Ползешь за ней, как сонная улитка, Заходишь в освещенные дома, Теряешь кровь и чувствуешь, что нитка Вытягивается уже сама. Новых стихотворений у Виноградова не было, он читал те, которые Надя знала или даже помнила. Всё вокруг да около: зов трубы Или плеск реки под звездой укромною. Всё как будто в лес идёшь по грибы, А выходишь в город, в квартиру тёмную. То шумит листва, то звенит металл, То подкова счастья вдали зацокала, А порою кажется: заплутал. А на самом деле вокруг да около. А вот это Надя попросила его прочитать, хотя Руслан говорил, что уже составил список и настроился. Все же Виноградов вспомнил о ее просьбе. Пускай набычиваем жилы И жаркой брызгаем слюной, Но кто поверит, что мы живы, — Лишь полумертвый да больной. Другие, сытые не словом, Глотают будней саранчу И морщатся во сне здоровом, Который нам не по плечу. В какой момент человек начинает понимать, что прошлое безвозвратно потеряно? Понимала ли она во время последнего майского семинара: это их прощальная встреча? Больше такого в жизни не будет никогда… Может ли сердце принять такое? Во всяком случае, не сразу. Да и чтобы оценить размер утраты, нужно дать себе время прийти в себя, осознать потерю, чтобы, оглянувшись, счастливо улыбнуться, разрыдаться или же вздохнуть с облегчением. Надя посмотрела на Лиду, она читала стихотворение «Кома». Время взбрыкнуло вспять: и ещё Я с тобой слабо знакома, В датчике жизни не тикает счёт — Юности сладкая кома… Реет по ветру непачканный лист, В пене поёт Афродита, Бредя романсом, льнёт вокализ К ракушке сонного быта. Мне не знакома ещё ни одна Из выживательных тактик, И не прошила кометой до дна Я ни одну из галактик… Ныне ж одна из посильных мне лепт В мире, заваленном жестью, — Сидя в дыму по прошествии лет, Их разбирать на созвездья. Она ходила по сцене, взмахивая руками, бусы, волосы, золотистые рукава взлетали, падали и продолжали движение. Стихотворение называлось «Настежь». Неприкрытые дверки, скомканные носовые платки, — Во всем неполнота, нецельность, незавершённость. Знаешь, на поверку даже близкие друзья далеки, — Выпьешь, закусишь и снова полёт в бездомность. Веришь, не сотворится по взмаху лихой пейзаж Наших страстей и дней. Лишь вертлявый облак Иль золотой песок, устлавший вечерний пляж, Схватывают, но тут же меняют текучий облик. Снимки ветшают, бледнеет, как дым, двойник, — Нежный, наивный, плывущий в слепой нирване, Верящий, что любовь впечатана в сердолик, Ждущий, что счастье, как дрозд, запоёт в кармане.