Когда Чабык забросил наверх еще одного лучника, ведун взялся за петлю, потянул на себя, махнул рукой кочевнику, привлекая его внимание, и полез по склону дальше вправо. Воин явно не понимал, чего от него хотят, и медленно подводил гнедого, оставляя веревку натянутой. Ведун прикинул, что по расстоянию примерно угадал, резко выдохнул и спрыгнул вниз. Петля резко дернула руку, он помчался вперед, скользнул почти над самой землей, по инерции маятником взметнулся дальше, наверх, замер в верхней точке в паре саженей над уступом, торопливо освободил руку — и упал вниз. Щит под ногами сразу провалился — бандит, естественно, не ожидал подобного груза. Очутившись среди аланов, Олег ловко выхватил клинок, круговым движением рассекая сразу все в пределах досягаемости. Перекинул щит из-за спины в руку, сделал длинный выпад, протыкая тело, мелькнувшее за спинами уже падающих врагов. В этот миг его щит дернули в сторону, вырвав из рук, и открыли Олега для удара, словно устрицу перед обедом. Перед лицом совсем рядом, глаза в глаза, оказался чернобровый, черноволосый, черноусый алан, оскалился и коротким резким движением ударил кинжалом в живот… Ведун попытался отпрянуть, втянул насколько мог брюшной пресс, поднял саблю. Свободной ладонью со всей силы прижал клинок к груди бандита, рванул за рукоять в сторону, благо изгиб клинка позволял такую вольность. Тыльная сторона обожгла пальцы — но противнику пришлось куда хуже. Остро отточенная колдовская сталь легко вспорола куртку, кожу, ребра, и Олегу померещилось, что она даже хлюпнула от восторга. Глаза горца погасли, ведун мельком глянул вниз: — Проклятие! Теперь дырка в поддоспешнике будет. И тут же скользнул влево, уходя от удара краем щита в голову, припал к камням, резанул понизу, отделяя бандита от его выглядывающей из-под щита ступни. Увидел мелькнувшую тень, развернулся и вскинул обе руки, спасая их от сверкающего кинжала. Сталь, высекая искры, резанула по толстым кольцам байданы, но вреда не причинила. Не для того Олег себе броню ковал, чтобы ее ножичком могли проткнуть. Ведун с коротким выдохом опустил клинок, и голова бандита развалилась надвое от макушки до плеч. — А-а-а!!! — Отбросив лук, горец, что стоял на краю уступа, выхватил кинжал, кинулся в атаку. Одновременно прыгнул на незваного гостя и паренек справа. Олег, спасаясь от второго, кинулся на первого, отмахнул нож влево, обратным движением рубанул по горлу, развернулся. Паренек на его глазах подобрал второй кинжал, потер клинок о клинок. Все его лицо перекосило от злобы. И тут сверху между ними упала Роксалана. От неожиданности оба на миг отпрянули. Сверкнул шамшер, и голова малолетнего бандита скатилась на камень. — Вот это класс! — выдохнула девушка. — Олежка, за такой аттракцион любой джампер тебе душу продаст. — Ты случайно не прыгун? — О своей подумай… Интересно, кто это там шуршит? — Она подошла к краю уступа, поддернула ногу, по которой снизу пытались кольнуть кинжалом, а когда над обрывом показалось бандитское рыло, ею же с размаха ударила под подбородок. Тать с воем покатился вниз по камням. — Эх, видел бы меня мой папа… Я бы никогда в жизни не допросилась мелочи на мороженое. Олег вышел на дальний выступ скальной площадки, глянул вниз. На него уставились сразу десятки глаз. Ведун кивнул, поднял ближний камень, прицелился и уронил. Увы, удар пришелся в край телеги. Хрустнули жерди облучка, повозка перевернулась через передние колеса, задние слетели и покатились в стороны. Он взялся за второй валун. Разбойники, не дожидаясь результата, прыснули в стороны. Вскоре из долины с двумя десятками степняков примчался Судибей. Воины принялись растаскивать возки, открывая ровную гладкую дорогу кованым сотням Чабыка, что уже поднимались в седла. Половцы тут и там переливчато засвистели, побежали к своим лошадям, попрыгали в седла, вскинули пики. Аланы сбились в неровную толпу на безопасном расстоянии от