– Переделкино! – узнала она. – Да, точно, – отозвался Лялин, – я здесь как-то жил почти год. У друга. – Да? Ты мне не говорил. А почему? – Не хотел вспоминать. – Понятно. А я здесь тоже жила. Правда, совсем недолго – на совещании молодых писателей. – Ты рассказывала. – Мне здесь было хорошо. Она подвинулась ближе к нему и замолчала. Тепло их тел, соединившись, будто бы окутало их невидимым пузырем, сквозь который жизнь казалась прекрасной и бесконечной. Она подумала, что рай – это когда двое сидят рядом в поезде, который идет не останавливаясь. Чем дальше от Москвы, тем спокойнее становился пейзаж за окном, исчезали стройки и развязки, пространство заполняли зеленые поля, речки, леса и болотца. На станции «Алабино» они вышли из электрички, спустились с платформы и пошли вдоль путей. Над теплой высокой травой кружили пчелы и бабочки. Солнце светило вовсю, но воздух неохотно расставался с утренней прохладой. Пока еще неявно начинали появляться признаки завершения лета, редкие желтые листья или внезапный всплеск пронзительного воздуха, словно холодное течение на мгновение разрезало нагретую воду. Идти пришлось недолго – усадьба, вернее то, что от нее осталось, находилась рядом со станцией. Сначала Лялин и Надя увидели низенькие домики действующей больницы, скорее всего, тоже принадлежавшие усадебному хозяйству. Надя смотрела по сторонам, чувствуя себя счастливой, будто бы мир вокруг нее вдруг обрел черты абсолютного благополучия, незыблемые в своей завершенности. – Вон она! – крикнула Надя, заметив два кирпичных остроконечных столбика, когда-то бывших въездными воротами. Дорога, идущая мимо останков ворот, проступала пятнами поредевшей серой брусчатки. Надя села на корточки, фотографируя старые камни. Когда она повернулась, то увидела, как из кармана Лялина, засмотревшегося на руины дворца, выпал телефон и он, не заметив, пошел дальше. – Телефон! – воскликнула она. – Ты уронил телефон! Подобрав страдальца, они рассмотрели белые трещины, разрезавшие стекло. – Как у тебя это получается? – удивлялась Надя. – У меня несколько лет один, а твои долго не живут. Ну ничего, тут только стекло поменять нужно. Не огорчайся. – Да я и не огорчаюсь. Поднявшись к руинам центрального дворца, они обошли по кругу кирпичные стены, оставшиеся без крыши, колонны из белого камня, пустые оконные проемы, в которых небо было настолько синим, что его можно было принять за стекло. Внутри дом порос густой травой с парой протоптанных тропинок, ведущих сквозь здание. Наверху, прямо из красного кирпича росли сосны. Надя, присмотревшись, прикинула, что на вид этим крупным деревцам уже лет пять-десять. Пока она рассматривала деревья, Лялин открыл маленькую бутылку брюта. – А это что такое? – сказала она. – А где «Амбра»? – А «Амбру» я не взял. – А эту бутылку откуда взял? – Из шкафа, – улыбнулся Лялин. – Нашел вчера за книгами. Решил использовать. Или ты не хочешь? – Да нет, хорошо. Но мало. Надя взяла бутылку. – Ты будешь? – Я только попробую. Они обошли флигели, домики, стоящие неподалеку от дворца – те сохранились лучше, по крайней мере на них остались крыши, а в одном работало отделение «Почты России». Когда Надя допила брют, они свернули к колокольне. – А вторую бутылку я не взял, – сказал Лялин, наблюдая как она бросает в помойный бак пустую. – Подумал сначала, две надо взять, а потом меня что-то отвлекло… – Ну ладно, – разочарованно протянула Надя. – Есть бутылка коньяка. – А ты подготовился! Да нет, еще утро, какой коньяк… – Друг мой! – заговорщически произнес Лялин и, довольно улыбаясь, достал вторую бутылку. – Опять! – закричала Надя. – Как ты это делаешь? Почему я каждый раз тебе верю? Фокус с бутылкой или с закончившейся «Амброй» Лялину удавался регулярно, то он говорил, что не взял вообще, то будто взял только одну, или что «Амбра» закончилась, в то время как в кармане лежала вторая полная фляжка. И Надя всегда ему верила. Один раз только она засомневалась, и тогда оказалось, Лялин на самом деле забыл свой фирменный напиток. – Это потому, что я говорю убеждающе. Убедительно. А вот смотри, тебе колокольня ничего не напоминает? Лялин махнул рукой. – На Курской, помнишь? – Не помню, – призналась Надя. Они подошли к желтой колокольне