— Спасибо! — не удержавшись, хохочу на всю парковку. Я надеюсь, у меня не летят слюни во все стороны от смеха, потому что лицо Романова в этот момент искажается такой грандиозной гримасой, что хочется взять камеру и запечатлеть этот мимический шедевр на века. — В машине подожди, — просит Романов и расстреливает меня глазами. Губы сжаты в тонкую линию, а на лбу проявилась складка с размером каньона Ярлунг Цангпо*. — Хорошо, — веселюсь и не могу не добавить, — па-а-а-почка! — гаденько так протягиваю. — До свидания! — машу на прощание мужчине и запрыгиваю в салон. Я даже не смотрю на лицо Романова, потому что чувствую, как меня уже несколько раз отпороли. Не могу вернуть губы на место, разъезжающиеся в разные стороны, и улыбаюсь, как полоумная! Свожу колени вместе и поправляю складки на юбке, когда вижу, как Романов прощается с собеседником и направляется к водительской двери. Ой-ой-ой! От предвкушения щекочет под ребрами, и я воспламеняюсь точно жидкость для розжига. Знаю, что за эту смелую выходку мне достанется, но я так этого жду, как не ждала повышенной стипендии, которую так и не разу не получила. Романов садится за руль и сдвигает кресло назад до упора. Откидывает голову на подголовник и смотрит вперед в лобовое. — Накажешь меня? — наматываю локон на палец и забрасываю ногу на ногу, оголяя бедро, — папочка! — Убью, — выплевывает Романов. — Только нежно, — хохотнув мурлычу я. Костя поворачивает ко мне голову и долго рассматривает мое лицо, будто видит впервые. В нем больше нет налета веселья, игривости и гнева. В нем что-то другое: волнующее и заставляющее мое сердце трепыхаться. Я тоже больше не улыбаюсь. Хочу его обнять, очень крепко стиснуть и прижаться к груди, хочу чувствовать его руки, умеющие дарить ласки и безопасность, хочу его губы, наглые, грубые, алчные. Не задумываюсь, когда перекидываю ногу через разделяющую нас консоль и оказываюсь у него на коленях. Я сама впиваюсь в его губы словно вампир и пью поцелуи. Моя юбка откровенно задралась до пупка, потому что его руки уже вовсю хозяйничают на моих ягодицах: сминают, сжимают, поглаживают. Его глухие стоны взрывают во мне желание, перерастающее в безусловную потребность близости, и я хватаюсь за ремень его джинсов. Кусаю за подбородок и хнычу, костеря эту дурацкую застежку. — Юль, Юль, успокойся, — Костя убирает мои руки с ремня и прижимается своим лбом к моему. Дышит рвано, надсадно, прерывисто. — Мы на парковке. — Мне плевать, — тянусь снова к губам. — Я хочу. Громко выдыхает мне в губы, обжигая дыханием. — Что ж ты творишь? — каждое слово порхает по моим губам, а я ловлю их касание. -Ты — моя расплата за грехи. — Тогда тебе очень повезло, — улыбаюсь. Ощущаю уверенное прикосновение к затылку, и моя щека вжимается в потрясывающуюся от смеха мужскую горячую грудь. Я точно кисель растекаюсь в объятиях любимого мужчины и мне так хорошо, что хочется плакать. — А я экзамен на пятерку сдала, — по-детски бубню, пуская слюни в его белоснежную рубашку. Хочу хвастаться, хочу, чтобы он мной гордился. — Тогда папочке придется поощрить свою девочку, — усмехается Романов и начинает бессовестно ржать. *Ярлунг Цангпо — самый глубокий каньон в мире, расположенный в тибетских Гималаях. 