Юлька хватает вафлю и запихивает в рот. Обтирает липкие руки о шорты и берется за грушу. Смотрит в экран, поглощенная сюжетом, при этом забывая моргать и жевать. Усмехаюсь. Я приезжаю к Суриковой ежедневно с полными пакетами продуктов и каждый раз, встречая меня, Юлька что-нибудь жует. Поначалу я считал, что таким количеством еды она делится с девчонками из соседних палат, либо с медперсоналом, но оказалось, что Хулиганка съедает всё сама. Сей факт меня несказанно радует, но и удивляет, что при таком шикарном аппетите, девчонка остается тощей, как жердь. В палате комфортная температура, поддерживаемая системой кондиционирования, когда как на улице июльское пекло плавит мозги и кожу на теле. Оглядываю пространство и удрученно вздыхаю: на полу меня дожидаются пять, набитых под завязку, огромных пакетов с Юлькиным барахлом. За две недели по её просьбе я перетащил сюда половину своей квартиры. А сегодня я потащу это обратно. Но нужно отдать Суриковой должное, к выписке и моему приходу она подготовилась ответственно, собрав все вещи и не оставив, кроме еды на тумбе, ничего после себя. Рассматриваю девчонку, стряхивающую крошки с груди. На ней желтая майка на тонких лямках и короткие джинсы. Ощущение, будто я приехал забирать свою дочь из детского летнего лагеря, а не беременную женщину из больницы. Романов, да ты — чертов счастливчик! Выныриваю из палаты, аккуратно прикрыв за собой дверь. Делаю привычные предупреждающие два стука, жду пару секунд и вхожу. Сжимаю губы и считаю про себя до семи. Обычно это помогает, чтобы спастись от истеричного ора, который, по обыкновению, возникает у меня при беседах с моей беременной девушкой. Юлька лежит на кровати, вытянувшись струной и не двигаясь. Планшет выключен и отправлен на кресло. Если бы не крошки на постели и полупустое блюдо, я бы, возможно, ей поверил. А так… — Привет, — смотрит и улыбается. — Привет. Отдыхаешь? — Да. Лежу. Тебя жду, — жалобно пищит хитрая лиса. Ну-ну. Артистка. — Так скучно, не могу. Домой хочу. Ага, я заметил. Две недели, как на курорте! Это у меня был беспрерывный вояж, начинающийся с офиса, который наконец-то отремонтировали, продолжающийся больницей, судом и заканчивающийся в моем кабинете поздней ночью. Я пожрать не успевал, а спал стоя в пробках на МКАДе. — Готова? Всё собрала? — Вроде бы да, — оглядывает палату. Из отделения мы выходим чуть ли не под аплодисменты. Нас провожают все, кому я щедро отвалил за Юлькин уход, и даже санитарка, которая убиралась в палате Суриковой. Хулиганка, прощаясь, обнимает каждого, а у меня лопается терпение и от тяжести пакетов немеет рука, так и не восстановившаяся полностью после снятия локтевого ортеза. У Суриковой в руках только пакет с вафлями и, кажется, ее устраивает всё. Сложно поверить, что еще неделю назад эта девчонка убивалась от неизвестности и грызла в ожидании ногти. Сейчас она светится ярче июльского солнца, и меня это радует. — Романов, когда ты в шортах и футболке, ты не выглядишь на свой возраст! — хрустит вафлей Сурикова, а у меня от их вида уже сводит зубы. Сколько она их может есть? Это разве нормально? Мы идем по территории больницы к машине, и этот путь мне кажется непреодолимым. Моя рука адски горит, а башку припекает. — Правда? А на сколько я выгляжу? — На 36! — заключает Хулиганка. Вздыхаю и поднимаю лицо к небу. Так себе комплимент, когда тебе скоро 38. Бросаю скептический взгляд на хохочущую Сурикову, пихающую меня локтем по больной руке и требуя поддержать ее идиотскую шутку, от которой мне не весело. — Ну че ты такой бука? — Юлька надувает губы и лезет в пакет за вафлей. — Просто я не понимаю, в какой момент это барахло оказалось в твоей палате? — раздражаюсь и перекладываю один из пакетов в здоровую руку. — Я надеюсь, ты не потащишь всё это с собой в Астрахань? Через неделю мы летим к Юле на родину. Знакомится с её родителями. У нас будет небольшой свободный коридор в деле по Свирскому до суда, в котором моя сиреневолосая катастрофа выступит в качестве свидетеля. Я, конечно, постараюсь сделать всё, что в моей компетенции, и максимально обезопасить Юлю и моего ребенка от психологического напряжения, но полностью избежать эмоциональных затрат не удастся. Ни тогда, когда придется столкнуться носами с еще недавним прошлым. Когда