— Какую траву? — Да было тут на днях… Я обкурился, а ему пришлось за мной присматривать… А что такое присматривать за невменяемым магом, можешь себе представить. Меня как понесло… Чуть к Шеллару в гости не ввалился. — Так зачем же ты принимаешь наркотики, если после того неуправляемым становишься? Не надо было курить, правильно он на тебя злится. — У нас пьянка была… А мне пить нельзя. Я от этого еще дурнее становлюсь, чем от любых наркотиков. А совсем трезвым сидеть, когда все пьют — тоже как-то… Да ну их, мои похождения, тоже мне, тема для беседы с дамой! Лучше расскажи что-нибудь про своих подружек, это веселее. Как поживает твоя хинская воспитанница? — Понятия не имею, — вздохнула Эльвира. — Я же ничегошеньки не понимаю, что она говорит. Не звать же преподобного Чена каждый раз, чтобы спросить ее, как она поживает. А по-ортански она пока что знает «здравствуйте», «спасибо», «да», «нет», «хорошо», «плохо», «госпожа», «господин», а также с десяток различных непечатных слов, связанных с процессом размножения. Камилла просветила. Правильно его величество сказал, совершенный гадючник и полный бардак. Хорошо еще, что он общается с ней по-хински и пока не слышал ее успехов в изучении языка, а то я бы виновата и осталась. Зато Мафея девочка вогнала в краску, пытаясь всего лишь выяснить у него, какого он пола и зачем у него такие уши. — Разве он так сильно похож на девочку? — удивился Карлсон. — Так ведь малышке Сюань сложно различать людей другой расы. Она даже лица не запоминает, мы ей одинаковыми кажемся. Придворных дам различает по прическам и цвету волос, а из мужчин вообще узнает только короля — по росту, и Мафея — по ушам. Элмара она путает с Лаврисом, а тебя бы запросто спутала с Кантором… — А откуда ты знаешь, что мы для нее на одно лицо? Она сама тебе сказала? — Да нет, это Чен объяснил. — А это кто? — Наш новый придворный мистик, тоже из Хины. Ничего, вроде симпатичный парень… хотя, какой он парень, ему уже за сто, просто он молодо выглядит. Я с ним общалась несколько раз по поводу этой малышки, и вообще о разных вещах. Жаловался, что ему делать нечего. Хотел было приступить к своим обязанностям, пришел к королю и попросил, чтобы ему было позволено осмотреть его величество и ознакомиться с медицинскими записями прежних мистиков… То есть чем король болел раньше и тому подобное. И был поражен, узнав, что таких записей не существует вообще, потому как его величество никогда ничем не болел… до того памятного банкета. И сейчас здоров, как четыре лошади. Бедный мистик уже начал было подозревать, что император над ним жестоко подшутил, превратив не просто в подарок, а в подарок бесполезный, но тут у него появилась работа. Наши придворные дамы срочно все расхворались, и все исключительно по женской части. Только мы с Акриллой и здоровы, а остальные — ну просто при смерти. Особенно Камилла. Карлсон усмехнулся. — А эта ваша целомудренная, которая в обмороки падает, она после того, что сегодня было, не перестала бояться короля? — Представь себе, нет. Теперь она его еще сильнее боится. И что самое веселое, его величество велел ей изложить в письменной форме, почему она его боится, и предоставить сочинение к завтрашнему утру. То ли поиздеваться решил, то ли любопытство замучило. Акрилла полдня сидела и рыдала над листом бумаги, потом весь вечер доставала нас, чтобы мы ей что-то посоветовали. Камилла посоветовала написать… Что хихикаешь, уже сам понял? Вот именно, что она еще могла посоветовать. А я порекомендовала ограничиться фразой: «Потому, что дура». Она на нас разобиделась и пошла советоваться к Мафею. — Ну и чудненько, — обрадовался Карлсон. — Пусть общаются. Может, мальчишка наконец наберется смелости да избавит ее от излишнего целомудрия. А то непорядок получается. — А когда тут был порядок? — вздохнула Эльвира. — Пожалуй, ты прав, наш король слишком добр к своим дамам и слишком многое им прощает, вот они и творят, что хотят. — Ничего, — хихикнул мистралиец. — Вот женится его величество на твоей подружке, она тут наведет воинскую дисциплину. Будете строем ходить и честь отдавать. — Да что ты говоришь! Не пойдет Кира замуж. Разве что король ее уговорит пожертвовать убеждениями ради блага короны. — Почему ты так уверена? Она, конечно, пока не поняла, зачем это Шеллар с ней под пальмами уединяется и на ужины приглашает, но я не заметил, чтобы она питала к нему явную антипатию, чтобы он ей не нравился или что-то в этом духе. Наоборот, ей с королем приятно общаться. — Одно дело — общаться, а замуж — уже совсем другое. Кира к этому относится, мягко говоря, прохладно, и мужчин вообще не особенно уважает. А что до нежных чувств