнул неисправимый насмешник. — Да ладно, что ты, короля не знаешь? Он, наверное, еще и изучил, как они сшиты и из чего сделаны. Ему страшенно понравилось, он даже задумался, как бы ввести это дело в моду среди своих придворных дам. Хотя, впрочем, теперь это уже, наверное, не актуально, раз он женится. — Жак, а на ком? — спросила Ольга, которая опасалась выслушать еще одно предложение от его величества, на этот раз на полном серьезе, и теперь уж точно обидеть его повторным отказом. — Откуда я знаю? Он еще сам не знает и, кстати, в полной растерянности по этому поводу. Сегодня, к примеру, страшно сокрушался, какой он лопух, что прозевал тебя. Купился на всю эту фигню насчет проклятия, уши развесил, а теперь поздно локти кусать, ты вроде как не свободна. Оль, а у тебя с этим знойным кабальеро насколько серьезно? Девушка пожала плечами: — Это зависит от того, насколько у него серьезно со мной. — Ну даешь! — удивился Жак. — Еще и сомневаешься? Ты вообще знаешь, что он из-за тебя ввязался в сомнительную авантюру его величества с побоищем на банкете? Где его чуть не убили, кстати? Он пошел туда только потому, что его попросил Элмар, а он твой друг. А не будь тебя, послал бы его наш мистралийский товарищ куда подальше вместе с его величеством и их хитрыми комбинациями. Но вообще-то речь шла не о том. Ты-то сама как к нему относишься? — Хорошо, — кратко ответила Ольга, не желая вдаваться в подробности. Кому какое дело, что между ними есть и чего нет. Кому какое дело до того, как она ждала Диего эти три дня, каждый день и каждую ночь, и понедельник, и вторник, и среду, хотя и знала, что он должен приехать только в пятницу… И как страшно даже подумать о том, что завтра он уедет, как всегда, рано утром, подхватившись спросонок, хватая свои вещи впопыхах и крича, что он проспал и опаздывает, и опять пропадет почти на луну… а то и насовсем. Может ведь быть и такое. — А насколько хорошо? — не отставал Жак. — Вот, к примеру, меня беспокоит вопрос: если с ним что случится, ты не решишь в очередной раз, что сказка кончилась… и тому подобное? — Прикуси язык! — потребовала Ольга, по-прежнему не желая признаваться, что проницательный королевский шут попал в самое больное место, безошибочно угадав именно то, чего она больше всего опасалась. — И не смей больше говорить таких вещей! А напоминать мне о сказке, которая кончилась, некрасиво и… жестоко. — Извини, — вздохнул Жак. — Может, конечно, и жестоко, но, видимо, актуально. А то я вижу, ты как-то скисла, несмотря на то, что к тебе приехал твой возлюбленный, да и вообще мы очень мило посидели. Или просто ты впервые с ним пообщалась на трезвую голову и он тебе разонравился? — Я что, по-твоему, алкашка какая-то? — обиделась девушка. — Почему это он должен мне разонравиться? Потому, что он не нравится тебе? — А кто сказал, что он мне не нравится? Вовсе нет. Это раньше я его немного побаивался и… как бы это сказать… не мог понять, как вы с ним общаетесь в свободное от секса время. Мне как-то странно было, что у вас нашлось много общего, потому как полагал, что единственное, о чем можно поговорить с этим опасным товарищем, — о восемнадцати способах перерезания глоток и об арбалетах с оптическим прицелом. Но когда я сегодня услышал, как они с Элмаром на полном серьезе завелись сравнивать классическую поэзию с современной, я тут же понял всю глубину своей неправоты и устыдился. — Устыдился? — засмеялась Ольга. — Ты? А так бывает? Кстати, а почему Элмар такой замороченный и даже пить не стал? Он не заболел, случайно? — Да что ты, с какой бы это радости он вдруг заболел? А замороченный потому, что король сваливает на него все дела, которые не в состоянии делать сам… А как Элмар в них разбирается, сама знаешь. Сегодня жаловался, что министр просвещения приволок ему кучу отчетов, а он в них ничегошеньки не понял и принял не читая, а завтра ему наверняка от короля за это попадет. А казначей по три раза на день достает его высочество просьбами сделать ревизию и проверить бухгалтерские документы, пока король не встал и сам не взялся за это.