Часть 4 из 41 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
У Джесси был тот же одержимый взгляд, что и у Ребекки когда-то, та же уверенность в том, что кто-то хочет навредить ее дочери.
– Он вылетает завтра утром. К вечеру он уже будет здесь, милая, – сказал он нежно, опустив тот факт, что он только что в четвертый раз звонил издателю Адама и требовал сказать ему, куда, черт подери, тот подевался. – Не переживай из-за сегодняшней ночи, родная, – добавил он. – Надеюсь, тебя скоро отпустят домой. Я пробуду с тобой столько, сколько потребуется.
– Почему я ей не нравлюсь? Почему она не хочет есть? – спрашивала Джессика, сильно побледнев.
– Джессика, я знаю, что это нелегко, но очень важно, чтобы вы продолжали пытаться. Нужно покормить ее в первый час, иначе это может сказаться на ее здоровье. Попробуйте немножко приподнять ее, вот так, придерживайте головку, чтобы вам обеим было удобно. Так лучше? – Тут девочка завопила что есть мочи, и по щекам Джесси потекли слезы.
– Мы могли бы дать ей бутылочку, разве так не будет проще? – предположил Харви, пытаясь скрыть свою злобу, но акушерка бросила на него холодный взгляд.
– Девочке нужно материнское молозиво, – буркнула она, когда Харви попросил ее выйти с ним в коридор. – Возможно, есть причина, по которой она отказывается от кормления.
– Неужели вас не заботит то, что нужно Джесси? Вы в курсе, что она страдает от депрессии, что она перестала принимать циталопрам из-за этой одержимости грудным вскармливанием?
– Я ценю вашу обеспокоенность, мистер Робертс. Мы в курсе ситуации с медикаментозным лечением Джесси и следим за этим, но сейчас ее ребенку нужно получить свою дозу молозива. У Джесси еще будет достаточно времени отдохнуть.
– Папа, она умрет, – прошептала Джесси, когда Харви вернулся в палату. Он выходил подышать свежим воздухом, пытаясь успокоить нервы. Джесси была взволнована до крайности, и было видно, что она не притрагивалась к еде. Она вела себя в точности как Ребекка когда-то, – тот же ужас в глазах, та же паника, не дающая уснуть. Он словно переживал ночной кошмар снова и снова.
– Она не умрет, дорогая, – сказал он и взял Элизабет из ее рук. Стоило прекратить с силой прижимать девочку к груди, безуспешно пытаясь накормить, – и она тут же перестала плакать. Над ними обеими висел плакат: ГРУДНОЕ ВСКАРМЛИВАНИЕ – ЗАЛОГ БУДУЩЕГО ЗДОРОВЬЯ. Довольная молодая мама на плакате целовала своего малыша в ножку, в то время как тот с радостью льнул к ее груди. Грудное вскармливание снижает риск возникновения ушных инфекций. Грудное вскармливание снижает риск развития диареи. Грудное вскармливание снижает риск развития пневмонии.
Харви подошел к окну, держа на руках свою внучку, и взглянул на Чичестер. В этот момент к соседней койке подошла группа шумных родственников, вооруженных воздушными шарами.
– Здесь так шумно, я хочу домой. – Джесси начала плакать, и Харви попытался взять ее за руку, в то же время неловко приобняв малышку.
– Почему бы тебе сейчас не отдохнуть? – сказал он настолько решительно, насколько мог. – Просто ложись, закрой глаза и постарайся расслабиться. А я пока пойду узнаю, когда они тебя выпишут.
– Пообещай мне, что не спустишь с нее глаз, вдруг она перестанет дышать, папа, пообещай мне. – Джесси так сильно впилась ногтями ему в руку, что у нее побелели костяшки пальцев.
– Обещаю, родная.
Но пока Джесси пыталась уснуть, молодая лаборантка подошла к нему и сказала, что, учитывая возникшие проблемы с грудным вскармливанием, они взяли из пятки Элизабет кровь на анализ, и он показал, что у малышки повышенное количество белых кровяных телец.
– Что это вообще значит? – прервал он.
– Это может быть признаком того, что у ребенка инфекция. Мы назначим ей антибиотик широкого спектра, пока не вырастим кровяную культуру, на это потребуются сутки. Когда мы получим результаты по культуре, станет понятно, нужно ли какое-то дополнительное лечение и можно ли продолжать курс антибиотика.
– С ней все будет в порядке? – Харви привстал, все еще держа Элизабет на руках.
Лаборантка кивнула.
– Скорее всего, это стрептококк группы Б, довольно распространенная инфекция. Ей потребуется пройти недельный курс антибиотиков.
– Им обязательно оставаться здесь? Я имею в виду, нельзя ли давать девочке антибиотик дома? Моей дочери как никогда нужны отдых, тишина и покой.
Она покачала головой.
– Мы заберем ребенка и поставим ей катетер, чтобы можно было вводить препарат внутривенно. Ей нужно закончить курс лечения, иначе, я боюсь, ее состояние может быстро ухудшиться.
