— Это у нас гадость, кошечки-собачки. А здесь шаверма настоящая. Ешь. Светлана такой еды никогда раньше не пробовала, но, надкусив свой «лапоть», почувствовала вкус настоящей баранины и просветлела: — О! Вкусно! — Еще бы! — подтвердил Виктор. — Покупаешь сверток лаваша дешевле кружки кофе, но потом кажется, будто съел трех слонов… Аномально жирных… Беременных… Тройнями. Светлана чуть не подавилась от таких комментариев. Антуанетта поставил на стол какую-то мутную жидкость в чашках. — Это сус — напиток из корня солодки и щепотки соды. — Какая гадость, — поморщилась девушка. — А ты попробуй, — настаивал Виктор, отхлебнув из своей чашки. — Кисленько. Приятно… Светлана, прожевывая кусок шаурмы, доверилась ему и сделала глоток из чашки. В ту же секунду приступ тошноты подкатил к ее горлу. Надо сказать, Виктор забыл предупредить спутницу, что с первого раза сус приятным не кажется. Поэтому девушка пулей вылетела из маленькой столовой. — У нее повышенная кислотность, наверное, — пояснил Антуанетте и Аднану киевлянин. Виктор пил эту кислятину и вспоминал, что в Могадишо, столице Сомали, ему довелось попробовать всякой национальной еды, но бывалые земляки отговаривали его лишь от напитка сус, говоря, что большей гадости они еще не пили. И все же Виктор попробовал и привык. Поэтому в Маалюле этот напиток его нисколько не смутил. — А где же ваш гость? Этот, как его, Замуддин, — спросил Виктор. — Захреддин, — поправил араб. — У него сейчас пост, и он ничего не ест и не пьет. Виктор посмотрел на Аднана. Тот с особым уважением говорил о пожилом мусульманине, хоть сам убеждал всех, что лично его бог — деньги. Значит, не только деньги. Что в этом Аднане? Забавный, не по годам энергичный человек с изувеченной ногой. Он уехал из США на родину, где потерял все свои сбережения. При этом не обозлился на всех и вся, оставался общительным и неравнодушным. Он араб. Не бывает плохих национальностей, бывают плохие люди, которые говорят, что бывают плохие национальности. Вот такой невеселый каламбур. Есть жестокая несправедливость истории в том, что арабский мир стал для всего остального человечества синонимом проблем, и исключительно из-за того, что является источником нефти. С подачи «миллиардерских» СМИ, стремящихся угодить своим хозяевам, положившим глаз на эту нефть, всему свету внушают, что арабы — изгои мира, дикари, что их нужно уничтожить. Словно не именно здесь было засеяно пшеницей самое первое на планете поле, не здесь зародилась письменность, не от арабского мира европейские математики получили такое понятие, как ноль. Трудно себе представить, что древнеегипетские пирамиды, древнегреческие города и храмы, римские дороги и акведуки были рассчитаны без применения ноля. Европейцы ноль и другие цифры узнали от арабских торговцев лишь в Средние века. Картами арабских картографов Европа пользовалась до самой середины XIX века. А сейчас? Что творится сейчас? Несправедливо и гадко… — Ах ты ж, твою дивизию! — заорал Лавров. Это мстительная Светлана украдкой подобралась к нему сзади и вылила за шиворот стакан холодной воды: — Вот тебе за твой сус! Виктор втянул голову в плечи, потом подскочил, как ошпаренный. — Ты что делаешь, женщина?! Это же вода! — в ужасе закричал Аднан. Такое отношение к пресной воде в стране, где есть пустыня, считается чуть ли не преступлением. — Ну подожди у меня! Виктор бросился за убегающей Светланой. — Убей ее! — сверкая глазами, кричал на английском подошедший мусульманин Захреддин. — Ага! Обязательно! — ответил Виктор и понесся за Светланой на второй этаж… 4 — А потом меня от боснийских сербов-мусульман отправили учиться в Судан, — задумчиво рассказывала Светлана Виктору. Они лежали на кровати, уставившись в потолок, будто там показывали историю ее жизни. — Я училась у знаменитого доктора Хасана ат-Тураби… — Погоди! Это тот, которого прозвали выдающимся исламским мыслителем? — удивился Лавров. — Ага. А еще шефом боевого исламского интернационала. Очень такой улыбчивый дядечка. — Я не сомневаюсь, — с иронией заметил Виктор. — Ты зря смеешься, — не поддаваясь на провокации, серьезно сказала Светлана. — Он мне открыл глаза на многие вещи. — На хиджаб, например? Открываешь глаза, надеваешь и больше не снимаешь никогда. — Кстати, вот как раз про хиджаб он и говорил, что носить его или не носить — дело самой женщины. — Ну не за это же его прозвали «черным папой терроризма»? — продолжал дразнить ее Лавров. — Доктор Хасан ат-Тураби отсидел в тюрьме двенадцать лет и прочитал там полторы тысячи книг! В его библиотеке есть и русская классика, и американские писатели. По его мнению, напрасно идеологи «Аль-Каиды» читают только книги, написанные пятьсот лет назад. — Думаешь, это единственное, что идеологи «Аль-Каиды» делают напрасно? — Витя, послушай, — увлеченно продолжала девушка, — ат-Тураби на лекциях говорил, что на Западе тех, кто им нравится, называют повстанцами и борцами за свободу. А тех, кто им не по нраву, называют террористами. Выбирают