уступа, тоже выставили копья. Плотные сотни одетых в железо монголов, сопровождаемые рыхлой лавой слабовооруженных нукеров, пронеслись через узость под скалой, монолитной кувалдой врезались в пеших бандитов, нанизывая на длинные пики сразу по два-три врага, стаптывая копытами, давя поверженными в стычке лошадьми. Толпа резко уплотнилась — да так, что многие бандиты из задних рядов отлетели назад, — попятилась. Половцы дали скакунам шпоры, залихватски засвистели, развернулись и стремительным галопом унеслись по ущелью прочь. Число татей разом уменьшилось вдвое — но аланы все же пытались отбиваться. Несколько минут. Потом толпу горцев обошли подоспевшие нукеры Судибея, окружили и забили ударами длинных копий. Монголы спешились. Одни стали шарить по мертвецам, забирая оружие и все, что у тех имелось ценного, другие побежали вверх по склону. В деревне уже кричали и выли, а скоро послышались и крики. Над домами стали появляться дымки. — Чего это они? — удивилась Роксалана. На ее памяти это был первый случай, когда монголы жгли чьи-то жилища. — Красивый старинный обычай, — нервно погладил подбородок Олег, сжал пальцами бородку. — Месть до седьмого колена. — Месть чего? — то ли не поняла, то ли не захотела понять девушка. — Уровень преступности люди понижают! — огрызнулся ведун. — Тебе нравится, когда тебя грабят и убивают? Нет? Вот чтобы этого больше не было, стражники убивают бандитов, которые грабят, родителей бандитов, которые воспитали грабителей, детей бандитов, которых грабители воспитывали подобно себе, и родственников грабителей, что были не против существования бандитов и никак им не мешали. И вообще всех, кто мог заразиться от бандитов этой ментальной заразой. — Ты чего, совсем умом тронулся?! Дети же не виноваты! И старики беззащитные! — Чего орешь?! — рявкнул в ответ Середин. — Если я тебе про обычай рассказал, это не значит, что я в нем виноват! Не я его придумал! — Он подумал, и добавил: — И не мне его отменять. Давай спускаться, не до вечера же здесь торчать. Нукеры за волосы тащили из деревни визжащих девок, скатывали какие-то тюки, бочки, волокли большие глиняные кувшины. Похоже, монголы были далеко не первой жертвой «лжепроводников» и местного разбойничьего интернационала. Любовод, сверкая масляными глазками, указывал, что и куда грузить, благо половцы оставили гостям изрядное число пустых повозок. Роксалана тоже заинтересовалась неожиданно обильной добычей и прогуливалась рядом. Ксандр и Плоскиня Бродников пытались вернуть на место колеса сломанной Олегом телеге. — Это был хан Котян, господин, — сообщил подошедший Чабык. — Племя половецкое из мест задонских. Большего пленные не сказали. Умерли. — Задонский? — поднял голову Плоскиня. — Уж не из племен ли мезотовских? — Ты его знаешь? — одновременно повернулись к купцу оба хана. — Хана? Нет. Но в местах тамошних бывал. Пороги где знаю, мели, броды. — На Дону есть броды? — В восприятии Олега эта древняя река, Дон-батюшка, была чем-то монументальным, полноводным, глубоким. — Дык, осень же, Тенгизхан. За лето пересыхает половина всего по степям. Черный брод открывается, Бесов Камень, Лубяные пороги, Лысый перекат. Маныч так и вовсе пропадает. Олег и Чабык переглянулись. Эта обмолвка окончательно решила все сомнения. У них нашелся проводник по приазовским степям. Догнать и покарать грабителей всегда остается делом чести не только для монголов, но и для любого уважающего себя человека. Здесь же сами небеса отдавали подонков в их руки. Калка Уже войско наше стояло на Днепре у Заруба и Варяжского острова: там явились десять Послов Татарских. «Слышим, — говорили они Князьям Российским, — что вы, обольщенные Половцами, идете против нас; но мы ничем не оскорбили Россиян: не входили к вам в землю; не брали ни городов, ни сел ваших, а хотим единственно наказать Половцев, своих рабов и конюхов». Битва началася… …Но малодушные Половцы не выдержали удара Моголов: