Дон прочитал еще несколько и замолчал. – Дружище, я рад, что ты снова пишешь! Руслан потрепал его по плечу. – Но мы отвлеклись от нашего вечера! – продолжил он. – А что, мы же все уже решили? – уточнила Аня. – Решить-то решили, – ответил Ларичев, – но вот сейчас лето. Я, конечно, люблю тепло, но боюсь, никто не соберется. – Ой, ну не все же уехали, – возразила Марина. – Вон у Ани на следующий день самолет в Турцию, она же придет. – Да, я приду! – подтвердила та, кивнув головой с безупречно собранными волосами. Казалось, со времен института Аня совсем не изменилась – только раньше ее темные локоны чаще лежали на плечах, теперь же она собирала их в плотный пучок. Эта была все та же Анна Абашева, сильная, смелая, открытая – для своих. И все же она становилась другой. Стихи выдавали внутреннюю эволюцию, все жизненные уроки, потери, удачи или открытия, все, что было любовью, печалью или счастьем, утвердилось на книжных страницах. Надя посмотрела на подругу. Иногда ей казалось, что Абашева сделана из стекла или хрусталя, как одна из статуэток Лалика. И то, что Анна рассказывала о своей жизни, казалось фантастическими придумками, историями, которые принцесса сочинила оттого, что заскучала во дворце. Например, как в детстве во время морозной ночи ночевала с лайками под трубами теплотрассы – шла домой, пригрелась с собаками и уснула. Ее всем поселком искали, нашли под утро. Надя тогда подумала, знают ли современные московские дети, что такое теплотрасса. Или о работе в Инте инженером, а там зимой, когда мороз становился ниже сорока градусов, начинали потрескивать стекла. А за день температура и давление сильно менялись. Однажды, когда Аня писала отчет, из носа полилась кровь и все листки намокли. И она была в ужасе не от вида крови, а от того, что все это ей нужно переписывать. Иногда она приезжала домой в час ночи, сбрасывала теплую одежду, накрывалась чем-нибудь и спала. Спала до пяти, а в пять тридцать за ней приезжала машина, везла ее на стройку, и она смотрела в темные окна и завидовала людям, которые могут в это время спать. Или как она почти сразу после родов не могла найти работу, а потом делала целых три редакторских проекта и почти не спала, но сдавала все в срок. Аня рассказывала про это с той же интонацией, с которой говорила, как они с сыном съездили в бассейн. Только о муже она почти ничего не рассказывала, точно так же, как Поль о своей жене. Надя посмотрела на Аполлона. Она увидела, что к зеленому рукаву его свитера прицепилась нитка, и протянула руку, чтобы убрать. Поль в ответ сжал ее пальцы и улыбнулся. Иногда ей казалось, что друг ужасно одинок и ему больших усилий стоит спрятать от мира штормы и бури, терзающие его незаметно даже для самых близких. Сила внутреннего надлома, проступавшая в его стихах, походила на бездну, которую не видно, стоя на равнине. Но стоит посмотреть вниз, и человек или в ужасе убежит прочь либо сделает шаг в этот обрыв, не в силах сопротивляться страстному душевному зову. – Анна придет, – она же выступает, – продолжал волноваться Антон. – А зрители – не придут! – А вы берите своих жен, – подсказала Лида. – Я-то возьму, – проворчал Ларичев. – Хотя что-то она в последнее время бросает меня. Говорит, работы много. Но придет. – Я даже Лизавету приведу, – пообещал Паша. – Она же маленькая еще! – испугалась Аня. – Ей нормально будет? – Если что, Оля ее заберет. Паша любил свою дочь. Когда Лиза родилась, он много говорил о ребенке, гулял с ней. Потом она начала подрастать, и Паша водил дочь в музеи и ездил с семьей по своим любимым городам. Антон даже предрекал, что от счастья Камышников перестанет писать. Но его предсказания не сбылись. А однажды Паша ездил на поэтический фестиваль в Калининград, и Лиза попросила его привезти настоящий янтарь с берега. Он долго не мог найти камни, лишь когда местные поэты помогли с поисками, счастливый Камышников бережно упаковал янтарики для дочери. И на обратном пути их потерял. Домой Паша не поехал, а отправился на новые поиски неограненного янтаря по ювелирным и сувенирным магазинам Москвы. Друзья ему помогали, советуя магазины, в которых можно было найти дикий камушек, а Марина предложила