Пусть! Я набралась мужества и вдохнула глубже, закрывая глаза. Лёгкое, едва уловимое прикосновение к моим волосам напугало меня больше, чем удар, но я продолжала стоять неподвижно. — От мыла волосы становятся жёсткими, — донёсся до меня голос мужчины. Что? Я открыла глаза, чтобы всё же посмотреть, что делает Грэй. Он держал в своих пальцах прядь моих волос. Щупает мои волосы? Долбанный извращенец! Потом он их понюхал, и я судорожно вздохнула. — Я принесу тебе шампунь. Что-то ещё нужно? — спросил он и отступил от меня на шаг. У меня была такая паника, что я не сразу поняла смысл того, что он говорит. — Мне ничего от тебя не нужно, — с ненавистью выдавила я из себя. — Перестань, Анна, — устало сказал Грэй. — Тебе это не идёт. Будем играть в фашиста и красноармейку? Ты ещё плеваться начни! — Он рассмеялся, зля меня ещё сильнее. — Была бы ты берлесской, Анна, вырвала бы мне сердце голыми руками! Или Даше! Это же она убила твою подругу? Но вместо этого ты приклонила голову перед ней и мыла туалеты? Это позор даже для кижанки! Ты трусливая фрогийка! Ею и останешься! Сегодня я разбил тот лагерь, из которого вы бежали! Стёр его с лица земли! Уничтожил вашу вшивую, дохлую, насквозь гнилую армию! Почти никто не выжил, потому что я не беру пленных! И вот я здесь, милая, перед тобой! Я пришёл без оружия! Самый страшный преступник, перед которым дрожит весь ваш вонючий союз, напротив тебя! Сделай хоть что-нибудь, Анна! Убей меня! Попытайся хотя бы! Поступи, как герой! — Слова этого урода били мне в самое сердце, но он был прав! Как же он был прав! — Всё, что ты можешь — снимать фальшивые видосы для уебанских каналов, изображая из себя жертву войны. Я посмотрел то видео возле школы. Чуть не обоссался со смеху! Её действительно разъебали берлессы. Знаешь, кого они там кошмарили? Ваших доблестных воинов! У вас так принято, прятаться в школах, детских садиках, больницах, за спинами детей и немощных? Маленькая, рыжая врушка ненавидит меня? Я так расстроился, — Грэй снова заржал, разрывая все мои внутренности. — Ты не способна на убийство, потому что тебе не за что бороться! Нет для тебя ничего священного и дорогого! Ты только можешь чесать языком и плакать. Мне до пизды твоё враньё и слёзы твои тоже. — Зачем ты пришёл? — Просто поговорить. Поинтересоваться, как твои дела? Хорошо ли тебя кормят? Как с тобой обращаются в плену сепаратистов, о котором вы складываете жуткие басни? Может быть, ты хочешь домой позвонить? Он так издевается? Господи, как же он изысканно меня мучает! От мыслей о маме у меня слёзы встали в горле, так что не продохнуть, но я больше не могла себе позволить расплакаться, чтобы снова не рассмешить Грэя. Он достал телефон из нагрудного кармана и вопросительно на меня посмотрел. — Ну так что? Скажешь что-нибудь? — Я поняла. Хочешь попытаться начать шантажировать Андре Дюпона? Я не стану с ним разговаривать! Я его презираю! Если надо, сам звони! Убей меня, но не буду! Вот тебе моя смелость, говнюк! — Мы не будем звонить твоему папочке, — ответил полковник, даже не поморщившись от моего оскорбления. — Мы позвоним маме. Помнишь её номер наизусть? Я могу найти сам, но это займёт время. Грэй не шутил? Он реально позволит мне позвонить маме? — Что ты хочешь взамен, полковник? — Серёжа мне нравилось больше, — сообщил он. Мне было насрать, как ему больше нравится, но ради того, чтобы услышать голос мамы, я была готова называть его хоть Господом Богом, хоть господином или Его Величеством. — Так чего ты хочешь, СЕРЁЖА? — Ничего, но у меня есть условие — ты расскажешь своей маме про то, что ты в плену у сепаратистов, и какой твой папочка негодяй раз намерен взорвать к хуям свою дочурку вместе с АЭС. — Зачем? Ты хочешь расстроить мою маму ещё сильнее? Или поссорить их с папой? — Это тебя не касается, Анна. Так что скажешь? Звоним? По видео связи? — А если я не соглашусь? Или скажу что-то не то? — Тогда я встряну в ваш разговор и доведу твою мать до инфаркта! А потом пристрелю тебя в прямом эфире! Запись я выложу в сеть. А что будет дальше, ты уже не узнаешь, милая! Мужчина достал из кармана балаклаву и надел её на голову, спрятав лицо. Я видела теперь только его глаза, и смотрели они на меня совсем не по-доброму. Он вышел в коридор и вернулся с портупеей, на которой висела кобура с пистолетом. Видимо, он отдал её охранявшему меня солдату, чтобы подчеркнуть тот факт, что он безоружен. Боялся меня напугать? Конфеты принёс? — Садись, Анна! — мужчина отодвинул стул для меня и установил на столе телефон. Я послушно села, дрожа от переполнявших меня эмоций. Сердце бухало где-то в висках, от мысли, что сейчас я увижу маму. Теперь уже точно в последний раз. — Ты всё поняла? — Я кивнула. — Набирай номер! Я безошибочно набрала номер мамы, пошёл гудок, бьющий по нервам, как по оголённым проводам. Грэй встал позади меня. Его не было видно в кадре, но я чувствовала себя, как под прицелом. Мне не было известно, знает ли мужчина фрогийский, но мне нечего было сказать маме помимо того, что мне велел говорить полковник. — Анна? На лице мамы отразилось столько эмоций, что было понятно — мой звонок невероятно потряс её. — Мамочка... — только это я и смогла выдавить из себя, потому что зашлась слезами. На заднем фоне я отчётливо видела цветы из оранжереи мамы, значит, она в тихом, уединённом месте, и никто не услышит наш разговор. — Я позову Андре? Господи, Анна! Девочка моя! — Нет, мам! Не нужно! Прошу тебя! — Я понимаю, что вы в ссоре, но Андре места себе не находит! Что у вас случилось? Ради всего святого, Анна, расскажи мне! Где ты сейчас? Как ты? — Я в плену мама! У полковника Грэя! — вытерев слёзы, ответила я. — Со мной хорошо обращаются, не волнуйся!