Я оторвала взгляд от рыжей челки и увидела Эдвина. Рубашка на нем была распахнута, а сапоги – зашнурованы кое-как. Магический фонарик над головой мужа освещал литые мышцы пресса и капли пота на висках. Во взгляде Эдвина был страх. Он еще раз повторил: – Сулаки… Рыжеволосая неожиданно улыбнулась и подошла к нему почти вплотную. Она также внимательно ощупала обручальное кольцо на его пальце. А затем с легкой долей недоумения произнесла: – Даже так. После этого она развернулась и пошла прочь не прощаясь. Как только девушка скрылась за кустами, на лице Эдвина появилось непередаваемое облегчение. Он вздохнул и позвал меня: – Лина, иди сюда. Я с опаской приблизилась. Но вместо того чтобы ругаться, муж схватил меня за руку и потащил к входу в дом. – Кто это? – спросила я, оглядываясь. – Сулаки – это ее имя? – Да. – Кто она? Из-за нее нельзя выходить ночью? – Не важно, – бросил он. – Ты не должна была ее видеть. Нужно вернуться, пока никто тебя не заметил. Я вспомнила реакцию девушки на обручальные кольца и невпопад спросила: – Это твоя невеста, что ли? Эдвин споткнулся и горячо возразил: – Конечно, нет! Но я поняла, что снова попала в яблочко. Наверное, также, как ректор чувствовал мою ложь, я чувствовала его… Странно. Я семенила рядом с ним, одной рукой прижимая к себе Кетту. Лисенок то ли заснул, то ли выбился из сил. В молчании мы дошли до комнаты. Я ожидала, что Эдвин вернется в кабинет. Но пока я перекладывала Кетту на кровать, он захлопнул дверь и рыкнул: – Что ты делала на улице в такой час? Я же просил не выходить из комнаты! Но я вспомнила приоткрытую дверь и обвиняюще заявила: – Спроси свою матушку или слуг, кто из них открыл дверь в мою комнату. Кетту убежал, и я пошла его искать! – Бред! – отрезал он. – Ночью никто не покидает комнат. – Кроме нее, – напомнила я, указывая на окно. – Сулаки. Кто она? Эдвин еще раз повторил: – Не важно. Никто не должен знать, что Сулаки живет здесь. И не вздумай говорить моей матери, что видела ее, ясно? Веди себя так, будто ничего не произошло. И соблюдай правила дома! Они не сложные. Что-то в его тоне заставило меня вскинуть голову и заявить: – Ты сам виноват! О причинах этого запрета стоило сказать. Кто она такая? Вдруг это нежить какая-то… Эдвин возмущенно фыркнул: – Нежить? Учебник не хочешь перечитать? Спорить я перестала только потому, что в этот момент он скинул рубашку. Я скользнула взглядом по обнаженному торсу ректора и обескураженно спросила: – Что ты делаешь? Он опустился на край постели и уже спокойнее ответил: – Собираюсь лечь спать. – Ты же сказал, что не будешь ночевать со мной в одной комнате? – изумилась я. – И не собирался. Но если я тебя оставлю, кто знает, что ты еще натворишь? Гаси свет. Он щелчком пальцев задул магический фонарик, а я коснулась лампы, усыпляя артефакт. Со смешанными чувствами я медленно стянула халат и забралась под одеяло. На кровати было достаточно места, и между нами мирно сопел Кетту. Но отчего-то мне стало неловко. Я лежала, не смея пошевелиться, и думала. Его упрямство злило и настораживало. Несмотря на то, что мы в одной упряжке, семейные тайны Рокфоссов мне доверять не собираются. Что ж, остается только узнать все самой. И начать придется с Сулаки. Кто она? Я и правда не могла припомнить нежить, способную выглядеть настолько по-человечески. А если она все же человек, почему ее присутствие в доме скрывают? А еще… я помнила взгляд Эдвина. Когда он застал меня рядом с рыжеволосой незнакомкой, он был испуган. И боялся он за меня. Ночью я почти не спала. Лежала, глядя в темноту, и слушала, как ворочается на другом конце кровати Эдвин. Ему тоже не спалось. Интересно, почему? Но спрашивать я не стала. К завтраку мы спустились вовремя, и вид у нас обоих был одинаково невыспавшейся. Этот факт внезапно вызвал умиление свекрови. Госпожа Мадлен долго любовалась нами. А потом сказала: – Старайтесь, старайтесь. Мне нужны внучки. Я едва не подавилась от этого заявления. А Эдвин бросил на мать недовольный взгляд. Судя по тому, что никакого разноса не последовало, о моей ночной прогулке знали только муж и Сулаки. Понять бы еще, в