На полу Ник играл сам с собой в «яцзы», встряхивая кости в пластиковом стаканчике. В подвале слышались болтовня, споры, смех, скрип пружин. Выйти на улицу было невозможно – валил густой снег. По радио Ковбой Мальборо вещал: – Как думаете, девушка с драконьей чешуей может пускать кольца дыма своей киской? Ребята, мне самому было интересно. И вот в выходные Ковбой Мальборо отдыхал в Портсмуте с Береговыми сжигателями и смог это выяснить. Расскажу через минуту, но сначала вот вам вести из Конкорда. Губернатор Иан Джуд-Скиллер заявил, что солдаты Национальной гвардии действовали в пределах самообороны, когда застрелили одиннадцать окурков вчера на канадской границе. Толпа двинулась на заграждения с дубинками – а не с белыми флагами, как утверждают некоторые, – и осажденные солдаты открыли огонь, чтобы ее разогнать. – Он – убийца, – сказала Норма и презрительно фыркнула. – Этот диджей, которого вы слушаете. Он убивал людей вроде нас. И хвастается этим. Отрава вам в уши – вот кто он. – Да, – сказала Рене. – Он очень тупой, это правда. Тем более нужно слушать. Чем больше мы знаем про него, тем меньше он сможет узнать о нас. Люди звонят с доносами, и этот придурок пускает их в прямой эфир. Если кто-нибудь упомянет лагерь Уиндем или укажет в нашу сторону, мы получим фору. И даже если не позвонят, я узнала многое о кремационной бригаде, с которой он ездит, – просто слушая его передачу, я узнала, что там восемь человек, из них двое бывших военных, и у них есть какое-то тяжелое вооружение. Что-то пятидесятого калибра. Видимо, здоровенная пушка. Я знаю, что у них две машины – фургон и большой оранжевый грузовик. У них есть полицейский сканер, и обычно местные правоохранители с удовольствием… – Оранжевый грузовик? – переспросила Харпер. – То есть спецгрузовик? С другого конца комнаты донесся крик Алли: – Нет, нет! – Алли принялась лупить кулаком по своей койке. Все обернулись на шум – кроме, конечно, Ника, который ничего не слышал. Алли пнула потрепанный чемоданчик, из которого вывалилось на пол грязное белье. – Сука! – завизжала она. – Сука! Сука, сука, сука! Разговоры стихли. Одиннадцатилетняя Эмили Уотерман, пережившая всех родных и носившая симпатичные перья драконьей чешуи на веснушчатых руках, залезла под койку и заткнула уши. Рене первой направилась к Алли, ее круглое приятное лицо оставалось совершенно спокойным. Харпер пошла за ней. Рене сбавила шаг, подходя к Алли, словно приближалась к дикой кошке. Харпер, опустившись на колени, заглянула под койку Эмили Уотерман. – Эмили, все в порядке, – сказала она, потянувшись к девочке, и шепотом добавила: – Алли нервничает. Но Эмили покачала головой и отодвинулась. Харпер пожалела, что у нее нет коробки для завтраков с Мэри Поппинс, в которой хранятся конфеты и аварийная редиска. – Алли, – спросила Рене. – Что случилось? – Он пропал, он пропал на хрен… – Кто пропал? Что ты потеряла? – Я ничего не теряла. Мой медальон лежал под подушкой – а теперь его нет, потому что одна из вас, суки, взяла его. – Она обвела взглядом подвал. Эмили испуганно пискнула и отвернулась от протянутой руки Харпер. Харпер хотела было вытащить девочку, чтобы обнять, но решила, что это испугает Эмили, и просто погладила ее по спине. Рене сказала: – Алли, я понимаю, что ты расстроена, но не могла бы ты говорить потише… – Какого лешего я должна… – …потому что ты пугаешь малышей. Почему бы не спросить у Ника… – Спрашивала я! Думаете, я не пошла к нему сразу, как начала искать – пятнадцать минут назад? Струйка дыма появилась из штанины мешковатого комбинезона Эмили Уотерман. – Алли! – сказала Харпер. – Прекрати. Из-за тебя Эмили дымится! – Пожалуйста, Алли, – сказала Рене, положив руку девочке на плечо. – Нам всем очень тяжело, и любой нормальный человек иногда волей-неволей поднимает крик. Но, может, ты посидишь со мной… – А может, уберете руку? – рявкнула Алли. Она сбросила ладонь Рене. – Вы ничего обо мне не знаете. Вы мне не мама. Моя мама сгорела заживо. А вы мне никто. Не мама и не подруга. Вы, как стервятник, кружите и кружите, выискивая жертву. Вот почему вы все свободное время читаете детям. Вас привлекают их маленькие израненные сердца. Вы кормитесь их одиночеством, как вампир. Вам нравятся дети-сироты, потому что им нужен хоть кто-нибудь. Достаточно прочесть им сказку, чтобы почувствовать себя особенной. Но вы не особенная. Прекратите нас жрать! В подвале повисла оглушительная тишина. Харпер не могла вымолвить ни слова – она лишилась дара речи. То ли от ужаса – и представить было невозможно, чтобы смелая, умная, красивая и веселая Алли проявила такую жестокость, – то ли от неожиданного приступа дежавю. Называя альтруизм настоящим эгоизмом, а доброту – формой манипуляции, Алли рассуждала в точности как Джейкоб. И логика ее была неумолима. Получалось, что верить хоть во что-то доброе на этом свете – наивно и инфантильно. А Рене подняла руку, прикрыв лицо, словно ждала удара. Она смотрела на Алли с выражением