Боже, с каким облегчением я сняла с себя бронежилет! У меня второе дыхание открылось или первое нормально заработало? Такое ощущение, что тонну с себя сбросила! Разложив свои немногочисленные вещи, я спросила у своей соседки, где душ. — Я пойду с тобой, Анна! — сказала девушка, поднимаясь с кровати. — Тут мужики сплошь озабоченные! Лучше не ходи одна, даже в туалет! Мы с девушкой договорились разговаривать на кижанском, чтобы она поупражнялась в языке. Я поблагодарила Берту за заботу, и мы вместе с ней вышли из комнаты. Оказалось, что наш закуток никак не запирался снаружи, только изнутри. Я волновалась за свой кошелек, мобильник и дорогостоящее оборудование. Если у меня украдут хотя бы одну из двух видеокамер, я уже буду чувствовать себя неполноценным корреспондентом. На свой страх и риск, я быстро сполоснулась в общем душе, куда меня привела соседка. Сама она курила в открытую форточку, стоя на стрёме. — Разве здесь не запрещено курить? — с укором спросила я ее, наспех натягивая на себя белье. Мне не хотелось провоняться сигаретным дымом, ведь я только что помылась. — Тут такой бардак, Анна, что никто и не обратит внимания, — покачала головой девушка. Она выбросила окурок прямо в форточку, и подождала, пока я полностью оденусь. Мы вернулись в нашу комнату, и я первым делом убедилась, что все мои вещи на месте. Берта снова завалилась на кровать и взяла в руки свой телефон. — Как тут вообще? — спросила я ее, расчесывая свои длинные рыжие волосы. — Как в жопе, — грубо ответила девушка, не отрывая взгляд от экрана. — Бардак, хаос, одним словом — война. — Как тут относятся к берлессам? Это правда, что могут побить за то, что разговариваешь на берлесском языке? Меня волновал этот вопрос. Сейчас моя фамилия. Дюпон. Ее дали мне Андре и Сюзанна, но по настоящим родителям я была Журавлевой. Мой папа был берлессом, а мама кижанкой. Лично я отрицала свои берлесские корни совсем, считая себя истинной кижанкой! Я вообще не хотела иметь с берлессами ничего общего, но моя фамилия, которая могла каким-то образом всплыть в прессе, говорила сама за себя. Я стеснялась своей прежней фамилии! Для меня это было чем-то ужасным! Берта посмотрела на меня, как на дурочку, а потом вздохнула и снова уставилась в телефон. — Побить — это мягко сказано. Тут и убить могут! — Просто за то, что ты берлесс? — ужаснулась я. — Да. Тут вообще все друг друга поубивать готовы! Все друг друга ненавидят! Тут как будто бы и людей нет, понимаешь? Я кивнула Берте, которая снова удостоила меня взглядом, но нет, не понимала. Это же открытая травля людей другой национальности? Разве нет? Национализм чистой воды! Моя стеснительность от фамилии сменилась нарастающей тревогой. Причин не доверять Берте у меня не было, но и слепо верить в ее слова я не собиралась. А быть может, мне просто не хотелось принимать на веру то, что она только что мне сказала? Не удивительно, что к берлессам относятся плохо, ведь они наши враги. Но как быть с теми, чья родина Кижи, как у меня, например? Решив пока не расстраиваться и не накручивать себя на этой почве, а сначала лично убедиться в том, что Берта слишком уж сильно преувеличивает, я позвонила маме, чтобы сообщить, что я в норме. Мама снова рыдала в трубку, поэтому я очень быстро закончила разговор, ибо успокоить ее, кроме того, что я в тылу, было нечем. За ужином я увиделась с Марселем. Он присел за наш столик с Бертой в общей столовой. Это было весьма кстати. Солдаты, принимавшие в это время пищу, бросали на нас соседкой весьма неоднозначные похотливые взгляды и о чем-то смеялись, тихо обсуждая нас с ней. Это было мерзко и неприятно. Компания Марселя придала мне уверенности, что мы с Бертой в безопасности, и только тогда я смогла поесть. Марсель видимо пришелся по душе моей соседке по комнате, потому что с ним она была более разговорчивой, чем со мной. Мой жених весьма обаятельный парень, как выяснилось. Вместо ревности, я почувствовала гордость за то, что Марсель истинный дипломат и умеет расположить к себе людей, в отличие от меня. Этот парень может стать не менее великим политиком, чем Андре Дюпон! Мы решили завтра все втроем прогуляться по городу, чтобы немного развеяться и оценить обстановку. Для меня предстоящая прогулка была не просто времяпрепровождением, а целым событием, ведь эта страна мой второй дом! В каком из городов мы бы не находились, каждый был мне родным, пусть и не так, как Стальной, но все же... За день я так вымоталась, что казалось, усну, едва моя голова коснется подушки, но сон никак не шел. Воспоминания из детства накатили на меня такой волной, с таким трепетом, что слезы непроизвольно текли по лицу. Я тихо шмыгала носом, боясь разбудить Берту своими сдавленными, почти беззвучными, рыданиями. Никогда не думала, что меня будет так крыть от возвращения в Кижи. От того мне было в сто раз больнее за судьбу этой страны. Мне ничего не мешало посетить эти места в мирное время, еще до вторжения в нее берлессов, но почему-то не очень хотелось. Если бы Стальной не был опасен для жизни, тогда бы я наверняка сорвалась из Фрогии на побывку, но мой родной дом под пеленой радиации, и мечтать о том, чтобы хоть одним глазком взглянуть на то, что осталось от семейного очага Журавлевых, было глупо и наивно. Засыпая, я чувствовала теплые руки мамы и слышала голос отца. Я как будто бы была сейчас ближе к ним, чем была там, во Фрогии. Такой тоски по родным я не чувствовала даже в 15 лет, когда их потеряла. Если бы я увидела тогда тела родителей или хотя бы посетила их могилы, мне было бы легче. Но их тела кремировали, а прах утилизировали, поскольку даже он был радиоактивным. Для меня это выглядело так, будто бы мама и папа уехали, и скоро, а быть может и не скоро, мы обязательно встретимся. Глава 4. Анна С выходом в город у нас возникли проблемы. Нас просто не выпустили через КПП. ­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­— Где ваши пропуска? Кто вам разрешил покидать часть? — наезжал на нас дежурный с автоматом наперевес. — Устроили тут проходной двор! Берта попыталась спорить с солдатом, но я ее осадила, понимая, что без приказа свыше, парень все равно нас не выпустит. Нам пришлось разыскивать командование части, чтобы «отпроситься» в город.