Харви попытался остановить их, говоря, что пообещал Джесси не сводить с девочки глаз, но они настояли на своем. Джесси наконец впала в довольно неспокойный сон, и он с тяжелым сердцем положил Элизабет в кроватку и дал им ее увезти. Харви надеялся, что Джесси продолжит спать, быть может, даже до того момента, когда они привезут Элизабет обратно, – но увы, в палате было так шумно, что не прошло и нескольких минут, как она проснулась. Джесси посмотрела на него, увидела, что он не держит Элизабет на руках, и повернула голову в ту сторону, где должна была стоять детская кроватка.
– Она умерла, да? – задыхаясь, выпалила она. Приподнявшись, она с трудом попыталась встать с кровати, но тело ее совершенно не слушалось.
– Дорогая, она в порядке, ей просто нужно дать антибиотики. Пожалуйста, Джесси, не расстраивайся ты так.
– Антибиотики? Зачем? Где она?
За считаные секунды Джесси впала в истерику, и никто не мог ее успокоить, пока Харви не позвал медсестру, а та не отвезла ее в кресле-каталке к Элизабет. Затем пришло время стоять и наблюдать за тем, как два педиатра битых полчаса пытались найти на крошечной ручке Элизабет вену, в то время как та отчаянно заходилась криком.
После этого Джесси, как показалось Харви, полностью закрылась в себе. Она отказывалась от еды, не могла уснуть и ни при каких условиях не подпускала никого к своей девочке.
– Они пытаются отравить ее, папа. Это не лекарство, они делают ей больно.
– Родная, они бы никогда так не поступили.
– Я хочу забрать ее домой, я не хочу оставаться здесь. Не хочу, чтобы они заливали ей в ее крошечные ручки эту дрянь. Мы не знаем, что это. Прошу тебя, папа, я хочу уйти отсюда.
– Я не могу позволить тебе сделать это, родная, тебя еще не выписали. Я пробуду с тобой столько, сколько мне позволят, а через день-другой сюда приедет Адам. Ты оглянуться не успеешь, как уже будешь дома.
– Умоляю, папа, они убивают ее. Ты должен забрать меня домой, пока они не пришли и не отобрали ее у меня снова. Она нездорова – разве ты не видишь, что они с ней делают? Это же моя девочка. Почему ты не можешь забрать нас домой, если я этого так хочу? Я ненавижу это место.
– Дорогая, у нас будут большие неприятности, если мы уйдем сейчас. Нам нужно дать им закончить ее курс препаратов, и затем вы с Элизабет сможете выписаться. Это займет всего пару дней.
Раз за разом повторяя одно и то же, они проговорили так до наступления ночи, и вот первый день жизни маленькой Элизабет подошел к концу. Харви пробыл с ними, пытаясь успокоить Джесси, до восьми вечера, когда ему сказали, что часы посещений закончились. Он ушел только после того, как взял с растерянных и изможденных акушерок слово хорошенько приглядывать за Джесси. Они сказали ему, что скоро освободится отдельная палата, и она сможет переселиться туда и немного отдохнуть. Тем не менее, выходя из больницы, Харви никак не мог отделаться от чувства неминуемо надвигающейся опасности.
Теперь, выходя из своей мастерской и направляясь к дому, Харви заметил, что рядом с его участком остановилась полицейская машина.
Он замер, словно прирос к земле, жалея, что он не может останавливать время. Сотня вариантов того, что могло произойти с Джесси, промелькнула у него в голове, но в том, что полицейские приехали расспрашивать его именно о ней, он даже не сомневался. Из машины вышли мужчина и женщина и, протиснувшись через щель в сломанных воротах, направились прямиком к нему.
– Харви Робертс? – обратился к нему высокий мужчина с вытянутым лицом.
Харви кивнул.
– Я агент сыскной полиции Патерсон, а это агент Галт, мы из Брайтонского уголовного розыска.
– В чем дело? – Харви почувствовал, как у него пересохло во рту. Слова застревали в горле; он не хотел их произносить.
– Мы хотели поговорить с вами о вашей дочери, Джессике Робертс.
– О чем именно? Что случилось?
– Я так понимаю, ее здесь нет.
– Конечно же ее здесь нет, черт возьми, она же в больнице.
– Боюсь, Джессика покинула больницу с ребенком сегодня утром в начале девятого. Судя по вашей реакции, с вами она не связывалась?
Харви замер, в изумлении глядя на полицейского, не в силах ничего ответить.
– Мы не могли бы зайти в дом и поговорить?
Глава вторая
Гарриет
День Победы, вторник, 8 мая 1945 года
Гарриет Уотерхаус села за свой сосновый туалетный столик рядом с маленьким окном, из которого пробивался сквозняк, на верхнем этаже дома ее работодательницы, и достала из пакета с сегодняшними покупками дневник. Он все еще был в коричневой обертке, и, когда Гарриет ее сорвала, бумага затрещала, как только что разведенный в камине огонь. Из свертка раздался запах почтамта, который отчетливо слышался в ее затхлой комнате.
