— Конечно, — согласился Михал Михалыч. — Подумают, что это Ангел. И совсем плотно на него сядут в самый ответственный момент. Он, сопя и утробно урча от злости горлом, помолчал минуту, а потом сказал, как Югов сообразил, мосластому телохранителю: — Приступай. И тогда только Аркадий понял, почему телохранитель смотрел не на нового пассажира машины, а по сторонам. Но было уже поздно. Струна удавки с болью врезалась в шею... Глава X 1 В поезде единственное, наверное, удовольствие — это чай, если ты спиртным баловаться не любитель, да разговоры с попутчиками. Попутчики разговорились только после утреннего туалета. Не вступая сам в беседу, я уже узнал, что и на каком оптовом рынке Москвы лучше всего покупать, какие сорта уральского стального проката хорошо идут в московских фирмах, имеющих лицензию на экспорт, и как тяжело сейчас обстоит дело с реализацией цемента высоких марок — не ведется в стране высокотехнологичное строительство. Из опыта я знаю, что проводники в вагонах, как правило, предпочитают пакетики с ароматизированным чаем. Я такой не люблю и с собой беру в дорогу свой. Но излишнее количество жидкости в меня не помещается. И потому я решил сделать то, что не смог сделать вечером по причине позднего отправления поезда — навестить вагон-ресторан и поискать там или в вагонах по дороге туда трех парней Труповоза, отправившихся вслед за мной. В отличие от пьяного Югова я не собирался заглядывать в каждое купе и привлекать к себе лишнее внимание. Надеялся на удачу. И удача встретила меня уже в знакомом служебном тамбуре следующего вагона. Там колдовала следственная группа. Эксперт снимал отпечатки пальцев со всей поверхности стен. Еще два человека осматривали замок. Еще трое, один из них в ментовской форме, стояли рядом. Разумеется, я не стал сообщать им, что виноват перед органами правопорядка в том, что не проверил за Юговым место происшествия. А он сдуру и с перепугу забыл закрыть дверь на ключ — это я понял со слов экспертов. Насколько я помню, на всех предыдущих станциях двери открываются в другую сторону. Сейчас это, должно быть, и привлекло внимание следственной группы. Других видимых следов на поверхностный взгляд заметно не было. Разве что где-то с внешней стороны осталась кровь. Но следователи — люди неразговорчивые. С посторонними — тем более. А я повел себя так, как повел бы себя на моем месте любой другой. И остановиться постеснялся, и без внимания их не оставил — притормозил и посмотрел. Но дальше двинулся без задержки. Неразговорчивые сыскари меня ни о чем не спросили. И хорошо. А то я вынужден был бы сказать им, что проходил вечером здесь и ничего странного, а тем более кого-то странного, не заметил. Сказать, что не проходил — нельзя. Проводница запомнила, как я выходил в служебный тамбур. Она чай мне предлагала. И должна была догадаться, что я не для того выходил, чтобы в грязное темное окно посмотреть. Пейзаж малоинтересный. Но старая мудрость гласит, что чем меньше задается вопросов, тем меньше приходится отвечать. А я вообще не намерен отвечать за действия капитана. Пусть сам выпутывается, если сможет. Но лучше будет, если ему поможет Труповоз. К сожалению, мы уже слишком далеко отъехали от нашего города и не добрались до другого, где сотовая связь работает устойчиво. Иначе я обязательно позвонил бы Михал Михалычу с первой же остановки. Но успею позвонить и по приезде на место. Пусть он решает все вопросы со своим коллегой, раз послал ко мне такого оболтуса. С этими мыслями я двинулся по вагонам. Между двумя из них на всякий случай снял со связки и выбросил на пути свой железнодорожный ключ. Экспертиза в состоянии определить, что дверь Югов открывал именно этим ключом. А меня должны посчитать главным подозреваемым, если узнают, что я еду в поезде. И могут искать ключ у меня. Только искать среди пассажиров они могут Ангелова. А я еду под другой фамилией. Но даже если они и найдут меня, без ключа у них не будет ни одной улики. Единственное, что мне могут предъявить — использование поддельных документов да хранение и перевозка оружия. Но здесь уже должен вступить в работу куратор и прикрыть меня. Для того он и существует. Обычно Служба потом сама разбирается со своими сотрудниками. Но ментам не сдает, если нет явного криминала. Поезд сильно шатало. Так, пошатываясь, я дошел до ресторана. И по дороге сумел заметить одного из своей троицы. Он ехал в плацкартном вагоне и играл в карты с какими-то парнями. Двух других с ним не было. Правильно. Захватов — человек с головой. Он хорошо проинструктировал посланных. Им ни к чему