каких отношениях рыжая с хозяйкой дома… Не успели мы подняться из-за стола, как Эдвин бросил: – Проедусь до города. Осваивайся, Лина. Я выдавила улыбку. Удержать ее оказалось сложнее, потому что свекровь тут же заявила: – Не беспокойся, Эдвин. Лина не заскучает. Как раз поболтаем о своем, о женском, пока тебя нет. Только этого не хватало! Меньше всего мне хотелось знакомиться с ней поближе. Я почувствовала, как от волнения внутри начинает разгораться жар. Как же не вовремя… Я затравленно огляделась и украдкой посмотрела в зеркало. Лоб пока чист. Пока. Ректор кивнул и поманил меня за собой. Кусая губы, я послушно вышла в коридор. Там Эдвин резко притянул меня к себе. Я инстинктивно уперлась руками ему в грудь. Но муж всего лишь наклонился к моему уху и шепнул: – Помни, что моя мать ничего не должна заподозрить. И – о, чудо! – печать снова уснула. Мгновенно. Как тогда, в день свадьбы, когда губы Эдвина коснулись моих. Неужели его близость каким-то образом влияет на печать?! Но как? Он ушел, а мне пришлось шагать в другой конец дома вслед за госпожой Мадлен. Мы устроились на террасе, с которой открывался чудесный вид на сад. Я снова натянула на лицо улыбку и приготовилась к сложному разговору. Глава 5. Новое знакомство Свекровь какое-то время молчала. Внимательно оглядывала мою фигуру, словно оценивая каждую черточку моего лица, каждую деталь платья. Я нервничала, но не спешила заводить разговор. Большую часть жизни я сторонилась людей, и необходимость вести светские беседы застала меня врасплох. Придется срочно учиться этому. К счастью, близость Эдвина на время усыпила печать, и раскрыть свою тайну мне пока не грозит. Наконец, госпожа Мадлен заговорила: – Не могу понять, что такого нашел в тебе Эдвин? Ему никогда не нравились ни худощавые девушки, ни блондинки. Все его любовницы как на подбор пышногрудые брюнетки. Хорошо, что с завтраком мы закончили, а подать чай она не попросила. Иначе я бы точно подавилась. И что на это можно ответить? Я натянула улыбку и пробормотала: – Вкусы мужчин переменчивы… – Возможно, – многозначительно произнесла хозяйка дома. – Надеюсь, твоя худоба позволит тебе родить чудесных дочерей. Иначе придется ждать, пока от него понесет какая-нибудь любовница… Я опустила взгляд и стиснула подлокотники кресла. Что со мной? Почему меня так раздражает всё, что она говорит? Мне нет дела до личной жизни Эдвина. И, то, что я ему неинтересна, ректор дал понять при первой встрече. Брак фиктивный, и ни ритуал, ни кольца, ни поцелуй не способны изменить то, что внутри нас. А госпожа Мадлен продолжила: – Вижу, что ты умная девочка, Лина. За право войти в хорошую семью нужно платить. В случае Эдвина – терпением. К его жёсткому нраву и к переменчивости его симпатий. У тебя будет всё, но верным он не будет. – Понимаю, – процедила я. Меня так и подмывало спросить, является ли атрибутом хорошей семьи странная слепая девушка, которая бродит по ночам. Но я промолчала, глядя в пол. А свекровь продолжала разливаться соловьем: – Тебе восемнадцать? Нужно посчитать по календарю, в какие дни вероятнее зачать девочку. Говорят, среда, пятница и воскресение… Но лекарь Хоббс как-то описал способ вычислить лучший день для зачатия по специальным таблицам. Скажешь мне свою дату рождения, и мы обязательно посчитаем… В этот момент я уже была рада тому, что брак у нас с Эдвином фиктивный. Заниматься любовью по расписанию, которое выдала свекровь? Неудивительно, что ректор до этого не женился. Я старалась сохранять невозмутимость и серьезно кивать. В конце концов, Эдвин не коснется меня даже пальцем. К счастью, тягостный разговор был прерван появлением слуги. Кажется, это был дворецкий. Седой и сгорбленный, с большой лысиной на макушке, он казался строгим. Но при этом глаза у него были невероятно добрые. Он почтительно поклонился своей хозяйке и прокряхтел: – Прибыл господин Юманс. Вы примете его в кабинете.? – Пригласи его сюда, Эванс, – чопорно ответила госпожа Мадлен. – Раз уж он решил навестить нас, заодно познакомлю его с Линой. Дворецкий исчез за дверью террасы, а я спросила: – Кто такой этот господин Юманс?