с колоннами и крестом на маленьком куполе над ротондой. На стене висела табличка: «Памятник архитектуры. Архитектор М. Казаков». И такая же, но ржавая, с трудноразличимыми буквами была напротив, на развалинах бывшего здания церкви. Надя подошла ближе, рассматривая кирпичные стены без купола, с обвалившимися пилястрами и остатками белого декора под крышей и возле окон. Калитка, ведущая к колокольне, оказалась закрыта. Лялин предположил, что ее открывают только на время службы. – А теперь пойдем к реке! – предложила Надя. – А где река? Она посмотрела по сторонам и увидела во дворе ближайшего дома сидящую на лавочке старушку. – Как пройти к реке? – спросила Надя. – К какой реке? – вяло ответила бабуля. В это время из магазина напротив выглянул продавец. – Что вы ищете? Она пожилая, не понимает. – Как пройти к реке? – повторила Надя. – К какой вам реке? Может, вам к пруду? Он рассказал, как идти. – Какие странные, – удивлялась Надя, когда они спускались вниз по тропинке между домов. – Тут по карте одна река – Десна, и никаких вторых рек нет. Бедная старушка. Вот если ты не сделаешь мне балерину, я закончу жизнь, как она. Буду сидеть одна и тебя вспоминать. – А я буду в гробу переворачиваться! – Что ты опять такое говоришь! Тогда я с тобой! Пустишь меня в свою могилу? Ты обещал всегда быть со мной! – Конечно, с тобой. Если ты не уйдешь от меня в монастырь. – Ну вот, ты опять! А как мы друг друга найдем после смерти, если мы не венчались? А ты венчался? – Я – нет. – Я тоже. Река оказалась похожей на широкий ручей с перекинутым через него шатким деревянным мостиком. Надя дошла до середины и наклонилась к воде. На ней то там, то тут проплывали островки зеленой ряски. Течение, журча, полоскало длинные зеленые водоросли, похожие на волосы игривых русалок. Чуть подальше в неумелой попытке перегородить русло распласталась большая коряга. – Мне очень хотелось сегодня оказаться возле реки. Здесь хорошо… Сфотографируемся? Надя шагнула назад и достала из сумки фотоаппарат. Когда они поднялись по берегу немного выше, на другой стороне вдали показалась розовая церковь с темными куполами. – Дойдем? – предложил Лялин. – Конечно, дойдем, – обрадовалась Надя. Они переходили большое поле, поросшее ромашками. За ним виднелись аккуратные кирпичные домики, но людей не было. Лялин и Надя шли вдоль заборов, деревянных или кирпичных, мимо краснеющих ягод калины и шиповника, мимо ярких листьев плюща и тяжелых яблонь и потом, свернув на небольшую тропку, вышли к красной телефонной будке, напротив которой стояла привязанная черная лошадь. Здесь же на них откуда-то выскочил пегий пес с глазами разного цвета. Какое-то время он бежал, пригибаясь к земле, рядом с ними, то обгоняя, то теряясь позади. Убедившись, что Лялин и Надя уходят, разноглазая собака исчезла так же неожиданно, как и появилась. Возле церкви тоже оказалось безлюдно. На стене Надя прочитала две таблички: о названии, Храм Вознесения Христова, построен в 1733 году, и о том, что здесь, в селе Бурцево 12 сентября 1812 года произошло сражение отряда С. Дорохова с отрядом наполеоновской армии, и французские войска были разгромлены и обращены в бегство. Необычные полукруглые очертания храма ей показались знакомыми. Розовые стены образовывали четыре полукруга с окнами, наверху, на глухих бело-розовых барабанах, Надя насчитала пять темных куполов. Рядом стояла колокольня с высоким темным шпилем, белыми колоннами и пилястрами. Здания соединял деревянный переход. – Такое чувство, что я похожую церковь где-то видела… – Конечно, видела. Донской монастырь, помнишь? Они ходили туда в мае. Надя вспомнила объятия Лялина среди серых крышек надгробий, укрытых мхом, по-весеннему украшенных осыпающимися нежно-зелеными семенами высоких лип. Как они шли обратно под дождем, как бродили потом вокруг Шуховской башни, наугад блуждая в целых кварталах архитектуры авангарда… Но похожую церковь она не вспомнила. – Если честно, не очень, – ответила Надя. – Ничего, мы еще сходим. Ну что, зайдем, свечки поставим? Внутри никого не было, кроме женщины из церковной лавки. Она спросила, откуда они приехали, и рассказала, как храм восстанавливали, что еще несколько лет назад не было ни крыши, ни куполов.