слова в зависимости от симпатий. Получается, что раньше в Афганистане были борцы за независимость, а теперь они же — террористы. Афганистан всегда был больной темой для Лаврова, тем более сегодня, когда он отчетливо ощутил послевкусие той страшной войны. Он не мог смириться с тем, что «духов», жестоко убивавших его друзей, называют борцами за свободу и повстанцами. Это была война — кровопролитная и ужасная. Он принимал присягу и остался верным ей до сегодняшнего дня. Именно поэтому сейчас, слыша людские крики на улице и звуки перестрелки, он был готов опять вступить в бой — за народ, за веру, против тех, с кем когда-то воевал и не забыл этого. — В мировой прессе пишут, что Хасан ат-Тураби финансирует моджахедов, — начал заводиться Виктор. — В продажной мировой прессе могут писать все, что угодно, — рассердилась Светлана. — Он не был дикарем и убийцей, тем более террористом. Благодаря ему я знаю арабский, английский, китайский, испанский. И он сказал, что этого мало. Надо поездить по миру, чтобы поднабраться еще знаний… — Вот они, — Виктор кивнул в сторону воображаемых бандитов «Ан-Нусры», — и собираются ездить по всему миру, отрезая головы тем, чьи языки ты знаешь. Это и называется «набираться знаний»? — Он лично никому головы не отрезал… — …зато был лидером «Братьев-мусульман»[14], — перебил Виктор. Неизвестно, чем бы закончилась эта дискуссия, если бы Антуанетта, постучав в дверь, не вернула их в реальность. — Снайпер стал расстреливать обычных прохожих! — объявила запыхавшаяся Антуанетта после того, как ей разрешили войти. — Под огонь попала монахиня. Люди пытаются ее спасти! Виктор быстро встал и посмотрел на Светлану. — Китайский язык, говоришь? Он тут же надел куртку и рассовал по карманам свой боезапас, доставшийся от бандитов. — Я с тобой! — подскочила Светлана. — Можно? — Девочка, уметь драться — это еще не значит уметь воевать, — спокойно отказал ей Лавров. — Ты мне пока чайку завари, если что. Он развернулся и, не говоря более ни слова, заспешил вниз. Рядом с отелем на небольшой, простреливаемой со всех сторон площади лежало распростертое тело женщины в черном. Трое маалюльцев бросили ей длинную толстую веревку. Та вцепилась в нее одной рукой. — Аллá! Аллá! — кричали неравнодушные граждане, прячась от выстрелов снайпера за стенами разрушенного здания, в котором раньше находился склад Аднана. — Легче, легче, дайте ей передохнуть! — Матушка, возьмись и другой рукой! — советовали мужчины с веревкой. — Мама, держись двумя руками! Крепче, мама, крепче! О, алла! Только на Бога мы полагаемся. Раненая схватилась за веревку двумя руками, но когда мужчины принялись за нее тянуть, сил удержаться у женщины не хватило. Площадь, вымощенная известковым камнем, не давала телу скользить. Веревка натянулась и вырвалась из слабеющих пальцев. Виктор вынырнул из черного хода отеля и, быстро двигаясь перекрестным шагом, пробрался вдоль стены строения. Крики жителей Маалюли, «спасателей», которые в очередной раз бросали веревку монахине, раззадоривали снайпера. Он пытался перебить веревку. «Балуешься, гаденыш? Балуйся, балуйся…» — шептал Виктор, опытным взглядом изучая окрестности. Вдруг метрах в ста в окне разрушенного дома он заметил слабый блик. Солнце выдало положение боевика, оптическим прицелом винтовки поймавшего «зайчик». Бежать к снайперу было бесполезно и глупо. Во-первых, существовала вероятность, что моджахеда кто-то прикрывал на огневой точке. Виктор не знал, сколько исламистов встретит на пути. Во-вторых, возможно, за это время снайперу надоест его игра и он просто застрелит женщину в черном. Все это Лавров держал в подсознании и разложил схему действий в течение нескольких секунд. Он еще раз прислушался к звуку выстрелов. Ошибки быть не могло. Слух опытного разведчика спецназа определил четко — стреляли из английской снайперской винтовки «Ли-Энфилд МК1», также называемой просто «Бур». Лавров прекрасно знал ее характеристики. «Бур — любимое оружие моджахеда. Сколько эти гады наших пацанов положили в Гиндукуше…» — пронеслось у него в мозгу. А времени на раскачку не было. «Ли-Энфилд… Один заряд — десять патронов, две обоймы. Заряжается сбоку. Одна обойма за другой. Сколько секунд на перезарядку? Если он подготовил обоймы — секунд пять. Судя по тому, как медленно стреляет, или никуда не торопится, или под наркотой. Значит, и обоймы достает медленно. Сколько от отеля до женщины? Метров пятнадцать-двадцать? За пять секунд с бабой на руках? Можно не успеть, бача… Маршрут. Нужен маршрут». Он быстро огляделся вокруг. Мозг работал, как компьютер. Если вызвать огонь на себя, постоянно выскакивая из сектора обстрела, прячась за строениями, десять патронов кончатся быстро. После десятого выстрела нужно обязательно оказаться возле монахини. Тогда есть шанс… Пока снайпер стреляет, у него нет времени готовить обоймы к моментальной перезарядке винтовки. Это еще несколько секунд… Вдруг выстрелы винтовки затихли. «Перезаряжаешь? Хорошо…»