смешались, обратили тыл; в беспамятстве ужаса устремились на Россиян, смяли ряды их и даже отдаленный стан. Половцы, виновники сей войны и сего несчастия, убивали Россиян, чтобы взять их коней или одежду. Н. М. Карамзин. История государства Российского. Глава VIII Добраться до Дербента без проводников получилось куда проще, чем ожидали путники. За три дня обоз выполз из глухих горных ущелий, куда заманили его разбойники, на проезжий тракт, по которому покатился ровно на север. На первом же россохе Олег приказал повернуть в сторону восходящего солнца, и вечером того же дня они вышли к морскому побережью. Еще два дня пути по предгорьям Кавказа, между вершинами и морем — и впереди показалась неприступная каменная твердыня, совсем недавно обретшая гордое звание свободного эмирата. Или ханства. Или халифата… Насколько помнил Олег, сия неприступная твердыня постоянно переходила из рук в руки между хазарами, арабами, турками, персами; она освобождалась, занималась, а потому точно угадать, что за звание носила она в этот раз, было невозможно. Прочная стена крепости перекрывала половину мира ничуть не хуже китайской. Две версты каменной кладки начинались из соленых волн Каспийского моря — служа одновременно молом для гавани торгового порта, — разрезали перешеек и упирались в скалистые склоны Кавказа. Не обойти и не объехать. Высокие стены из каменных блоков могли стать непреодолимой преградой для храбрых нукеров, если бы не горсть серебряных монет, отсыпанная в чашу начальника привратной стражи. Длинноусый круглолицый воин не только указал покорителям половины мира удобную дорогу к порту, но и признался, что всего четыре дня назад через ворота прошли на север две сотни половцев без заводных коней. Здесь монголы расстались со своим обозом и новгородским купцом. Походное снаряжение и монгольское добро Любовод поклялся отправить через море на восток, в порт Дилак, откуда наместник сам переправит его в Хара-Хорин. Со своей же частью товара он отправлялся домой, к заждавшейся молодой жене и оскудевшим амбарам. Единственное, что смутило ведуна, так это фраза: — Увидимся в Муроме, — что сказал купец, обнимая его на прощание. Но уточнять при всех, что к чему, Олег не захотел. Рисковать столь важной тайной совсем недалеко от цели пути он не хотел. Тракт, на который стража эмирата беззаботно пустила вооруженных чужаков, тянулся мимо стен города, притулившегося в горах на две сотни саженей выше порта. Может быть, поэтому никто и не заинтересовался целью пути двух тысяч идущих одвуконь копейщиков. Прошли, как и не было — всем все равно. Заплатили, и ладно. Без медлительного обоза конница пошла веселее, проносясь за день по тридцать-сорок верст. Двигались они по дороге, мимо частых постоялых дворов, а потому с легкостью узнавали о поведении разбойников. Половцы без заводных медленно теряли преимущество. На берегу Терека хозяева двора сказали, что монголы отстают от разбойников уже на три дня. После трех переходов вдоль Манука отставание сократилось до двух дней. Чтобы переправиться через Дон, кочевникам пришлось два дня идти вверх по течению — здесь находился обнажающийся по осени коварный Лысый перекат. Над мелью течение резко ускорялось, и немало зазевавшихся ладей оказывались выброшены на гладкий галечный перешеек, опрокинуты набок и разбиты. Здесь монголы остановились, разослав в стороны дозоры. Пришельцы не искали войны, они пришли с миром. Все, чего они желали — это найти кочевье хана Котяна и его самого. Местные степняки совсем не обрадовались нежданному соседству и тысячным табунам, травящим их посевы. Может быть, поэтому очень быстро нашелся пастух, указавший путь, по которому хан ушел дальше на север, внезапно бросив родные степи. Монголы снова поднялись в седло и почти десять дней скакали по следу, пока наконец не вышли к черному широкому Днепру. По ту сторону реки красовался высоким частоколом и черными дощатыми крышами