показывать свои тесные целевые отношения. Вдруг да я окажусь излишне глазастым. В вагоне-ресторане я скудно пообедал за сумму, эквивалентную расчету за ужин с девочками из кабаре «Мулен Руж» в парижском ресторане «Максим». Насколько я знаю, «Максим» — самый дорогой ресторан в Европе, а в «Мулен Руж» — самые дорогие девочки в Париже. Значит, если исходить из логики, в вагоне-ресторане обедать не менее престижно. Даже без девочек. Но здесь меня, к сожалению, не дожидался даже слегка знакомый могильщик из бюро ритуальных услуг. Тем не менее я остался уверен, что он едет в этом же поезде. Что же, увидимся, думаю, на станции назначения. На обратном пути я застал следственную группу уже в нашем вагоне. Молодые менты хихикали, разговаривая с проводницей. Проводница тоже молодая, и поговорить им есть о чем. И она похихикать никогда не отказывается, если судить по всегда возбужденным, бегающим глазам. Я прошел к себе в купе, перестелил постель — люблю аккуратность с армии — и улегся на полку. Наверняка сыскари пожелают опросить всех пассажиров вагона. Мало ли кто что сумел заметить. Придется все же разговаривать. «Не видел» и «не знаю» — это иногда тоже хороший вариант, но он сам не дает информации. А если хоть что-то видел, то информацию можно и выудить. Так и оказалось. Я уже успел подремать, когда они появились в дверях и поздоровались. — Извините, нам необходимо задать вам несколько вопросов, — сказал тот, что в форме. — А что надо-то? — недружелюбно спросила моя соседка. Двух соседей с верхних полок в купе не оказалось, и она приняла разговор на себя. — Вы вчера не видели случайно вот этого человека? Я сел, позевывая и протирая глаза. Из-за спины мента в форме высунулась рука второго сыскаря и развернула лист термобумаги. Портрет майора Мороза. Довольно крупный портрет. Но факс в поезде или на станции — не знаю уж, где они сообщение принимали — работает из рук вон плохо. Изображение нечеткое. — Никого я не видела. Я спала, — скороговоркой сказала соседка не вставая и старательно зажмурила глаза. Должно быть, сильно ее достали наши местные менты на базаре, где женщина торгует. Там ментовский рэкет, насколько мне известно, считается беспредельным, потому что ментов слишком много, почти все они с похмелья и почти все стремятся похмелиться за счет торгующих. — Вы бы хоть спросили про время, когда могли его увидеть... — укоризненно сказал мент в форме. — Никого не видела... — не открывая глаз, повторила она и отвернулась к стенке, придерживая двумя руками свою поясную сумку. Именно к этой сумке она и боялась подпустить ментов — инерция мышления сработала даже так далеко от родного базара. Я же заинтересовался и взял листок в руки. Рассматривал долго. — А у вас в профиль портрета нет? — Нет. Только в анфас прислали. — Анфас, — поправил я, но мент, похоже, не понял. Я еще повертел тонкий листок и так и сяк. — Жалко. Похоже, вчера я его видел, — сказал я. — Хотел в вагон-ресторан вечером сходить, не знал, что он только с утра открывается. В соседнем вагоне похожий стоял. Только я его в профиль рассмотрел. Но у меня глаз наметанный, профессиональный. Кажется, что он... — Вы кто по профессии? — спросил сыскарь в гражданском. — Фотограф. Художник-фотограф. Я, если колоритное лицо вижу, тут же отмечаю. На этого посмотрел, сразу подумал, что надеть ему каску с фонарем на голову, лицо угольной пылью испачкать, и будет классический шахтер. Только черно-белый снимок. Цвет все испортит. Красиво бы получилось Лицо и добродушное, и волевое. Хорошее лицо. — А назад возвращались?.. — Минут через десять-пятнадцать. Я, понимаете, вчера слегка тяжеловат был... Хотел пару бутылок пива взять. А вагон-ресторан закрыт. И там же, рядом с рестораном, какой-то мужик с бутылкой попался. Мы с ним прямо в тамбуре и выпили. Может, больше пятнадцати минут. За разговором время быстро летит. — И в соседнем тамбуре?.. — Не было уже его. Никого там не было. — А вот этого не видели? — Сыскарь в штатском показал второй факсимильный портрет. Капитан Югов собственной персоной, в форме Вот и информация... — Нет. Этого не видел. У этого лицо никакое. Скучный, судя по всему, человек. А что случилось? — Ничего, — грубовато отказал мне в праве на знания сыскарь. Вот же рожа хамская. К нему с душой, по-человечески. И о своем вчерашнем состоянии рассказал. И собственными наблюдениями поделился. И мнением насчет лица человека. А он в ответ так вот... — Ладно, — мент в форме достал блокнот и карандаш. — Сообщите ваши данные. — Айвазян Рамзес Эдуардович, — сказал я и повторил, чтобы не вышло