— Заточи-ка с двух концов палку. Он поднялся, в руках у него была свиная голова, и с нее капали капли. — Ну, где палка? — На — вот. — Один конец воткни в землю. Ах да — камень. Ну, в щель всади. Ага, так. Джек поднял свиную голову и наткнул мягким горлом на острый кол, и кол вытолкнулся, высунулся из пасти. Джек отпрянул, а голова осталась на палке, и по палке тонкой струйкой стекала кровь. Все тоже отпрянули; а в лесу было тихо-тихо. Они вслушались; в тишине только исходили жужжанием обсевшие кишки мухи. Джек сказал шепотом: — Берите свинью. Морис и Роберт насадили тушу на жердь, подняли мертвый груз, выпрямились. Стоя среди этой тишины в луже запекшейся крови, они выглядели почему-то как уличные воры. Джек сказал громко: — Голова — для зверя. Это — дар. Тишина, вгоняя их в трепет, дар приняла. Голова торчала на палке, мутноглазая, с ухмылкой, и между зубов чернела кровь. И вдруг со всех ног они бросились через заросли, на открытый берег. Саймон остался где был, — темная, скрытая листвой фигурка. Он жмурился, но и тогда свиная голова все равно стояла перед ним. Прикрытые глаза были заволочены безмерным цинизмом взрослой жизни. Они убеждали Саймона, что все омерзительно. — Я и сам знаю. Саймон поймал себя на том, что говорит вслух. Он поскорей открыл глаза, и свиная голова тут как тут усмехалась, довольная, облитая странным светом, не замечая бабочек, вынутых кишок, не замечая того, что она позорно торчит на палке. Он отвел взгляд, облизал сухие губы. Дар зверю. А вдруг зверь явится за ним? Кажется, голова с этим соглашалась. «Беги, — говорила голова молча, — иди к своим. Ну да, они просто пошутили, и стоит ли из-за этого огорчаться? Просто тебе нехорошо, только и всего. Ну, в висках ломит, может, что-то не то съел. Иди, иди, детка», — говорила голова молча. Саймон поднял лицо, из-под тяжелых мокрых прядей посмотрел в небо. Там наконец были тучи, большими вспученными башнями они катили над островом — серые, розовые, цвета меди. Тучи наваливались на землю; они выжимали, выдавливали от минуты к минуте все более душный, томительный жар. Даже бабочки и те покинули лужайку, где капала кровью и усмехалась эта гадость. Саймон опустил голову, стараясь не разжимать век, потом прикрыл глаза ладонью. Под деревьями не было теней, и все застыло и подернулось перламутром, будто, сбросив с себя очертанья, вдруг перенеслось в вымысел. Над черным комом кишок, как пила, жужжали мухи. Вот они обнаружили Саймона. Сытые, они обсели струйки пота у него на лице и стали пить. Они щекотали ему ноздри, у него на ногах они затеяли чехарду. Черные, радужно-зеленые, несчетные; а прямо против Саймона ухмылялся насаженный на кол Повелитель мух. Наконец Саймон не выдержал и посмотрел; увидел белые зубы, кровь, мутные глаза — и уже не смог отвести взгляда от этих издревле неотвратимо узнающих глаз. В правом виске у Саймона больно застучало. Ральф и Хрюша лежали на песке, смотрели на костер и праздно швыряли камешки в его бездымную сердцевину. — Эта ветка — уже все. — Где Эрикисэм? — Надо еще принести. Кончились зеленые ветки. Ральф вздохнул и поднялся. Под пальмами на площадке не было теней; и странный свет бил сразу отовсюду. В вышине по вспученным тучам ружейным выстрелом ухнул гром. — Дождь будет проливной. — А костер как же? Ральф сбегал в лес, принес зеленую пышную ветку и бросил, в огонь. Ветка хрустнула, листья скрутились, и повалил желтый дым. Хрюша бесцельно водил пятерней по песку. — Народу у нас мало для костра, вот беда. Эрикисэм — это ж одно дежурство. Они все вместе делают… — Ну да. — Это ж нечестно. Понимаешь? Они по очереди должны дежурить. Ральф подумал и понял. Он лишний раз убедился, что совершенно не умеет рассуждать по-взрослому, и печально вздохнул. Этот остров все меньше ему нравился. Хрюша глянул на костер. — Скоро еще зеленая ветка понадобится. Ральф перевернулся на живот. — Хрюша. Что же нам делать? — Ну, как-то справляться без них. — Да — а костер? Он хмуро оглядел черно-белое месиво, в котором лежали несгоревшие ветки. Поискал слов. — Я боюсь… Увидел, что Хрюша поднял на него глаза, и понес наудачу: — Я не зверя боюсь. То есть его тоже, конечно. Но ведь никто не хочет понять насчет костра. Если б тебе бросили веревку, когда ты тонешь… Или доктор бы сказал: надо это принять, а то умрешь — неужели бы ты не принял? Ведь же принял бы? — Ясное дело, принял бы. — Неужели им непонятно? Ну скажи? Ведь без сигнала мы все тут умрем! Посмотри-ка! Над золой зыбились горячие струйки — слюдяные, прозрачные. Дыма больше не было. — Мы не можем поддерживать костер. А им все равно. И даже… — он заглянул в потное Хрюшино лицо, — даже мне иногда все равно. Ну вот возьму я и на все плюну. Что же с нами тогда будет? Хрюша в смятенье снял очки. — Не знаю я, Ральф. Надо держаться, и точка. Взрослые бы держались. Ральф, начав облегчать свою душу, уже не мог остановиться: — Хрюша, за что? Хрюша посмотрел на него удивленно: — Ты это насчет… ну… — Да нет… я вообще… почему у нас все так плохо? Хрюша долго тер очки и думал. Когда он понял всю степень доверия Ральфа, он вспыхнул от гордости. — Не знаю, Ральф. Наверно, он виноват. — Джек? — Джек. — Вокруг этого слова уже тоже витало табу. Ральф веско кивнул. — Да, — сказал он, — возможно, все из-за него. Лес разразился ревом; бесноватые с красно-бело-зелеными лицами выскочили из кустов, голося так, что малыши с воплями разбежались. Краешком глаза Ральф увидел, как спасается Хрюша. Двое бросились к костру. Ральф приготовился защищаться, но они схватили полуобгоревшие ветки и помчались по берегу. Трое других остались, стояли и смотрели на Ральфа; и он понял, что самый высокий, весь голый, только краска да пояс, — Джек. Ральф перевел дух и сказал: — Ну? Джек не ответил, поднял копье и заорал: — Слушай — вы все! Я и мои охотники живем у плоской скалы на берегу. Мы охотимся, мы пируем, нам весело. Кто хочет присоединиться к моему племени — приходите. Может, я вас и оставлю у себя. А может, и нет. Он умолк и огляделся. Маска спасала от стыда и неловкости. Он каждому заглянул в лицо. Ральф стал на колено у костра, как спринтер перед стартом, и лицо его скрывали волосы и грязь. Близнецы выглядывали из-за пальмы на краю леса. Возле бухты малыш зашелся плачем, а Хрюша стоял на площадке, прижимая к груди белый рог. — Сегодня мы пируем. Мы убили свинью, у нас есть мясо. Если хотите, можете угоститься. В вышине из облачных каньонов снова бабахнул гром. Джек и двое неопознанных дернулись, задрали головы и сразу успокоились. Все рыдал малыш у бухты. Джек еще чего-то ждал. Потом нетерпеливо шепнул дикарям: — Ну, давайте!