его величества, то она их и не заметит, пока он ей прямым текстом не скажет. Она какая-то патологически верноподданная и в ее понятии король вообще не мужчина, даже человек-то с большой натяжкой. — О-о! — рассмеялся Карлсон. — Ее ждут великие открытия! Короли едят и пьют, а также, представьте себе, в туалет ходят! А уж когда она увидит, какие у них бывают… что, правда, как два моих? — Нет, это было художественное преувеличение, — спохватилась Эльвира. — Полтора, не более. И вообще, я уже плохо помню анатомию его величества. — А мою еще помнишь? — лукаво прищурился шкодливый любовник. — И твою тоже не помню, со вчерашней ночи не видела. — Ах, какая же у тебя память дырявая! Наверное, не обойтись без напоминания. — И немедленного! Глава 9 Булочкин, как всегда, был потрясен железной логикой железного Колобка. Э. Успенский — Как прошел ужин? — поинтересовался Жак, приподнимая крышку сковородки, аппетитно шкворчавшей плютовыми лапками. — Нормально, — пожал плечами король. Он сидел за кухонным столом и с большим интересом наблюдал за приготовлением пищи. С этим процессом Шеллар сталкивался второй раз в жизни, первый был в памятную ночь, когда Шанкар хозяйничал на дворцовой кухне и доверил его величеству подержать ложку. Сегодня же на кухне возился Жак, который зазвал короля на самогон и, узнав, что его величество сегодня не успел позавтракать и пообедать, срочно решил превратить закуску в ужин. — А что в вашем понятии значит «нормально» проведенный ужин? — уточнил шут. — Что-то конкретное или просто, что вы не желаете об этом ужине распространяться? — Это означает, — спокойно пояснил король, — что ничего выдающегося не произошло. Мы поели, выпили, побеседовали, как Ольга выражается, «за жизнь»… Кстати, почему она при этом столь упорно употребляет неверный предлог? — Это диалектное выражение, — охотно откликнулся Жак. — Хотел бы я знать, как же это на самом деле звучит на вашем языке… А о чем вы с ней говорили? О коллекции оружия вашего дедушки? Сомневаюсь, что о политике или о придворных дамах… Думаю, что о методах заточки мечей и о прочих оружейных тонкостях, о которых Кира беседует с Элмаром, вы бы вряд ли смогли достойно поддерживать разговор. — Ты неисправим, — проворчал его величество, раскуривая трубку. — Почему ты считаешь, что воины непременно должны быть грубыми тупыми людьми, не способными говорить ни о чем, кроме оружия и своих боевых побед? Забыл, что неоднократно ошибался в людях именно из-за этого? — Не забыл, — не стал возражать Жак. — Поэтому и спрашиваю. Мне же интересно, какая она на самом деле, я ее почти не знаю. — Что ж, если так интересно… Тебе никогда не приходило в голову, что воины бывают разных типов? Солдат, который рубит мечом и стреляет из лука, — человек, жизнь которого посвящена именно этому конкретному занятию и который только это и умеет толком. А офицер, который отдает приказы, кого рубить и куда стрелять, человек, который думает за солдата… Так вот, чтобы ты более не сомневался в умственных способностях баронессы Арманди… — Я понял, — с готовностью согласился Жак. — Вы хотите сказать, что она относится ко второму типу. Этакая Афина Паллада… Все понятно, что ж тут непонятного? Именно поэтому вы произвели ее в лейтенанты гвардии и прочили блестящую карьеру? — Положим, чин лейтенанта я бы ей дал в любом случае, ибо такова была награда, о которой она просила. А насчет карьеры… Я полагаю, что полусотня гвардейцев для нее не предел. Ей можно доверить даже всю армию, справится. У нее прирожденный талант к военному делу, и если ее не будут зажимать из-за царящей в армии половой дискриминации, из нее выйдет весьма толковый генерал. Со временем. А уж о том, чтобы это случилось, я позабочусь лично. — А как вы определили ее выдающиеся способности? — поинтересовался шут, по совместительству кулинар-любитель, отвлекаясь от художественной нарезки овощей для салата. — Во-первых, известно ли тебе, что под ее командованием замок Арманди полтора года успешно сопротивлялся атакам дружины герцога Браско, вчетверо превосходившей по численности ее собственное войско? Это учитывая то, что войско наполовину состояло из наспех обученных крестьян. Я интересовался ходом этой междоусобной войны, организацией обороны замка и был потрясен. Кроме того, Кира дважды обыграла меня в «башенки». Тебе это о чем-то говорит? До сих пор это удавалось только покойному дедушке, который был выдающимся полководцем, и его стратегический талант успешно мог противостоять моей голой логике. Я вот ее еще в шахматы научу играть… Что я смешного сказал? Жак отложил нож и посмотрел на короля чуть ли не с восторгом. — Так вот оно