– Кэт спала в кровати мамы и папы. Она спала, когда полицейские нас забрали, не проснулась, и я хотела сказать им, чтобы ее привезли, но… – Робин… – Она там совсем одна, надо забрать ее… – Робин, милая… Не говори мне, что мама и папа умерли. – Она испугается. Ты же ее знаешь. Не говори мне, что мама и папа умерли. – Она правда очень-очень испугается, нельзя, чтобы она сидела там одна, надо забрать ее. Поскорее! Мы должны ее забрать. Пойдем! Кэт будет думать, куда мы… – Робин! – выкрикнула Эдит, схватив меня за плечи, чтобы я стояла твердо. – Кэт не существует! Кэт не существует, ты знаешь, что ее не существует. Твоей сестры не существует. И это тоже было правдой. 9 Бьюти 17 июня 1976 года Соуэто, Йоханнесбург, Южная Африка Рассвет с трудом пробивается сквозь пелену дыма, которая висит над нами, словно общая печаль. Я сижу во дворе у Андиля на старом пне и приветствую день. Этот ритуал я повторяю во время каждого рассвета, сколько себя помню; сейчас он помогает мне забыть, что на мне чужая одежда, я в чужом городе, а мое дитя в опасности. – Molo, sissi. Андиль с двумя кружками в руках стоит у меня за спиной. Пар поднимается в холодный утренний воздух, вуалью заслоняя его лицо. Когда оно проясняется, я по мешкам под глазами брата вижу, что он спал не больше моего. – Принес тебе чай. Три ложки сахара, как я люблю. Надеюсь, ты тоже так любишь. Конечно, мой брат не знает, сколько сахара я кладу, потому что мужчины в нашей культуре не оказывают услуг женщинам. От доброты непривычного для брата поступка и сопровождающей его неловкости мне хочется плакать. Брат протягивает мне кружку, свою ставит на землю и уходит в дом. Через пару минут возвращается с ржавым, некогда белым садовым стулом, который ставит рядом со мной. – Садись. Пень – это мой стул. Еще одно проявление доброты, но брат пытается замаскировать ее, обозначая, что тут все принадлежит ему. Я знаю, что благодарность только смутит Андиля, поэтому ничего не говорю. Я пересаживаюсь и обхватываю ладонями оловянную кружку. Тепло металла действует как бальзам. Пальцы обретают чувствительность, а когда я делаю глоток, тепло льется в желудок. Сладость чая дает мне силу. В первый раз у нас с Андилем выпало время для настоящего разговора. Вчерашний день мы провели в непрерывном движении, разрываясь в поисках Номсы. Мы были уверены, что найдем ее, надо только правильно искать. Я искала в школах и местах, где дети прятались, когда началось кровопролитие. Андиль и мальчики обходили дома друзей и одноклассников Номсы. Линдиви, жена Андиля, искала в больницах и медпунктах. Сначала я спрашивала у каждого встречного школьника одно и то же: “Ты знаешь Номсу Мбали?” Я ожидала, что задам этот вопрос много десятков раз, прежде чем получу хоть один утвердительный ответ, однако, к моему удивлению, мне кивали многие. – Да, я знаю Номсу. – Номсу Мбали, которая ходит в школу Моррис-Исааксон? Ей семнадцать лет. – Да, мама. – Ты знаешь, где она сейчас? В ответ ребята качали головой и возвращались к своим разговорам. Я попробовала добавлять еще один вопрос: “Когда ты видел ее в последний раз?” Какая-то девочка, нахмурившись, задумалась. – Я видела ее сегодня утром, мама. Она раздавала студентам плакаты для демонстрации. – А потом? – Она одна из первых вышла из ворот после сигнала собираться, и мы все пошли за ней. После Мпути-стрит, когда к нам присоединились ребята из других школ, я ее не видела. Я расспросила множество детей, которые вспомнили то же самое, но не нашла никого, кто видел бы Номсу после столкновения с полицией. Прошел не один час после наступления темноты, прежде чем я прекратила безумно метаться из одного места в другое и заставила себя успокоиться и подумать. С головой погрузившись в поиски Номсы, я не подумала о том, что она может уже дожидаться меня в доме Андиля. Ну конечно, она именно там. Они ее нашли, и моя девочка ждет меня дома. До дома Андиля я добралась примерно за час; когда я открыла калитку, мальчики выбежали мне навстречу. – Она здесь? Вы нашли ее? Я вбежала в дом и принялась оглядывать родных, ища свою дочь. Когда надежда ушла с лица Андиля, я все поняла. Они ее не нашли. Они ждали моего возвращения, надеялись, что я приведу Номсу с собой. Ноги у меня подкосились, и брат подхватил