36. Константин Выхватываю из рук Юльки ключи от квартиры. Она слишком долго копается. Изнывая нашим общим желанием, не попадает в замочную скважину. У меня горит не только в трусах, но и в груди, и если я сейчас же не раздену ее, то поощрение начнется прямо здесь, у стены ее квартиры. Мы вваливаемся в прихожую, на ходу сбрасывая вещи на пол и раздевая друг друга. Я и так слишком долго держался в ресторане, куда повез свою отличницу обедать. Лосось поперек горла костью встал, и я жрать нормально не мог, потому что фантазии распаляли ветром бушующее пламя в грудине. Эта юбка вместе с длинными гольфами… м-м-м… Я абсолютно уверен, что вырядилась Хулиганка так, чтобы меня спровоцировать и на нервах моих старческих поиграть. Нельзя так с мужиками великовозрастными, ох, нельзя. У меня давление подскочило, как только увидел ее на парковке университета, да и до инфаркта, чувствую, не далеко. Она играет, а я с ума схожу. От того, что зримее разница возраста сразу становится. И тогда в душе крысой мерзкой скребётся вопрос: «Зачем на себя девчонку зацикливаю? Жизнь ей зачем разрушаю? Не создан я для отношений долгосрочных и рентабельных, так на кой черт время со мной ей терять?». Но не могу ничего с собой поделать. Желание, похоть, влечение все доводы в голове затмили, что не в силах отказаться и остановиться по собственной воле. Пусть либо сама остановит, либо дьявол в чистилище утащит. Я даже не понимаю, как мы на диване очутились, да и времени рассматривать квартиру Суриковой некогда стало. Стаскиваю с Юльки футболку, с себя рубашку, джинсы с носками. Разворачиваю девчонку к себе спиной и за молнию юбки хватаюсь. С такой скоростью я не раздевал и не раздевался со времен пубертата, когда башку сносило от одного вида женской задницы, облаченной в обтягивающие лосины на уроке физкультуры. Я себя не узнаю. Я люблю секс, и я далеко не нежный любовник, но то, что сейчас со мной происходит — полный звездец, размером с Вселенную. И сделала со мной всю эту гадость не опытная обольстительница, а девчонка с сиреневыми локонами и в белых гольфах. Юлька снова тянется к носкам, но я вновь обрубаю все её потуги. Чертов старый извращенец, фетиширующий от вида ее ножек в носках. Громко дыша, хватаюсь за край ее трусиков, но получаю ощутимый шлепок по рукам. Че за дела? Смотрю на Сурикову, пытаясь пелену с глаз сморгнуть. — Подожди — подожди. Романов, ты как пещерный человек, — Юлька подбирается вся и позу какую-то странную принимает, лежа на боку, одну ножку чуть вперед выставляя. — Давай, ну… поговорим? — глазами хитрыми стреляет. Че? Я сейчас реально не ослышался? Поговорим? Поговорим, блть? — Я похожа на Клеопатру? — Юлька трясет копной волнистых волос и по груди ладонью совсем не изящно проводит. Я не знаю, как мой Романов-младший постоянно держится и терпит все ее препоны, но лично моя челюсть уже давно упала ниже плинтуса. В данную секунду мне хочется одного — тупо заржать. Откуда в ее голове рождается подобное дерьмо? Как она генерирует свои вопросы и по какой схеме их решает озвучивать? — Ты похожа на Дженнифер Псаки*, — устало усаживаюсь у нее в ногах и закрываю ладонями лицо. Полный трындец, твою мать. — В смысле? — Сурикова подскакивает и оскорбительно выпячивает глаза. — Такую же херню несешь, — у меня яйца кипят и в крутую скоро сварятся, а она поговорить хочет. — Дурак ты, Романов, — обижено отодвигается и колени острые руками обнимает. Твою мать. «А я говорил, я говорил, — подзуживает внутренний дьявол. — Связался с малолеткой, вот теперь вытирай все ее сопли и загоны расхлёбывай. Плохо тебе жилось? Так будет еще херовее». — Юль, ну ты чего? — подползаю к обиженке и на грудь голову ее бедовую себе укладываю. В трусах спокойно, как в морге. В груди буйно, как на ринге. — Ты — слепой