Бог Солнца достигает фонтана первым. Дэшил Ловетт, четвертый лорд поместья Ловетт в графстве Суррей, Англия, кричит во всю глотку, вспугивая стаю скворцов с одного из голых деревьев у озера. Крошечные птички взлетают, кружась в безоблачном небе. Темный Лорд и Анархист толкают и пихают своего друга. У Темного Лорда на лице широкая, дерьмовая ухмылка, а выражение лица Анархиста дикое, когда он пытается схватить Дэшила за голову татуированными руками. — Ты когда-нибудь видела, как Пакс улыбается? — спрашивает Мара. Я отрицательно качаю головой. — А я да. Это было ужасно. Я даже представить себе этого не могу. Когда пытаюсь, неприятная дрожь пробегает по моей спине, а мурашки бегут по рукам. Третий парень в группе, Темный Лорд, прекращает атаку на Дэшила, внезапно заметив, что мы стоим у подножия ступенек академии и наблюдаем за ними. Все трое парней оборачиваются и смотрят на нас, и мой первый инстинкт — спрятаться в кустах роз, чтобы избежать их взглядов. Я такая трусиха. Требуется огромное усилие, но я остаюсь на месте. — Рэн Джейкоби, — Мара выдыхает его имя, как будто парень в одиночку вылечил рак. Она подносит ко рту чашку с кофе, хитро ухмыляясь. — Держу пари, он трахается как демон. В Маунтин-Лейкс полно девушек, которые могли бы подтвердить или опровергнуть это подозрение. Ходят слухи, что Рэн не испытывает никаких угрызений совести, трахая женщин намного старше себя, или замужних, или не подходящих по целому ряду других причин. — А кого бы ты выбрала? — спрашивает Мара. — Ну, знаешь. Если бы у тебя был выбор? Задайте этот вопрос любой девушке-члену студенческого сообщества Вульф-Холла. Если они отвечают, что им все равно, то они — грязные лгуньи. Впрочем, у меня теперь такая постоянная практика врать, что, когда я это делаю, ложь звучит как чистая правда. — Джейкоби. Определенно Джейкоби. Мара кивает, проглатывая эту ложь, словно это был единственный естественный ответ. Она выбрала Рэна. Большинство людей так бы и сделали. Но только не я. Каждую субботу в течение последнего года я тихо вылезала из постели и на цыпочках спускалась в оркестровую комнату, чтобы послушать игру Бога Солнца. Никто не говорит о его таланте. Не думаю, что кто-то вообще знает, что он играет. Поначалу, наблюдая, как тот сидит за роялем в темноте, как его длинные пальцы умело порхают над клавишам, я делала это из-за музыки. Произведения, которые он выбирал, были такими мрачными и печальными, что у меня болела душа. В какой-то момент все изменилось. Я поняла, что крадусь туда, потому что, глядя на него, моя душа тоже болит. Так что да. Я бы выбрала Бога Солнца в любой день недели. Конечно, я никогда не смогу заполучить его. Если не считать того, что Дэшил богат, чертовски высокомерен и по меньшей мере восемьдесят процентов времени зол… Я не из тех девушек, которая связывается с такими парнями. Видите ли, поездки за кофе — это одно. Есть правила, которые можно преступить, и правила, которые можно нарушить. А еще есть правила, которые нельзя нарушать ни при каких обстоятельствах. Незыблемые постулаты, принимаемые и выполняемые безо всяких условий. Я привыкла следовать этим правилам до последней буквы... и привыкла желать того, чего не могу иметь. ГЛАВА 1 ДЭШ — О, боже, я сейчас умру! Рэн протягивает красно-белое клетчатое кухонное полотенце и кладет его на мою руку поверх моего барахла, тихо смеясь себе под нос. — Иисус прослезился, Ловетт, но не будь таким драматичным. Ты не умрешь. — Очень много крови, — констатирует Пакс из передней части машины. В обтягивающей майке и золотых авиаторах, он выглядит так, будто направляется в аэропорт, чтобы успеть на рейс в Мексику. Пакс лениво проводит рукой по своей тщательно выбритой голове, затем поднимает руку и поворачивает зеркало заднего вида, вероятно, чтобы лучше рассмотреть меня, растянувшегося на заднем сиденье его «Додж Чарджера» 70-х годов, со штанами, спущенными до лодыжек и кровью, разбрызганной по бедрам. — Много крови, — повторяет он. — Столько крови не должно вытекать из члена. — Перестань пялиться на него и дави на газ, — рычу я. — Моя бабушка может ехать быстрее, а она мертва. — Леди Маргарет Элспет Декейтер Ловетт? Ехать? Не глупи, — хихикает Рэн с переднего пассажирского сиденья. — Эта ведьма не умела обращаться с консервным ножом, а уж тем более водить машину. Меня тревожит тот факт, что Рэн так много знает о моих родственниках. Он исследователь. Ищейка. Его нос всегда прочно засунут в дела, которые не имеют к нему абсолютно никакого отношения. Парня нельзя остановить, подкупить, отговорить от участия в этом его маленьком хобби. Это часть его самого, как его волнистые темные волосы или тревожные зеленые глаза. Его потребность знать вещи часто оказывается полезной и работает нам на пользу. Но в других случаях, это просто чертовски раздражает. Пакс ухмыляется, возясь с частотами радиоприемника, убирая помехи. — И вообще, что ты с ним делал? Я знаю, что ты увлекаешься каким-то