меня. Линдиви омывала меня холодной водой, а я, парализованная тревогой, сидела на матрасе. Я молилась, пока она стирала с моего лица засохшую кровь. Я молилась, пока она снимала с моего тела рваную одежду и натягивала на меня, как на ребенка, свою собственную ночную рубашку – через голову, поочередно поднимая мои руки и продевая их в нужные отверстия. Горький настой, который она заварила, помог мне соскользнуть в глубокий сон без сновидений, и я обрела забвение. Теперь я восстановила силы. Я готова. – Говори, – прошу я. – Расскажи мне все. Андиль прочищает горло. – Несколько недель назад ко мне пришел Ланга. Он сказал, что его кое-что тревожит и он хочет поговорить со мной наедине. Я кивком прошу брата продолжать. – Номса встретила его на собрании Совета учащихся Соуэто, где он и услышал о демонстрациях протеста, которые они планировали. Номса взяла с него слово хранить тайну, но когда он услышал, сколько школьников будет вовлечено в акцию, то забеспокоился. Ланга понимал, что любая демонстрация такого масштаба поднимет на ноги полицию. – Совет учащихся? Номса – член этого совета? – А ты не знала? – Андиль хмурится. – Нет. Когда она упрашивала меня отпустить ее на учебу, я взяла с нее обещание, что она не станет лезть в политику, во все эти организации. Она обещала. – Но она каждый месяц писала тебе письма. Она ничего тебе не сообщила? – Нет, она писала, что много учится и ей очень нравится школа. – После этих моих слов Андиль хмурится еще сильнее. – Ты хочешь сказать, bhuti[29], что она лгала мне? Андиль вздыхает и трет подбородок. – Номса говорила, что все тебе рассказала и что ты ей разрешила. – Значит, она обманула. Она была членом этого совета? Андиль качает головой: – Не просто членом, sissi, а одним из руководителей, организаторов марша. Одним из главных организаторов. Его слова падают мне на грудь, словно камни. Вчерашние дети все, кажется, знали, кто такая Номса, слова той девушки снова зазвучали у меня в ушах: “Она одна из первых вышла из ворот после сигнала собираться, и мы все пошли за ней”. Я думала, что Номса оказалась в первых рядах по несчастливой случайности, но это не была несчастливая случайность – так было задумано. Она вела демонстрацию. – Что было потом? – спрашиваю я. – Ланга пытался сказать Номсе, что это опасно, но она обозвала его трусом и заявила, что родство с ним позорит ее. Она не позволит ему приходить на собрания и не станет ему впредь ничего говорить. Когда до него начали доходить школьные слухи, он снова пришел ко мне, и тогда я поговорил с ней. – Что она сказала? – Номса не отрицала, что они что-то затевают, но отказалась посвящать в подробности. Она вела себя дерзко, и тогда я написал тебе. Мне пришлось выбирать слова очень аккуратно – на случай, если письмо перехватит тайная полиция. Осторожность лишней не бывает. Вела себя дерзко. Эти слова гудят у меня в ушах, а сама я пылаю от стыда при мысли, что моя дочь могла столь неуважительно разговаривать со своим дядей и защитником. – Ночью накануне марша, во вторник, – продолжает Андиль, – Линдиви случайно услышала разговор Номсы с ее подружкой Фумлой Ндлову и поняла, что марш назначен на следующий день. Поэтому мы с Линдиви вчера не пошли на работу. Остались дома, на случай, если Ланга прав и дети в опасности, но Номса надела школьную форму, как в обычный день. Сказала, что у нее сегодня контрольная и она надеется написать ее хорошо, и мы ее отпустили. Мы не думали, что она отправится на марш. Решили, что Линдиви неправильно поняла. – Андиль опускает голову. Из разговоров с учителями и другими родителями я уже знаю: большинство старших не имели понятия о готовящейся акции. Ранним утром, еще до восхода солнца, они выстроились в очереди на остановках в ожидании зеленых автобусов “путко”, которые должны были отвезти их на работу в город, подальше от марша – и от возможности защитить своих детей. К тому времени, когда взрослые услышали, что произошло, и стали прорываться домой, едкий дым уже стелился над горизонтом, а сотни детей были мертвы. – Я подвел тебя, sissi. – В голосе Андиля звучит боль. – Я обещал присматривать за твоей дочерью, защищать ее – и подвел тебя. – Голос у него прерывается. – Если с ней что-нибудь случилось, я никогда себя не прощу.