– Ну так скажи ей, чтоб заканчивала. Я хочу есть. – Мы садимся за стол! – прокричала я от двери и снова шагнула во двор. Только я села рядом с отцом, как из дома приплелась Кэт. Она смыла с лица все следы слез и улыбалась, когда мать села рядом с ней. – Кто звонил? – спросил отец и потянулся за маслом и “Боврилом”[5], чтобы намазать на mielie. – Эдит. Отец закатил глаза. – И чего она хотела? – Ничего. У нее что-то с желудком, никак не проходит, и ее сняли с рейсов, пока она не придет в норму. – Похоже, у нее тяжкий жизненный кризис? Бедняга не сможет подавать дерьмовую самолетную кормежку на дорогущих рейсах всяким снобам. Господи, да твоя сестра способна слона из мухи сделать. – Нет никакого кризиса, Кит. При чем тут кризис? Она просто хотела поболтать. – Скорее уж втянуть тебя в свою драму. – Какую еще драму? – Мать повысила голос. Кэт переводила округлившиеся глаза с отца на мать и обратно. Потом уставилась на меня. В ее глазах отчетливо читалось: сделай что-нибудь! – Да у нее все драма. – Отец тоже повысил голос. – У нее же не бывает просто мелких проблем, у нее вечно конец света. – Не конец света! При чем тут конец света? – Мать со стуком бросила большую ложку в миску с салатом. Она зло смотрела на отца, и вена у нее на лбу начала надуваться, что не предвещало ничего хорошего. – Господи! Почему ты вечно над ней изгаляешься? Она просто хотела… Кто-то позвонил в дверь. Выражение на лице у Кэт было более чем красноречивым. Спаслись! – Бог ты мой! – Отец швырнул нож и вилку так, что они со звоном заскакали по столу. – Посмотри на часы! Что за идиот без всяких, мать его, представлений о приличиях ломится во время воскресного ланча? – Мать встала, чтобы открыть, но отец удержал ее: – Мэйбл откроет. – Я сказала ей, что после обеда она свободна. Велела вернуться к вечеру, помыть посуду. Когда мать скрылась в доме, отец крикнул ей вслед: – Если это Свидетели Иеговы, скажи, чтобы убирались, или я их перестреляю. Скажи, что у меня есть большое ружье и я не боюсь пустить его в ход. – Интересно, кто это? – спросила Кэт. Я пожала плечами. Ружье интересовало меня больше. Мать вернулась через несколько минут – вся красная, с двумя книжками, которые она со стуком положила на стол перед Кэт. – Что это? – спросил отец. – Кто приходил? – Гертруйда Беккер. – Жена Хенни? – Да. – И чего она хотела? – Пожаловаться, что Робин, кажется, развращает ее дочь. – Что? – Отец посмотрел на меня: – Ты что натворила, конопатая? – Не знаю. Мать кивнула на книги: – Ты подарила их Эльсаб? – Не подарила. Одолжила. – Дала почитать, – поправила меня мама. – Да. Дала почитать. Отец потянулся через стол и взял книги. – “Волшебное дерево” и “Великолепная пятерка”, – прочитал он. – Книги Энид Блайтон? – Да. По-моему, Гертруйда оскорбилась по поводу некоторых слов и недвусмысленно дала мне понять, что Робин оказывает на ее дочь дурное влияние и что она не хочет, чтобы Робин впредь играла с Эльсаб. – Каких слов? Что эту дуру не устраивает? Мать помолчала, потом ответила: – Слова “члены великолепной пятерки”. – Ты что, серьезно? Мать кивнула: – Да. Она сказала, что подобной мерзости не место в доме у христиан. Отец загоготал, мать тоже засмеялась. Они просто животики надрывали, и настал мой черед в недоумении взглянуть на Кэт. Я не понимала, что их так насмешило. Я не хотела расстраивать Эльсаб или миссис Беккер, я просто собиралась затеять собственное тайное общество, как у ребят из книжки. Хотела разгадывать запутанные дела и чтобы у нас было секретное место, хотела выдумывать экзотические пароли про булочки с кремом и корзинки с вареньем – пароли, которые никто никогда не угадает. Но увы, все девочки в нашем Витпарке, белом районе Боксбурга, были из африканеров и, насколько я могла судить, интересовались исключительно игрой в дочки-матери. Все это – готовить еду, вязать, шить, печь, присматривать за вопящими грудничками и орать на пьяных мужей, которые в ночи заявлялись домой после вечеринок на шахте, – меня не привлекало. Но мне хотелось расширить их горизонты, показать им весь тот неведомый мир, которого они себя лишали. – Я просто хотела, чтобы она и другие девочки прочитали книжки и вступили в мою Великолепную Семерку, – сказала я. – Пока там только мы с Кэт. Нужно еще пять. – Да пошли они. – Отец взъерошил мне волосы. – Вы вдвоем можете учредить Сладкую Парочку. А еще лучше – забудьте про девочек и играйте с мальчишками. Мать снова закатила глаза, но хорошее настроение еще не улетучилось, и мне не хотелось испортить его жалобами, что ни один мальчик не захочет играть со мной. Мать не любила нытья и всегда говорила: не зацикливайся на плохом, надо думать о хорошем. – Пап, а где твое большое ружье? – В смысле? – Большое ружье. Из которого, ты сказал, что перестреляешь Свидетелей Иеговы. – Да я пошутил, Конопатик. Нет у меня ружья. – А-а… – Какое разочарование! Я-то надеялась, что упоминание о ружье поможет мне заинтересовать мальчишек. – А может, тебе нужно завести ружье. – Зачем? – Папа Пита сказал, что черномазые падлы собираются перебить нас во сне, потому что мы слабаки. Он сказал, что если у нас нет ружей, то нас запросто нагнуть и засадить в дупло, как гомосекам. – И когда же он такое сказал? – спросил отец. Мать же велела мне никогда больше не произносить “падлы” и “гомосеки”. – На днях, когда я играла с собаками. А что этим гомосекам засаживают и в какое дупло? – На сегодня вопросов хватит. – Но… – Никаких “но”. – Он коротко глянул на мать, и оба снова захрюкали от смеха. – Беседа окончена. Это было самое обычное воскресенье, как ни посмотри. Мои родители поссорились, потом помирились, потом опять поссорились, они переходили от вражды к союзничеству так гладко, что невозможно было уловить момент, когда линии пересекались и накладывались одна на другую. Кэт безупречно исполняла роль тихого дублера, чтобы я могла занять свое место в свете рампы, играя роль главной в нашей паре. Я задавала слишком много вопросов, я то и дело пробовала границы на прочность, а Мэйбл кружила, как благосклонный дух, готовый в любую минуту прийти на помощь. Единственное отличие от других воскресений было в том – но я об этом еще не знала, – что часы уже начали отсчитывать время. Всего через три дня я потеряю трех самых важных для меня людей. 2 Бьюти Мбали