А что, это идея! Я лихорадочно переложила Шомо вперед, сдвинула на место заднее сиденье и с трудом достала увесистый мешок с продуктами. Интересно, откуда у нас столько?! Но теперь уже неважно, откуда, лично мне ничего не нужно. Пусть кушают на здоровье. Приоткрыла крышку, вытолкнула мешок наружу и таким резким рывком подняла самолетку вверх, что меня отбросило назад. Испуганно взвизгнул Шомо, которого бросило на меня, накрыв сверху покрывалами и придавив подушками. Тихо матерясь сквозь зубы, яростно выкарабкиваюсь из-под постели, крепко прижимая к себе фейри и заставляя метелку все увеличивать и увеличивать скорость. Посвистывает за иллюминаторами встречный воздух, пролетает мимо розовыми фламинго пух курчавых облаков, а мне все кажется, что стоит обернуться, и я снова увижу изумленные зеленые глаза и медленно таящую на полуоткрытых губах лживую улыбку. Часа через полтора у меня не осталось ни сил, ни слез. Боль в груди не стала меньше, просто перешла из разряда внезапной в ранг привычной. Я обессиленно и безразлично лежала ничком на заднем сидении в окружении смятых покрывал и подушек, а на моей голове уютно устроился Шомо, успокаивающе копаясь маленькими пальчиками в волосах. Словно догадываясь, как мне сейчас плохо. Эх, малыш мой пушистый! Только ты и способен меня понять и пожалеть, не требуя ничего взамен. – Хочу есть, – дернув за мое ухо, сообщил фейри. Ну, вот и сглазила. Теперь нужно думать, чем его накормить. Кстати, несмотря на страдания, я бы тоже что-нибудь перехватила, такое… утешающее. Типа фисташкового мороженого со свежими вафлями и горячим кофе. Можно еще кусок шоколадного торта добавить. Нет, лучше себя такими фантазиями не дразнить, вздыхаю, приказав самолетке приземляться, или, как там называется этот мир? Тезар? Значит, притезариваться. Звучит, конечно, прикольно, зато правильно по сути. Вот и подходящее местечко подыскалось, чистая речушка, пустынная песчаная отмель и кустики сразу за ней. Необходимый атрибут каждой стоянки, как же без кустиков-то? Конечно, я теперь вроде как одна, да вот только Шомо не ко времени себя мальчиком осознал. Спустившись ниже к облюбованной отмели, понимаю, кустики вблизи значительно крупнее, чем казались сверху, да и местечко оказалось не таким уж пустынным. Приоткрыв иллюминатор, высунула в него голову и попыталась понять, что же такое тут происходит. А что действительно что-то происходит, понятно по качающимся вовсе не от ветра кустам, лязгу железа и странным выкрикам. Нет, тут явно не пикник и не ролевики развлекаются, а настоящий бой. Ну и зачем он мне, скажите на милость, нужен? У меня в своей жизни сплошные бои, и реальные, и моральные. С противниками и с собой, зачем мне еще в чужой ввязываться? И пока я так рассуждаю, самолетку, мороком прикрытую, поближе подвожу, чтобы понять, кого бьют, хороших или плохих. Как я это пойму? А вот и сама пока не знаю, но уж попытаюсь как-нибудь. Хотя, если по уму, то лететь мне отсюда надо, и не оглядываться. Чужой мир, чужие войны… Вот только не так мы, Бабки-Йожки, устроены, чтобы равнодушно мимо какой-нибудь разборки пройти. Или пролететь. Нам всегда нужно в самую гущу влезть, во всем разобраться и обязательно помочь тем, кого мы сочтем правыми. И неважно, что иногда после такой помощи полностью вычерпан магический резерв, собранный буквально по капле, на голове растут шишки, а на спине зреют синяки. Зато справедливость, как мы её понимаем, восстановлена. Одетый в кожаную броню и легкий шлем воин, с мечом в руках, вывалился из кустов, упал, вскочил и снова ринулся рубить кого-то. Пока не понятно, кого. Но и тот не зевал. Шлепнул в сторону мечника зеленоватой шапкой пены, а когда воин ловко увернулся от плевка, неожиданно цепко ухватил его за ногу буро-зеленым щупальцем. Приподнял вверх и потащил к себе, но мечник, извернувшись, рубанул мечом по щупальцу и тяжелой кучкой рухнул в траву. Ха, похоже, я уже определилась, на чьей стороне воюю. После той ночи, когда какая-то тварь чуть не сожрала гномов, я долго пыталась выяснить, что это было такое и с чем его едят. Но мои попутчики раньше таких тварей не знали, это было понятно по их растерянно-виноватым