Я решительно оторвал его руку от моей куртки и подтолкнул к тропинке. – Надо. Мы не можем тут стоять и играться всю ночь. Он выкрутился из моих рук, мотая головой и упрямо сжав губы. – Нет. Я не знал, дело ли тут в Питере, или в Щипке, или в том, что он испугался темноты, или тропинки в скалах. В эту минуту мне не было дела до причин: я просто хотел, чтобы он меня послушался. Я разозлился и дал ему это увидеть. – Ты должен идти наверх. Если не пойдешь, я брошу тебя здесь. Его лицо побледнело и выразило ужас. Наверное, если бы я его шлепнул, ему было бы не так больно. – Утенок, – прошептал он. – А как же утенок? – Чертов утенок не слушал никого, не делал, как ему говорили! – сказал я, и пошел вверх по тропинке, оставив Чарли стоять и смотреть мне вслед. Питер был прав. Моя попытка заботиться о них ничего хорошего не давала. Я Чарли не мама, и нечего мне пытаться ею стать. Если этот глупый мальчишка упадет в крокодилий пруд, или будет съеден медведем, или забредет на поля Многоглазов, мне наплевать, потому что он – не моя проблема, и я за него не отвечаю. Это Питеру захотелось забрать этого маленького гаденыша. Пусть он и присматривает за Чарли, пусть он… Я шел все медленнее, а потом остановился. Я поднялся почти до половины склона, и громкие крики мальчишек в пещере раздавались чуть ли не у меня в ушах – так они шумели. Я оглянулся. Чарли стоял у начала тропы, подняв лицо вверх в лунном свете, и из его глаз лились слезы. Он казался застывшим – словно мышцы у него свело, – не мог идти следом, мог только ждать. Ждать, чтобы я вернулся. Я вздохнул, и на выдохе из меня вышла вся злость. Питер выбирал мальчишек – да, это так. Но он о них не заботился. Он за ними не присматривал. Он не учил их, как найти самые хорошие грибы, как забросить удочку, чтобы поймать рыбу. Он брал их сражаться с пиратами, но не учил, как это надо делать, чтобы их не убили. Он не показывал, как снимать с оленя шкуру на одежду, не утешал, когда они плакали ночью, не хоронил, когда они умирали. Это делал я. Питер умел показать самую короткую дорогу к русалочьей лагуне, составить команды для Битвы, прокрасться ночью в лагерь пиратов и украсть блестушки, которые прятал в дупле нашего дерева, словно сорока-переросток. Питер был для веселья, для игр, для приключений. А я – я помогал товарищам его игр выживать, даже когда они становились ему не нужны. Как Чарли. Я спустился обратно – уверенно, несмотря на узкую тропинку с обваливающимся краем, который обещал болезненное падение, если не перелом. Я не знал, простит ли меня Чарли, но при моем приближении он вдруг побежал и напрыгнул на меня. Я пошатнулся, но устоял и сказал: – Эй, потише, а то оба упадем. Но я говорил не сердито. Чарли вжался лицом мне в шею и повторял снова и снова: – Прости, Джейми. Прости. Я буду слушаться. Я буду хорошим. Прости. Только не бросай меня. Жаль, что я не мог пообещать ему, что с ним ничего плохого не случится. Такие обещания давать нельзя было – ни на острове, ни в Другом Месте. С мальчишками всегда что-то случается. Они падают. Они разбивают друг другу носы. Они обзывают друг друга. Иногда их съедают крокодилы. Иногда их протыкают пираты. Я не буду врать Чарли. Но я могу пообещать, что я его не брошу. Вы прочитали книгу в ознакомительном фрагменте. Купить недорого с доставкой можно здесь