ошибки. И назвал адрес, который был указан в паспорте. Документы мент проверить не захотел. — Спасибо. А где ваши соседи? — Гуляют. Может, в ресторане сидят. Сходите... — предложил я. — Только пиво там не пейте. Прокисшее... Сыскари ушли, как я видел, довольные. Нетрудно догадаться по вниманию исключительно к себе, что я дал первые показания, которые им удалось добыть. Но поиск продолжился. Они перешли в следующее купе, чтобы там пытать пассажиров. Бесполезно. Никто событий в тамбуре не видел и ничего им не расскажет. Выстрел заглушился стуком колес, и едва ли кто смог принять его за выстрел. С этими успокаивающими мыслями я откинулся на спину и уподобился соседке — закрыл глаза. Но не заснул. Надо будет попытаться дозвониться Захватову с первой же станции. Югов обречен. Если я не ликвидировал его, пусть это сделает Труповоз. У него сил для этого хватит. 2 Ближе к утру генерал Легкоступов решил съездить домой, хотя знал, что никто его там не ждет. Жена с дочерьми и с собаками — их у генерала по две, две дочери и две собаки — на даче. Но хотелось ощутить себя в домашней обстановке и хотя бы чуть-чуть расслабиться, отдохнуть. — При первом же сообщении немедленно мне звони, — предупредил он подполковника Сазонова. Подполковник тоже ночь не спал, генерала дожидался вместе с офицерами отдела, но, при внешней медлительности и рыхловатой круглотелости, Сазонов отличается небывалой работоспособностью. Может сутками из-за стола не выходить и не выпускать из рук телефонную трубку. — И еще вот что... Через каждый час звони сам, узнавай, как там обстоят дела относительно Мороза, и поторапливай их. Дави, чтобы поменьше пьянствовали и побольше работали. Без контроля они работать не умеют. Гибель сотрудника, если в самом деле погиб майор Мороз, вещь не каждодневная. И дело даже не в том, что с генерала за это спросится. Просто управлению брошен вызов. Кто этот вызов бросил? Рисковый человек. Или был вынужден, или знает себе цену... Но в любом случае этот человек должен ответить. С этими мыслями генерал отправился домой, а не на доклад к начальству, потому что докладывать было пока нечего, да и начальство в такие ранние часы еще не появляется. Следовало все выяснить окончательно. С подробностями. Геннадий Рудольфович вызвал дежурную машину, которая быстро отвезла его в старый дворик на улице Гоголя. В предутренние часы движение еще небольшое, и у бордюров тротуаров на узких старомосковских улицах паркуются только те машины, которые здесь привычно ночуют. Генерал вышел у въезда во двор, отпустил «дежурку» и осмотрелся. Так всегда бывало, когда он возвращался откуда-то издалека. В душе поднималась теплая волна. По сути своей он был человеком домашним, свой дом любил и в каждой командировке или в отпуске скучал по нему. Метла старого дворника привычно шуршала по выщербленному асфальту. Геннадий Рудольфович поздоровался с дворником за руку, как здоровался всегда. Обменялся парой ничего не значащих фраз и поднялся к себе на третий этаж. На удивление, в квартире было совсем не пыльно. Не то что в кабинете. Не иначе жена вчера приезжала и навела порядок. Взгляд отметил в пепельнице целую кучу окурков. Жена не курит. Да и на фильтре помады не видно, как бывает на окурках старшей дочери. Но если бы и приезжала дочь, то в квартире сейчас царил бы не порядок, а разгром. Неприятно кольнуло в груди, но привычка притупила чувство ревности. Генерал любил свою жену и всегда на нее надеялся. И сейчас постарался усилием воли заставить себя думать о другом. А думать ему было о чем. Что могло случиться в поезде? Капитан Югов или поездка на юг? Мороз, если это действительно был он, ни о каком юге говорить не мог. Он мог сказать только о Югове. А врач понял его неправильно. Если бы это был милиционер, а не врач, тот обратил бы внимание на слова умирающего. А врачу простительно пропустить их мимо ушей. Но все же? Геннадий Рудольфович постарался вспомнить каждую из непродолжительных минут своего общения с капитаном. Он даже поставил их в воображении рядом — Югова и Мороза. Опытный и тренированный боевой майор, участник многих опасных операций — не должен он был позволить такому человеку, как капитан Югов, застать себя врасплох. Тем более основательно пьяному капитану. И вообще — как они встретились? Как Югов оказался в поезде? После резкой и справедливой взбучки, полученной от генерала, он должен бы был отправиться домой отсыпаться, потому что утром его вызовет собственное начальство. И предстать перед ним он должен бы в нормальном виде — на это-то хоть ума у капитана должно хватить.