что! Значит, все-таки Кира! Выходит, вы намерены продолжать и развивать ваше знакомство и не случайно все время так живо интересовались ее здоровьем и уединялись с ней под пальмами на балу! Ваше величество, я только не пойму — вы ее вычислили по пятнадцати параметрам или у вас просто такая непреодолимая тяга к воительницам? — Ну, ты как скажешь… — поморщился король. — Я уже давно забыл про эти параметры, кстати, их шестнадцать. Хотя… — он на минуту задумался. — Как ни смешно, она подходит по пятнадцати. Может, я действительно подсознательно определил именно то, что мне было нужно? Впрочем, ерунда все это. Насчет параметров и насчет воительниц. Мне просто понравилась эта девушка. С первого взгляда. Не знаю почему, я ведь даже не знал, кто она и какая она, когда знакомился, просто заметил, что она удивительно красивая… — Уже нет, — вздохнул Жак и снова принялся за работу. — Знаешь, мне это как-то безразлично. Не понимаю, почему все смотрят на нее то с ужасом, то с состраданием, а то и вовсе взгляд отводят… Из-за того Кира и переживает. Похоже, она основательно похоронила всякие мысли о какой бы то ни было личной жизни, и я так и не смог толком понять — из-за увечья ли. А то у воительниц бывают такие ненормальные убеждения, что путь воина несовместим с замужеством и рождением детей… Почему-то для мужчин совместим, а для женщин, видите ли, нет! — Это было бы печально, — согласился шут. — Я, конечно, точно не знаю, но подозреваю, что вы уже один раз таким образом обломались? А я-то сушил себе мозги, почему у вас тогда не сложилось… — Вот это как раз не твое дело, — нахмурился король. — Ладно, не мое. А как ваши успехи на этот раз? — Говорю же, я не смог выяснить, как она относится к самой идее выйти замуж и иметь детей. Прямой вопрос мог быть воспринят как издевательство, а окольными путями ничего выяснить не удалось. Что ж, будем знакомиться ближе, привыкать друг к другу… Должно же мне хоть раз повезти в личной жизни! — Согласен, — отозвался Жак с оптимизмом. — А что, вас действительно ни чуточки не смущает ее искореженное лицо? — Жак, это просто смешно. Почему меня должны смущать такие мелочи? В конце концов, я всю свою жизнь каждый день вижу себя в зеркале, и за это время мое восприятие закалилось настолько, что меня трудно смутить каким бы то ни было недостатком внешности. — Вечно вы преувеличиваете, — отмахнулся Жак. — Ничего такого особенного в вас нет. Просто у вас в семье все мужчины были красавцами, и вы среди них смотрелись не лучшим образом. Вот у вас и выработался определенный стереотип. Если бы вы росли при дворе вашего кузена Элвиса, вы бы считали себя неотразимым кавалером. Фигня это все. И вообще, вам Кантор что советовал? Вы пробовали беседовать с зеркалом? — Да пошел он со своими советами, — фыркнул король. — Это он пусть Ольге советует. Я как-нибудь сам разберусь. Да и не подходят мне его советы. Данный метод основан исключительно на самообмане, и чтобы добиться какого-либо эффекта, я, получается, должен себя обмануть и заставить поверить в заведомую ложь. А я не тот человек, которого можно так просто обвести вокруг пальца. Жак только вздохнул и, подняв крышку сковородки, стал переворачивать мясо. — Что вздыхаешь? — проворчал Шеллар. — Хочешь возразить? — Нет, — снова вздохнул шут, перевернул последнюю ножку и снова закрыл сковороду крышкой. — Просто подумалось, что в нашем мире с этим проще. Если человеку так уж решительно не нравится лицо, которое ему досталось от бога, он может пойти и сделать пластическую операцию, не задалбливая себя и окружающих. — Если бы дело было только в лице… — Король замолчал, уныло уставившись в стол, потом вдруг оживился. — А что, у вас такое делают? — О, чего только у нас не делают… У нас, между прочим, запросто сделали бы Кире новый глаз и все прочее, и была бы она ничуть не хуже прежнего. Вопрос только в цене. — А если бы, допустим, это был не глаз, а, к примеру, конечность? — Да запросто, хватило бы денег. С тех пор как белок научились синтезировать, это не проблема. А что? — Ничего… Просто у меня была небольшая прореха в одной версии, и теперь она благополучно заделана. Все совершенно верно, моя гипотеза оказалась правильной, единственное противоречие снято. Я чувствовал, что оно устранимо. Раз оно было единственным, оно просто обязано было быть таковым. Жак, как ты думаешь, может, мы все-таки выпьем по рюмочке, пока мясо жарится? — Подождите, — попросил Жак, возвращаясь к салату. — Я только перемешаю, заправлю и нарежу колбасы. И хлеба. Пять минут. А что за гипотеза? — Помнишь, ты мне задал интересный вопрос? Ну, когда пришел меня навестить в первый раз? — Насчет Кантора? И что?