На красивом кожаном переплете были выведены золотыми буквами слова «Дневник на пять лет», а сбоку находился плотно прилегающий медный замок. Гарриет почувствовала, что у нее захватывает дыхание.
Прежде ей никогда не хотелось покупать подобные вещи, и она не понимала, что заставило ее потратить всю месячную зарплату на что-то такое. В почтовое отделение она зашла лишь для того, чтобы уйти с людной улицы. Мужчины, женщины, дети – все были в крайней степени взволнованы новостью о том, что война наконец закончилась. Они как никогда хотели собираться вместе, объединенные общей радостью, и пели и кричали из каждого дверного проема и окна, с каждой крыши и фонарного столба. В очереди за продуктами в магазинчике Уилсона она простояла целый час, окруженная людьми, которых знала всю свою жизнь и которые то и дело посматривали на нее, ожидая от нее той же восторженной реакции.
– Даже не верится, – ответила она на расспросы знакомых о том, что она чувствует по поводу возвращения Джейкоба домой, и постаралась улыбнуться в ответ на их нахмуренные лица, ждущие большего. К счастью для нее, в тот момент кто-то подошел и увел их за собой в толпу празднующих.
Этот день начинался так же, как любой другой вторник. Она отнесла мисс Кларе и мисс Этель по чашечке чая в семь утра, разожгла камин в гостиной. После завтрака она заправила постели, прибралась в спальнях, вытерла пыль и почистила серебро к обеду. Было около трех часов дня, и она начала было собирать вещи для стирки, когда они позвали ее к себе. Гарриет с удивлением обнаружила, что в гостиной, где они сидели, воцарилась гробовая тишина: Уинстон Черчилль произносил речь по национальному радио.
На улице стали раздаваться звуки ликования и пение, а Гарриет замерла на месте, чувствуя, как у нее задрожали ноги и заколотилось сердце. Мисс Клара и мисс Этель рыдали, прижавшись друг к другу и сияя от счастья.
– Разве это не чудесно, Гарриет! – восклицала мисс Этель, и ее порозовевшие щеки блестели от слез. – Наши мальчики возвращаются домой.
Спрятавшись на кухне, она села на холодный каменный пол, закрыла глаза и попыталась вызвать в себе хоть какое-то чувство, связанное с возвращением к ней Джейкоба. В ее памяти возникал раз за разом только один образ из последнего дня, когда она видела его: прощание на вокзале, холщовая сумка, перекинутая через плечо, каштановые глаза, настороженно озирающиеся по сторонам, отсутствующая улыбка.
Они смотрели за тем, как другие пары целуются на прощание. Со слезами на глазах он повернулся к ней и сказал: «Я не справляюсь, родная. У меня нет сил». Его тогда отпустили домой, всего на неделю, но Гарриет была шокирована переменой в нем: на смену жизнерадостности пришли вспыльчивость и отсутствие аппетита. Он вздрагивал, когда она дотрагивалась до него, и почти не спал, проводя всю ночь за выпивкой, потому что слишком боялся заснуть из-за не оставлявших его в покое кошмаров. «Пожалуйста, спаси меня», – молил он ее прошлой ночью, со слезами на глазах засыпая в ее объятьях. Через несколько минут он со всей силы столкнул ее с кровати, потому что она перевернулась во сне и напугала его.
Вытирая слезы и поднимаясь, чтобы приготовить мисс Кларе и мисс Этель послеобеденный чай, она думала о письмах Джейкоба, аккуратно сложенных на ее туалетном столике. Несколько пачек писчей бумаги, письма, присланные за все эти годы. Каждое из них она старательно гладила и возвращала к жизни. Беспорядочные описания настоящего ада, буквы, выведенные его детским почерком на одолженной или украденной бумаге, вложенной в конверты разных форм и размеров. Читая их, Гарриет отчетливо представляла себе, как он пишет их при свече во временных лагерях. Замерший, напуганный, одинокий, он раздумывал над словами, потому что не хотел, чтобы она волновалась, – и все же необходимость поделиться пережитым брала над ним верх.
Первый день нашей высадки в Нормандии был тяжелым. Не успели мы сойти на берег, как нас тут же отправили в бой. Я ни за что не расскажу тебе о нем, потому что боюсь, что тебя будут преследовать те же образы, которые я никак не могу выкинуть из головы. Скажу только, что за весь день у меня не было времени ни попить, ни поесть. Мы прорвались через плацдарм и перешли сейчас в стремительное наступление. Не спал. Потерял все снаряжение и деньги. Глина и дождь – главные наши враги. Здесь разворачивается одна из труднейших битв этой войны, а во Франции союзники пытаются закрепиться на своих позициях. Чувствую, насколько ты далеко, и мне кажется, что часть меня осталась позади на том пляже.
С любовью,
Джейкоб