Юлька узнала, что Всеволод Ветров признался в неумышленном убийстве своего друга по творческому коллективу, моя девочка приходила в себя несколько дней. Я даже начал опасаться за ее психологическое состояние, но, к удивлению, моя Хулиганка быстро нашла в себе силы, чтобы перенаправить свои мысли в сторону предстоящего материнства. Честно, когда ублюдок давал показания, я готов был самолично свершить над ним суд. Подозрения на Ветрова легли в тот момент, когда на фотографиях Юля признала в незнакомце в наброшенном капюшоне — своего бывшего сокурсника в куртке Свирского, застегнутой наглухо. С помощью камер видеонаблюдения следователями было установлено, что до утреннего визита Суриковой к Свирскому накануне вечером заходил Всеволод Ветров. На допросе подсудимый Ветров сообщил, что около одиннадцати часов вечера он пришел к бывшему другу за деньгами, которые Свирский задолжал дилеру, и которого, в свою очередь, жестко прессовали свыше. Между сокурсниками завязалась драка и Матвей Свирский в приступе агрессии бросился на Ветрова. В качестве самообороны подсудимый оттолкнул нападавшего Свирского, впоследствии чего последний, находясь в состоянии тяжелейшего наркотического опьянения, не удержал равновесия и рухнул на пол, ударившись виском о край стеклянного столика. Осознав, что бывший друг не проявляет признаков жизни, Ветров начал продумывать план, дабы отвести от себя подозрения. Зацепившись взглядом за браслет, который друг несколько раз ему демонстрировал, и решив тем самым подставить мою Хулиганку, к которой питал жгучую ненависть с первого курса, вложил браслет Суриковой в руку убитому, вытер отпечатки пальцев с дверных ручек и надел куртку Свирского. Искать ушлепка долго не пришлось, потому что спустя пару недель, этот ублюдок включил тот самый номер, с которого оправлял угрожающие сообщения моей Хулиганке, чтобы заказать доставку продуктов. Его запеленговали мгновенно, выяснив, что скрывается Ветров в Московской области на даче знакомого наркомана. — Я? — удивляется Сурикова, вытряхивая крошки из пустого пакета стайке воркующих голубей. — Я, конечно, не потащу! Для этого со мной летит мой парень, — Юлька заливается хохотом, распугивая тех самых голубей. Не сдерживаюсь и начинаю ржать тоже. Когда я случайно услышал, как Хулиганка во время разговора с матерью оповестила, что прилетает на летние каникулы ни одна, а со своим парнем, я долго пытался переварить услышанное. Мне, конечно, льстит подобное определение, но не думаю, что родители Суриковой, когда увидят такого парня, как я, будут приятно удивлены. О том, что Юля беременна, знает только её подруга-трещотка. Родителям мы решили рассказать при встрече, и эту ответственность я беру, как джентльмен, на себя. Сурикова пыталась убедить меня в том, что ее родственники понимающие и доброжелательные люди, но думаю, это пока они не увидели меня. И, если честно, я очкую. Юлька ржет так, что привлекает внимание прохожих, а я отхожу подальше, чтобы они не подумали, что это недоразумение в крошках со мной. — Ой-ой-ой. Словно собака Павлова рефлекторно оборачиваюсь и вижу согнутую пополам Сурикову, схватившуюся за живот. Не задумываясь, бросаю пакеты на землю, слыша, как что-то в них разбивается при встрече с поверхностью асфальта, и подлетаю к девчонке: — Юль, что? Где болит? Блть! — ору со всей дури и готов ее закопать. Потому что коза выпрямляется и закатывается истерическим смехом. Убью. — Романов, ты бы себя видел со стороны! — вытирает слезы в уголках глаз и начинает икать от смеха. Идиотка малолетняя. Меня чуть инфаркт не схватил. И вот нахрена мне это на старости лет? — Я тебя сейчас верну обратно в больницу и оставлю там до самых родов, — под Суриковский «ик» раздраженно подхватываю валяющиеся баулы и опускаю глаза вниз: из-под белого пакета прямо на мои новые белоснежные слипоны стекает…бледно-жёлтая жидкость… Спокойно, Романов, помни, когда вновь у тебя возникнет желание её придушить, что она носит твоего ребенка. — Ой! Костя, — удивленно прикладывает ладошку ко рту зараза Сурикова. — Кажется, моя баночка с анализом, которую я забыла сдать перед выпиской, разбилась. Что? Что, мать вашу??? Анализом??? — Я пошутила! — икая, ржет чертова Сурикова. — Это яблочный сок! Занавес. Эпилог Константин. 