взглядам. Только одно внятное объяснение и смогли мне выдать, в их мире, богатом магической энергией, иногда оживают самые страшные человеческие фантазии. А уж если этот фантазер к тому же еще и маг… неинициированный, или того хуже, злой… тогда тушите свет. Так что уничтожать подобную гадость, как говорится, сам бог велел. Срочно опускаю самолетку пониже, но с достаточным страховым запасом, и откидываю крышку. Ну, держись, чудище неведомое! Первый огненный шар я влепила точно в щупальце, высунувшееся из куста, второй в задергавшееся от этого удара сплетенье веток. Куст дернулся, затрясся как в лихорадке, из него донесся полный боли вой. Что гад, не нравится?! Я прицелилась и запустила в центр пляшущего куста еще один файербол. Получай фашист гранату! Мечник, успевший подняться на ноги, с вытаращенными глазами и распахнутым в безмолвном крике ртом, не веря себе, смотрел, как из повисшей над ним птички вылетают жаркие лохмоты огня. Потом вдруг истошно взвыл тонким, пронзительно-жалобным голосом, отбросил меч и ринулся в самый центр полыхающих ветвей. С ума, что ли, сошел от радости? Куда это он? Вместо того, чтобы благодарить за спасение… Странные они, эти иномирцы, как я погляжу. А вот глядеть-то у меня времени и нет. Потому что спасенный мной воин, похоже, всерьез собрался заняться самосожжением. – Ну точно с ума сошел! – раздраженно буркнула я, закручивая воду в реке жгутом и направляя на горящий куст. А потом посадила на отмель самолетку и, решительно выпрыгнув из нее, отправилась разбираться с чокнувшимся мечником. Он сидел прямо в грязной от сажи и пепла луже, стянув с головы шлем, и горько рыдал над лежащим перед ним бездвижным телом. Второй воин суетливо обрезал трясущимися пальцами обгорелые лохмоты того, что когда-то было рубашкой, растерянно повторяя как заклинанье одно и то же. – Да что ж это… да что ж это такое… А действительно, что это такое? Где та тварь, которую я сожгла и откуда взялся этот лежащий среди обгорелых веток мужчина, покрытый страшными ожогами?! – Что здесь происходит? – подойдя вплотную, спросила я, и воины вздрогнули от неожиданности. – А ты кто такой?! – на пару секунд оторвавшись от своего занятия, спросил тот, что хлопотал над пострадавшим. – Я тут мимо… проходила. – начиная подозревать, что произошло страшное недоразумение, уклончиво объясняю я, внимательнее присматриваясь к тому воину, которому положено благодарить меня за спасение. – Ну и иди дальше. – буркнул он тоскливо, и я еще немного утвердилась в своем подозрении. – Вообще-то я Бабка-Йожка и немного могу лечить… – скромно объявляю грубияну, нет, извиняюсь, грубиянке. Не бывает у парней таких тонких черт лица и таких длинных ресниц. У меня и самой неплохие, но ее ресницы – это отдельная песня. – Миленькая, помоги! Умоляю! – так и кинулась она ко мне. – Я попробую, – доставая свою сумку и увеличивая ее, – обещаю уклончиво, – а ты пока подробно объясни, что тут произошло. – Подробно? – непонимающе взметнулись ресницы, отрываясь на секунду от наблюдения за тем, как я осторожно составляю возле раненого батарею пузырьков и баночек. – Подробно это долго… но я попробую. Меня посватал… один человек… но в их местности водится много всяких… монстров. Вот отец и решил… научить меня от них отбиваться. Мы всегда тут тренировались… место пустынное, дорога далеко. А сегодня… вдруг… Девица горько всхлипнула. – Понятно. – быстренько перебиваю ее рассказ, – Дальше я сама видела. Почти положив ладони на обожженную грудь своей жертвы, начинаю понемногу пропускать через них целительную энергию. И наталкиваюсь на плотный щит, отторгающий мою помощь. Вот так сюрприз! Что мужчина маг, стало понятно после рассказа его дочери. Но что настолько сильный, чтобы защитить себя от вторжения чужой магии, я даже предположить не могла. Непонятно, как он смог пропустить мои удары, видимо сыграл свою роль фактор внезапности. Но во всех случаях сейчас его нужно лечить не мне, а кому-нибудь из местных магов. А где их взять… ума не приложу. Но на всякий случай попробую свои снадобья. Я мазала ожоги приготовленными еще на земле мазями и примочками, и понимала, это бесполезно. Нет, если