немого укора. Все ждали, что она ответит – скажет что-нибудь в свою защиту, – но вдруг Ник промчался по подвалу и вклинился между Алли и Рене. Он поднял и перевернул бланк для игры, где было написано: «Две звезды подряд!!!» Алли непонимающе уставилась на надпись. Потом выхватила бланк из руки Ника, скомкала и швырнула ему в лицо. Комок бумаги отскочил ото лба мальчика на пол. Ник отшатнулся, словно его толкнули. Харпер никогда в жизни не видела такой неприкрытой боли на человеческом лице. Ник кинулся прочь. Никто не успел остановить его, а он уже добежал до лестницы. У ступенек он в последний раз бросил на старшую сестру взгляд, полный ответного яростного презрения. Подобно эльфийской внешности, дар ненависти, похоже, передавался в их семье по наследству. Харпер кричала ему вслед, чтобы он остановился. Но Ник, разумеется, не слышал – не мог. Харпер бросилась за ним, но он уже пронесся по лестнице, хлопнул наверху дверью и исчез под снегопадом. Харпер удрученно посмотрела на Алли. – Ну? Что? Хотите что-то сказать, сестра Ноль-без-палочки? – спросила Алли. – Да, – ответила Харпер, призвав на помощь всю силу духа Джули Эндрюс, которую хранила в сердце. – Плохой спектакль. Просто отвратительный. Ник тоже потерял маму, и ты – все, что у него осталось. Стыдно. А ведь он выбросил две звезды! Реакция Алли поразила Харпер до глубины души. Лицо девочки сморщилось, и она начала всхлипывать. Алли плюхнулась на пол, прижавшись спиной к пружинам опрокинутой кровати. Увидев это внезапное признание поражения, близнецы Нейборс, Джейми Клоуз и остальные члены неофициального, безымянного сообщества имени Алли – сестринства сирот с бритыми головами – бросились к ней. Даже Эмили Уотерман, выбравшись из-под койки, подбежала к Алли, чтобы обнять. Девочки, взяв Алли за руки, сгрудились, шепча что-то утешительное. Гейл Нейборс принялась потихоньку собирать рассыпанные вещи. Войди кто в комнату, он решил бы, что это Алли только что бросили в лицо злые и унизительные слова, а вовсе не Рене или Нику. Харпер вернулась к своей койке, стоявшей под прямым углом к койке Рене. Та уже сидела на краешке матраса и, похоже, чувствовала себя такой же расстроенной и измученной, как и Харпер. – Наверное, надо пойти за Ником? – спросила Рене. – Не думаю. Он не уйдет далеко по такому снегу. Дозорные крикнут, как только он сойдет с помостов. Кто-нибудь его приведет. Ковбой Мальборо продолжал трещать – рассказывал о женщине, которая, горя, воняла, как мокрая кошка. Он, похоже, был оскорблен тем, что она позволила себе неприлично вонять, умирая. Радиопередачи наводили Харпер на мысли о том, что конец света – это не так уж и плохо. – Я больше не могу, – сказала Рене; Харпер подумала, что Рене имеет в виду жизнь в лагере, но речь шла всего лишь о диджее. Рене потянулась, с резким щелчком перевела приемник на средние волны и начала искать что-то среди статического хрипа. Харпер спросила: – Что вы делаете? Почему люди в лагере все время слушают статические разряды? Что вы надеетесь поймать? – Марту Куинн, – ответила Рене. – Марту Куинн? Марту Куинн, которая была на MTV тысячу лет назад? – Она там… где-то. – Ложь, – проворчала Норма Хилд. – Все ложь. Мыльный пузырь. Рене не обращала на нее внимания. – Вы же знаете, что говорят дети. – Я понятия не имею, что говорят дети. Ну и что же? – Она явилась из восьмидесятых, чтобы спасти человечество. Марта Куинн – наша последняя надежда. 3 – Я сама никогда не слышала этой передачи, но, говорят, вещание идет с побережья Мэна. – Рене надела обширную оранжевую парку. Пришла пора ужина. Женщины толпились у выхода из подвала, доставая куртки и шапки из картонных коробок и готовясь к трехсотфутовому маршу по снегу до кафетерия. Снаружи завывал ветер. – С лодки? – С острова. У них там городок и собственная исследовательская лаборатория, поддерживаемая федеральным правительством. Ну, тем, что осталось от правительства. Они тестируют экспериментальные лекарства. Джейми Клоуз улыбнулась щербатой улыбкой – двух нижних резцов не хватало. – У них там сыворотка – колют восемнадцать уколов. Как от бешенства. Она подавляет драконью чешую, но колоть нужно каждый день. Нагнись, спусти штаны и прикуси палочку, потому что сейчас получишь прямо в зад. Я б сказала – нет, спасибо. Если бы я хотела, чтобы мне каждый день больно тыкали в задницу, обратилась бы к своему дяде. Харпер как раз наматывала шарф на нижнюю половину лица и решила, что это избавляет ее от необходимости отвечать. Она втиснулась в толпу женщин, поднимающихся по ступенькам во тьму и воющую метель. – Все не так ужасно, – пробурчала Гейл Нейборс. По крайней мере, Харпер решила, что это Гейл. Близнецов и так было непросто различать, но под шапкой, надвинутой до бровей, и за пушистым воротником парки, поднятым до ушей, торчали одни глаза. – У них стопудово есть медицинская марихуана. Для всех и бесплатно, по семь косяков в неделю. Под патронатом правительства – чистое наслаждение.