дурак, Романов, — шмыгает мне в пупок. Щекотно, пздц как, но буду терпеть. Ржать нельзя. А хочется. — Я чего-то не разглядел? — не понимаю. Уж настолько облизал глазами ее всю, что пропустил-то? Сурикова тяжело вздыхает и детским шепотом бубнит: — Трусы с тыквами разглядел, а новый комплектик не заметил, — яростно бросает Цыганка. — Для тебя специально старалась, Константин Николаевич, — и подбородок воинственно задирает. Комплект? Какой, к черту, комплект? Так в этом, что ли, дело? В куске прозрачной тряпки? Отстраняю девчонку и ставлю на пол. Перед собой. Скольжу по тонкому телу, но ничего не вижу кроме желания: обладать, трогать, ласкать, чувствовать. Какой, к чертям, комплект? Я быть в ней хочу, с ней хочу и под собой хочу. Обнаженное тело видеть хочу, но в носочках, да. Черт, я возможно не прав. Она услышать слова восхищения от меня хочет, а я ни разу не сказал ей ничего ласкового, упрямо повторяя разницу нашего положения, чтобы не забыла. Юлька всегда честна и открыта передо мной, о каждом чувстве трындит, не унимаясь. А я дистанцию чертову соблюдаю и за верёвочку постоянно дергаю, чтобы не забывалась. А ей слова нужны. Много слов, она же маленькая еще, не искушённая и чистая. Не умею я, Юлька. Статьи рассказывать, правоту свою доказывать, практику судебную, терминология юридическая — легко в слова собирается, а чувства — не умею, слов таких не знаю. — Ты прекрасна, как Афродита, — гребаный паровоз, Романов. Ну ты и дебил редкостный. Я даже в юношестве подобное дерьмо не выдавал. — Не Клеопатра? — прищуривается мелкая. Цокаю и качаю головой. Куда там до холодной, расчетливой, эгоистичной, сладострастной хищницы. — Ну ладно, так тоже нравится, — улыбаясь, соглашается капризная бунтарка и вешается мне на шею. Ее мимика очень подвижна и отражает весь спектр меняющихся эмоций. Она быстро заводится, так же быстро останавливается. Ее пальцы скользят по моим плечам, а я в губы впиваюсь, сжимая ее худенькую талию. Изящная тоненькая тростиночка, веточка, вибрирующая в моих руках. Я снова в полной готовности, и она чувствует это, постанывая горячим шепотом в шею. Вновь тону в ярком топазе ее глаз и уплываю вместе с ней так далеко, что в голове начинают складываться слова в предложения, отнюдь не юридического содержания, и я хотел бы сказать, но что-то давящее в горле мешает. Пока мешает. * * * Момент, когда тело еще объято сонной негой, а мозг уже пробуждается, я ненавижу. Потому что чувствую, что спал бы еще, но мое подсознание работает гораздо лучше, чем я в последнее время, косяча, как бухой саксофонист в духовом оркестре. Я слышу звуки: копошения, шарканья, хлопок закрывающейся дверцы холодильника и удар чашки о стол. Юлькина нога лежит на моем паху, а я ее локоть на моей шее. У меня затекло всё, но волнует сейчас меня не это. Какого черта происходит? Разлепляю глаза и наблюдаю за голым мужским торсом, хозяйничающим в кухонной зоне. Мой нос начинает улавливать запахи, отчего желудок болезненно морщится. Жрать хочется страшно. Я не знаю, во сколько мы отключились, но забегов на длинные и короткие дистанции у нас было много. Честно, я не планировал оставаться на ночь, но силы покинули мое старое тело, и я издох. Слежу за спиной высокого мужика. Какого хрена? Он двигается по кухне настолько привычно, что можно подумать, будто знает каждую вещь в этом пространстве и место ее нахождения. А он точно знает. Не понял. — Юлька, Юль, — пихаю обнаженную девчонку. Слава яйцам, прикрытые лежим. — Сурикова, — шёпотом гаркаю в ухо.