небольшой острог — первая порубежная крепостица огромной и могучей Руси. Возле русской твердыни стояли несколько половецких юрт — и больше тридцати полотняных шатров с чермными, золотыми и темно-красными стягами. В версте от берега паслись три табуна примерно по три сотни голов в каждом. Еще несколько стад можно было разглядеть выше и ниже по течению — но за дальностью расстояния счесть их было уже невозможно. — Это Заруб, — сообщил Плоскиня. — Крепость киевская. Брод здешний охраняет. А стяги русские. Золотой — киевского князя, красный — Галицкого, а алый совсем — то Черниговский… — Здесь тоже брод? — удивился Олег. — Вот уж не ожидал, что великие русские реки такие мелкие. Вот только что делают половецкие разбойники среди наших шатров? Он направил коня к реке, но Чабык успел перехватить его, удержал жеребца за поводья: — Куда ты, Тенгизхан? — Встречусь с князьями, расскажу, что за урод среди них прячется. Думаю, они его отдадут. — Как можно, одному, без упреждения? Ты же правитель, а не купец простой. Послов надобно поперва послать, уговориться. Мысли их узнать, планы. А ну враждебны они нам окажутся? А ну, хан этот нас специально в ловушку заманил, дабы от тебя избавиться? — Отсюда до аланов месяц пути, Чабык, — усмехнулся Олег. — Можешь быть уверен, про нас тут никто и слыхом не слыхивал. — Тем паче, Тенгизхан! Как можно к незнакомым вождям открытой грудью идти? Я к ним десяток нукеров, что поопытнее, отправлю. Они про все ханам тамошним и расскажут. Про обиду нашу и душу подлую хана Котяна. Они татя и заберут, коли воины сии его выдадут. А не выдадут, так ответ привезут. — Хорошо, — кивнул Середин. — Отправляй. Он отъехал от берега, спешился, не отрывая взгляда от столь близких, родных, но все же недоступных шатров. Там были русские, русские, русские!!! Те, что родились с ним на общих равнинах, росли под общим с ним небом и были, как ни крути, одной с ним крови. Десять всадников, оставив на берегу оружие и доспехи, направили лошадей в реку, медленно ее пересекли, поднялись на противоположный берег. Чтобы не оскорблять хозяев, спешились возле чужого лагеря. Вошли… Больше всего Олегу сейчас хотелось оказаться на их месте. Среди своих, среди русских. Хотя почему нет? Он ведь пришел с миром. Если послы договорятся с ними быстро, общий пир можно закатить уже сегодня вечером. Должны договориться! Чего там обсуждать? Место татя — на виселице. Место воинов — за богатым столом, за хмельной чашей. В лагере на том берегу началось движение, донеслись крики. А потом к Днепру вышел воин в сафьяновых сапогах, в красных шароварах, в длинной, до колен, синей рубахе и в щегольской соболиной шапке. Он поставил у кромки воды большую бадью и, вынимая по очереди, демонстративно метнул в стремнину одну за другой десять отрубленных голов. На монгольском берегу повисла мертвая тишина. У Олега внутри все сжалось так, словно кто-то положил туда большой холодный камень. Десять безоружных послов. Десять его соратников, прошедших половину мира. Вот так, походя… Ни за что. Он даже примерно не мог себе представить, с какой стати русские князья вдруг станут убивать доверившихся им гостей. Неужели они сделали это из-за разбойника Котяна? — Тенгизхан? — окликнул его Чабык. Это был вопрос. Даже риторический вопрос. Убийство послов, убийство соратников, бессмысленное и жестокое, могло означать только один результат. И будь впереди кто-то другой, Олег без колебаний бросил бы сотни в атаку и до самого конца «закрыл ворота жалости», как об этом красиво говорят на Востоке. Но впереди были русские. И ведун никогда, никак, ни в каком страшном бреду не мог представить себе войну против своих. Это было еще страшнее, чем… чем… Он не смог найти нужного образа, поймал поводья и резко забросил себя в седло: — Разворачивайся, Чабык. Мы уходим. — Как уходим, почему? — не поверил кочевник. — Но как же, Тенгизхан?! — Мы уходим, Чабык. Такова моя воля.