Глава 46. Анна После уборки туалетов Даша отвела меня обратно в камеру. Мы с ней больше ни о чём не разговаривали, потому что она всем своим видом давала мне понять, что я реально её рабыня. Да и о чём мне разговаривать с убийцей моей подруги? Мозгами я понимала, что идёт война, и Даша не стала рисковать и заморачиваться, но от этого боль моей утраты не стала меньше. Погрузившись в свои мысли, я грустила о Берте и Серёже. Воображение рисовало страшные картинки казни мужчины. А Берту ели в лесу червяки! Как я не старалась прогнать от себя эти мысли, ничего не выходило. А когда я осталась одна, меня вообще накрыло до истерики. Из плюсов было то, что меня кормили три раза в день, и никто меня не трогал. На следующий день Даша снова вывела меня на уборку туалетов, только в другом здании. Было странно, что полковник Грэй до сих пор не объявился. Он мог бы вызвать меня к себе или посетить мою камеру, но его не было. Может, я совершенно не имею ценности, как заложник? Всё, на что я гожусь — это драить толчки? — Я хочу увидеть полковника, — сказала я Даше, когда она проводила меня до моей клетки. — Как его вызвать? Мой вопрос вызвал истерический смех у девушки. — Он чё, по-твоему, проститутка? Не терпится на тот свет, жаба? — сквозь смешки спросила она. — Полковника нет на базе. Наши второй день гасят северян. Как раз возле того леса, где я тебя поймала. Мы не берём пленных, так что твои милые друзья уже наверняка отправились в ад! Жалко, что я пропустила такую веселуху, а то бы я тебе потом рассказала, как свинорылые хрюкали и визжали перед смертью! Я с трудом сдержалась, чтобы не вцепиться в волосы этой твари! Она с таким смаком говорила об убийстве моих соотечественников! В том лагере, конечно, был Марсель, и его мне не было жалко. Но наверняка, он уже сбежал, потеряв меня снова. Папа знает, что я пропала, а Марсель не железный, он не может искать меня вечно, тем более перед самым носом у сепаратистов. Вместе со своей ненавистью к Даше, я почувствовала страх перед ней. Стоит мне её тронуть, и она меня прикончит или изуродует! Меня заперли в камере, Даша ушла, и теперь я чувствовала жалость к себе. Какая же я трусиха! Я просто жалкая! Даже этой уголовнице не могу слова сказать против! Мне вспомнились Зоя Космодемьянская и Дмитрий Карбышев, которых замучили фашисты, но они не сдавались до самой казни. Мы учили их биографию в школе на уроках истории. Мне и в то время поступки этих героев казались великим подвигом. А теперь, когда я сама оказалась в плену, стойкость духа этих людей не поддавалась границам моего воображения. Что это были за люди? Откуда в них столько мужества? Где мне взять хоть немного? Просидев двое суток практически в одиночестве, я поняла, почему содержание в одиночных камерах считается суровым наказанием. Психологическое давление, когда ты сидишь запертый один — колоссальное. Так люди и сходят с ума. Хоть бы книжку какую-то почитать, что ли! Книги — это другая реальность, а я нахожусь в этой. Слава богу, принесли ужин, и у меня появилось занятие на целый час. Теперь я никуда не торопилась, не боясь, что еду отберут или прервут приём пищи. А что если, я всю жизнь проведу в тюрьме? Война закончится рано или поздно, а меня обвинят в чём-то политическом и посадят. Пусть не на всю жизнь, но надолго. Когда я выйду, буду уже старухой. Сумасшедшей старухой. Весь мир изменится, а я так и останусь жалкой и ничтожной копией человека. Бедные мои родители. И одни, и вторые. Я не тот ребёнок, которым стоит гордиться. Я лежала на кровати, продолжая сокрушаться о своей никчёмности, когда в коридоре раздались гулкие, тяжёлые шаги. Я уже знала, что кроме, как ко мне, больше тут никто не ходит, поэтому заставила себя подняться с кровати. Интересно же, кто там пожаловал? — Здравия желаю, товарищ... — зычно отчеканил мой охранник кому-то. — Да не ори ты! — послышался мужской голос в ответ. — Вольно! Загремела решётчатая дверь, и в мою камеру вошёл... Серёжа! Я так обрадовалась, что он жив, что бросилась к нему на шею! Он пришёл за мной, чтобы спасти! А я не верила! Крепко обняв Серёжу, я уткнулась в его шею, и разрыдалась. — Ты чего, Нюрка? — усмехнулся он, обнимая меня за талию одной рукой. Нюркой меня звал отец. Нет, не так — Нюрочкой. Может быть, я сошла с ума от горя и одиночества, и мне всё это кажется? Рёбра болели вполне натурально, и пахло от Серёжи дымом и порохом. Так пахла смерть, но он был живым и настоящим! — Я думала, ты погиб, — всхлипнула я, вглядываясь в его лицо. — Думала, что больше тебя не увижу! Он только посмотрел на меня удивлённо, а потом отстранился и протянул мне коробку конфет. Я уставилась на презент сквозь слёзы. Берлесские конфеты "Птичье молоко". Я не ела их с тех пор, как уехала во Фрогию. Это точно какой-то сон! Серёжа прошёл в камеру и присел на стул. Я непонимающе взглянула на него. Разве мы не торопимся? Мы же должны бежать? На мужчине была кижанская форма без отличительных знаков, как и вчера, разница была только в шевроне на правом плече. Буква "V", как у сепаратистов. Он специально оделся во вражескую форму, чтобы было легче выбраться из плена? — Анна, присядь! — указал он мне рукой на кровать. — Я пришёл, чтобы поговорить. Сегодня Серёжа был какой-то другой. Уверенный в себе и вальяжный. Он держался так, будто он не обычный солдат, а генерал. Смотрел на меня до ужаса спокойно и снисходительно.