несколько бусин из своего янтарного ожерелья. Ближе к вечеру Паша нашел похожие камни. Лиза была счастлива. Он тоже. – Оля придет, вот это дело, – одобрил Антон. – И ты, кстати, – он посмотрел в сторону Нади, – бери мужа, любовника, поклонника. Кого-нибудь. Надя улыбнулась. – А вы заметили, что сегодня собрались только мы одни? – спросила она. – Потому что сегодня – есть только мы! – отозвался Паша. – Как в старые добрые времена. – Так, что мы еще не решили? – поднял голову Руслан. – Названия нет, – сказала Марина. – Просто стихи? – с ходу придумал Поль. – Уже где-то было, – ответил Антон. – Ну предлагай сам. – Может, что-то с летом связанное? Что-то простое… – Как ты только что сказал? – Надя повернулась к Паше. – Есть только мы? Точно, а ведь это название! – Да? – засомневался он. – Немного напоминает «нигде кроме». – Ну и пусть! Мы когда сидим здесь или где-то еще – весь мир исчезает, вы замечали? Есть только мы – и ничего больше нет. – А что, звучит неплохо, – поддержал Надю Руслан. – Но я бы сократил. Только мы. – Да, это лучше, – одобрил Антон. – Я не против, – сказала Марина. – Мне нравится, – согласилась Аня. – Ура! – крикнула Лида и подняла свою кружку. – Угу, угу, – кивнул Дон, записывая что-то в телефоне, – наверное, новое стихотворение. – Я как все, – сказал Ветров, который сегодня молчал почти весь вечер. – Тогда готовьте новые стихи, – заключил Виноградов. – А почему новые? – Да можно и не новые. Какие хотите. – А мне что делать? – спросил Ветров. – Ты будешь читать свою прозу. – Да я же давно не писал ничего… – Ну не хочешь читать – будешь вести вечер. Согласен? – Да, Миша хороший ведущий, – произнесла Марина, и Наде показалось, подруга посмотрела на него с прежней нежностью. На миг Наде померещилось, что на самом деле всей этой жизни после Литинститута не было, сейчас они разъедутся не по своим домам и семьям, а соберутся у нее, а следующим утром будут опаздывать на первую лекцию, на ходу запивая вчерашнее веселье холодным пивом. И все нынешние печали и тревоги пока еще ждут их где-то там, далеко, за дальним высоким горизонтом. Не что-то худшее, но – другое, медленно подступающее с каждым днем, все ближе. Сегодня Надя знала: каждый день – последний. И этот, за которым они обсуждали выступление, больше не повторится. Хотя впереди у них еще много стихов, вечеров и книг. По крайней мере, хотелось на это надеяться. 55. В будущем По небу раскатился закат цвета утиных лапок, когда Надя подошла к «Истине». Возле входа курили Ларичев и Виноградов, с ними несколько гостей. Тут же к Наде подошла Лида и закружилась вокруг нее словно большая бабочка, и ее черное платье с вышитыми золотыми цветами летело, не успевая за хозяйкой. Лида радовалась их вечеру, ведь летом обычно так мало выступлений, а здесь новая площадка, и все такие прекрасные… Опасения Антона не сбылись, зал был полон. Кроме поэтов на вечер пришли незнакомые посетители бара. Миша в зеленой рубашке и бабочке был неотразим. В ожидании начала они с Мариной о чем-то говорили вдвоем, за дальним столиком. Ее светлый вязаный сарафан напомнил Наде их выпускной вечер в Литинституте. Вот подруга в похожем светлом платье идет за своим дипломом. А Надя сидит рядом с ней и Ветровым, сначала невеселая, потом – счастливая, от того, что Повелитель пришел… – Надя! – К ней подошел Виноградов и обнял ее. – Снова рад тебя видеть! – Я тебя тоже. А где Настя? – Скоро придет. А может, не придет. – Вы что, поссорились? – Да нет, все нормально, не беспокойся. Он повернулся и пошел к барной стойке. Когда Надя слушала его стихи, она думала, что Руслан так и остался для нее человеком-загадкой. Она никогда не была уверена, что понимает его. Искренняя открытость, казалось, давала доступ ближнему почти на максимальную глубину его личности, но вот за этим «почти» стояли такие невообразимые, внеземные бездны, спускаться в которые и сам Руслан, возможно, не решался. Потянешь нитку – глядь, дыра в кармане. Из памяти посыпался песок. И вот стоишь один в глухом тумане, Сжимая в пальцах белый волосок. Растерянность от пяток до затылка По телу разливается, как йод. И катится порожняя бутылка, И хрипловатым голосом поет.