8 месяцев спустя, конец марта — Давай-давай! — раздраженно бью по рулю и резко торможу, потому что чувак впереди побоялся проскочить на желтый. — Идиот. На этом перекрёстке у меня второстепенная дорога, а разрешающий цветовой сигнал светофора очень короткий. Полторы минуты потерям точно. — Да успокойся, Кость, успеем! — нервно постукивая по рулю, перевожу внимание на развалившуюся в пассажирском кресле Хулиганку: на её огромном пузе лежит пакет с вафлями, которыми она хрустит всю дорогу до роддома. Успеем. Не знаю, как там у женщин всё устроено, но, если отошли воды — это же не есть хорошо? Юлька позвонила мне около часа назад, когда я был на судебном слушании, проинформировав, что у нее отходят воды. Я несся домой так, будто за мной гналась стая волков. Взмыленный, я примчался с выпученными глазами, ожидая увидеть свою Хулиганку у порога, готовую сходу мчаться в роддом. Но я на мгновение забыл, что женат на катастрофе: моя супруга и теща, не торопясь, обедали и о чем-то увлеченно беседовали. Так же увлеченно, как сейчас засовывает вафлю в рот. — Ты уверена, что перед родами можно есть? — уточняю и получаю болезненный удар где-то под рёбрами в тот момент, когда Юлька смахивает крошки от вафли. Мне до сих пор сложно смириться с тем, что бардачок моей машины забит салфетками, подстаканник — мятными конфетами и жвачками, на случай укачивания, а заднее сидение — … даже не знаю, что находится на заднем сидении, потому что боюсь туда оборачиваться. — Мама сказала, что лучше поесть сразу, иначе потом у меня не будет времени, — пожимает плечами Романова Юлия Владимировна и делает глоток воды из пластиковой бутылки. Мама сказала… Мой желудок болезненно сжимается, а в груди начинает печь, представляя, что «любимая теща» пробудет у нас еще несколько месяцев, помогая с новорожденным. Уверен, я до сих пор не нравлюсь Юлькиной матери, считающей меня старым похотливым кобелем, обрюхатившим ее дочь. Когда в конце июля мы приехали знакомиться с родителями Суриковой, именно так она и сказала. Открыто мы не враждуем, но взаимно испытываем к друг другу неприязнь и честно, я начал подыскивать ей съемную квартиру в нашем доме, а лучше в соседнем. Районе. С тестем у нас нормальные отношения, мужик он — простой и адекватный. Но Владимир Алексеевич уедет через пару недель, а я один не выдержу в бабском коллективе, когда у нас постоянно ошивается Рюмина, а в выходные должна прилететь еще и Рита. Поэтому лучшим вариантом для всех будет — отселение «любимой тещи» близко от нас, но отдельно. Да и ей, думаю, будет комфортнее, потому что в нашей с Юлькой квартире ей не нравится. Теща ходит, как сыч, и постоянно переставляет всё с места на место. В особенности, каждый день у нас идет битва за хрустальный ромб, полученный мною на премии «Юрист года», который любимая тёщенька перетаскивает из моего кабинета на камин в гостиной, считая, что ему там самое место. — Ну раз мама сказала, — вздыхаю я и трогаюсь на зеленый. Маневрирую между машинами, испытывая жгучее беспокойство. — Кость, знаешь, я тут вычитала в одной статье, — нарушает тишину салона Хулиганка, для которой три минуты молчания сродни смерти, — что мужчины, у которых рождаются одни девочки, инфантильны в постели, а в будущем страдают мужскими заболеваниями и теряют сексуальное влечение, — поучительным тоном сообщает Романова. Меня передергивает, как если бы нырнул с головой в ледяную прорубь. Медленно поворачиваюсь к посмеивающейся Романовой и рассматриваю девчонку. Я считал, что у беременных бывает предродовая депрессия, но о предродовом идиотизме не слышал никогда. То есть вместо того, чтобы нервничать, она довольно улыбается и выдает свое очередное нелепое дерьмо. Я уже начинаю переживать за нашу неродившуюся дочь. И да, я скоро стану отцом еще одной девчонки и тогда девок в моей жизни станет на одну больше, а моих нервных клеток — меньше. Думаю, что моя Хулиганка выкрасит в сиреневый цвет волосы моей дочери сразу, как только позволит их длина. — Я не понимаю, ты вообще, что ли, не нервничаешь? — ее пофигистский настрой меня удивляет и пугает одновременно. Всегда считал, что отлично владею эмоциями, но даже моя система сбоит, когда мы подъезжаем к роддому. — Не-а! А чего бояться? Расслабься, Романов! Ты очень напряжен.