бы удалось заклинанием запустить регенерацию, то мази несомненно ускорили бы процесс, а пока только играли роль антисептика. – Кто это?! – изумленно распахнув глаза, охнула девушка, скорбно наблюдавшая за моими бесплодными усилиями. – Где? – оглядываюсь, не поняв вопроса. Оказывается, Шомо. Непонятно, как он сам вылез из самолетки, если она висит почти в метре от земли. Однако выбрался и приковылял ко мне. И теперь тоже водит крохотными ручками над лежащим без сознания магом. Миленький, мохнатенький, помогай! Пустоголовая Бабка-Йожка, не разобравшись, прижарила заботливого папашу, стремившегося подготовить дочку к нежелательным встречам. А все эта любовь проклятая виновата, совсем с ума меня свела. – Надо Гарона. – вздохнул Шомо. Что? А где, интересно, я его возьму? Нет, Шомо, и не намекай! Никогда я этого не сделаю! Никогда! И не смотри на меня так своими укоризненными бусинами! Так ведь и нет их уже там, наверное. Что сидеть-то на одном месте? Да и долго это, пока туда слетаю, пока обратно… – Надо, – упорно повторил фейри. – Я подержу. Иди. Ну, вот что ты со мной делаешь, чудовище лохматое! А я-то тебя еще другом считала! Не понимаешь, что ли, как мне тяжело туда возвращаться?! Я ведь про них даже вспоминать не хочу, не то, что видеть. А тем более, просить об одолжении! Ну, не смотри так, и сама понимаю, что виновата… вот только ноги идти не хотят… Да иду, я уже, иду! Всю дорогу до места ночевки я нервничала, а когда я нервничаю, то всегда жутко хочу кушать. Вот и наколдовала себе смачный шмат бело-розовой ветчины, полбуханки хлеба и пучок зеленого лука. И умяла в один присест, запивая горячим чаем. Энергии истратила уйму, в родном мире после такого растранжиривания месяца два бы без маны сидела, а здесь почти сразу запас пополнился. Немного помаявшись бездельем, решила убрать в самолетке. Не столько ради чистоты и порядка, сколько желая отвлечься от мрачных мыслей. Ведь что греха таить, настолько сердита я была на бывших спутников, что не желала никогда даже имен их вспоминать. И если бы не умирающий маг, никогда они больше меня и близко не увидели. А теперь вот сама лечу к ним и не просто так, а с просьбой о помощи. Да еще как вспомню, что признаваться придется в своем промахе, так и вовсе тошно становится. Вот если бы удалось придумать какой-нибудь маневр, чтобы не пришлось ничего объяснять… Я вытряхнула в иллюминатор собранный мусор, сунула в ящик под передним сидением постельные принадлежности и перебралась вперед. Как-то приятнее сидеть спиной к тем, кого не хочется видеть даже в страшном сне. Хотя, вполне возможно, мне и не придется никого увидеть. Ну, есть же у них хоть какая-то гордость? Лично я на их месте уже была бы далеко от того кострища. И все же, подлетая ближе, поймала себя на том, что нервничаю, как когда-то перед выпускными экзаменами. Все давно знакомы, предмет выучен назубок, а я почему-то трясусь как последний листок на осеннем ветру. Вон уже показались верхушки высоких деревьев, под которыми вчера Кинна сумела притезарить мою самолетку. Я никак не могла понять, чего мне больше хочется… чтобы они тут сидели, или чтобы уже ушли?! Ох, что бы такого сжевать… или выпить? Нет… не алкогольное… это полнейший самообман, что в таких случаях помогает стопка водки. А вот валерианки… Или нет, валерианку мне теперь, наверное, тоже нельзя даже близко показывать. Мой кот после нее такие фортеля выкидывает, что без смеха смотреть невозможно. Кстати… насчет посмотреть… может, уже пора… выглянуть в иллюминатор? Я еще несколько секунд колебалась и тянула время, плавно опуская самолетку к месту стоянки. А когда, бросив взгляд на потухший костер, никого не обнаружила на старом бревне, осиротело валяющемся рядом с ним, тягучая боль, поселившаяся в груди, резанула с новой силой. Значит, все-таки я надеялась… Как оказалось, зря. С тоской перевожу взгляд в полуденную тень, залегшую под деревьями, и сердце вначале останавливается от неожиданности, а потом начинает нервно отбивать суматошные удары. Никуда они не ушли. Сидят на чахлой травке, поодаль друг от друга, и в напряженном молчании смотрят на мое растерянное лицо ожидающими взглядами.