извращенным дерьмом, чувак, но всему есть предел. Если тебе нужно пораниться, чтобы кончить, может просто... в следующий раз будь чуток полегче? — Я не пытался кончить! — И сильнее прижимаю кухонное полотенце к своему члену. Жгучее, покалывающее ощущение проходит вверх по стволу, вниз по обеим моим ногам к ступням, где делает разворот на сто восемьдесят градусов, отправляясь по моему телу к мозгу, заставляя мои глаза слезиться. Святая пресвятая Мария и гребаный Иосиф, это чертовски больно. — Я... просто пытался... — о боже, как же больно, — помыться. — Помыться? Ты использовал колючую проволоку вместо мочалки? Потому что что-то явно пошло не так. Рэн хлопает Пакса по плечу. — Не помогает, чувак. Ему очень больно. Его член может отвалиться. Ты пугаешь е… — Вы оба чертовски пугаете меня! Мой член не отвалится! О боже, просто веди гребаную машину, ради всего святого. У меня кружится голова. — Как я и говорил, слишком много крови, — подчеркнуто объявляет Пакс, как будто он только что выиграл очень важный спор. — Похоже, твои дни игры на банджо закончились, брат. Эта струна действительно оборвалась. — Не переживай, чувак. Они смогут сшить тебя обратно, — бросает Рэн через плечо, но говорит это не слишком убедительно. Он ухмыляется, как сам дьявол. — Я не хочу искалеченный член, парни. Не могу разгуливать с франкен-членом в штанах. Если они не смогут снова сделать его красивым, скажите, чтобы они просто дали мне умереть. Я не хочу никаких крайних мер. Подпишите отказ от реанимации, если вы… Оба парня в передней части машины начинают выть от смеха, и я понимаю, что, возможно, немного преувеличиваю. Хотя. Они могли бы быть немного более участливыми. — Придурки. Ни один из вас, ублюдков, не знает, каково это — просто… просто поранить, бл*дь, жизненно важный кусочек своего мужского достоинства! Пакс воет еще громче. — Боже, с акцентом это звучит еще смешнее. Рэн прикрывает рот рукой, пытаясь скрыть улыбку и взять себя в руки. Делает доблестную попытку придать чертам своего лица серьезное выражение, но с таким же успехом он мог бы и не беспокоиться — в его глазах все еще танцуют смешинки. — Расслабься, чувак. Уже въезжаем на стоянку. Мы позаботимся обо всем в мгновение ока. Маунтин-Лейкс, штат Нью-Гэмпшир — крошечный городок, примостившийся высоко на холмах государственных лесных угодий Блэк-Маунтин. Ввиду крошечного размера поселения и его непрерывно сокращающегося населения, больница здесь также крошечная. Честно говоря, это чудо, что здесь вообще есть больница. По идее здесь должны бы быть только пункт неотложной помощи или пресловутый кабинет терапевта, но, похоже, сегодня госпожа удача улыбается мне и моему искалеченному члену. Я обращусь к хорошему врачу, и они смогут исправить эту ужасную генитальную несправедливость. Как только Пакс припарковывается, Рэн помогает мне вылезти из машины. Пакс стоит чуть поодаль, засунув руки в карманы, лицо искажено гримасой боли. В этом вся штука травмы члена — все мужчины сочувствуют и стонут в агонии, когда происходит что-то подобное, потому что так легко представить, что это твое барахло покалечено. Один парень в футбольной команде случайно получает удар по яйцам, и вся команда, бл*дь, это чувствует. Мне приходит в голову, что я ковыляю через парковку в одних трусах, прижимая к промежности кухонное полотенце — очень недостойно, совершенно лишено приличий — но приличия сейчас меня волнуют меньше всего. Проходим через раздвижные двери. Через зияющее пространство линолеума. Обходя полосу препятствий из шатких, разномастных деревянных стульев, которые составляют зал ожидания. И вот мы трое стоим перед широко раскрытыми глазами медсестры, на которую это не произвело никакого впечатления. Маленький пластиковый бейдж, приколотый к ее бледно-голубой форме, показывает, что ее зовут Тара. Она выгибает бровь, глядя на Рэна. Они всегда так делают — предполагают, что именно он отвечает за нашу разнобойную, причудливую компанию. По сути, они не ошибаются. Просто не совсем правы. Ее взгляд падает на скомканное окровавленное полотенце, которое я все еще прижимаю к ране. — Пылесос? — Нет! Никакого пылесоса! Какого черта, леди! — Если мой голос звучит немного возмущенно, то это потому, что так оно и есть. Эта ситуация уже достаточно унизительная. А теперь женщина среднего возраста думает, что я какой-то ненормальный, который сует свой член в электрические приборы? Черт возьми, кто-нибудь, пристрелите меня сейчас же. Как хищная кошка, Пакс прислоняется к посту медсестры, опершись локтем о стойку. Люди иногда узнают его, когда мы выходим на публику. В последнее время парень работает моделью в крупнейших модных домах, и большинство публикующих его редакций — международные компании. Но эта медсестра, похоже, его не узнает. Она вскользь смотрит на него, а Пакс едва обращает внимание на нее. Он изучает стопку бумаг и калькулятор перед экраном компьютера женщины. Коллекцию ручек рядом с клавиатурой. Пустую, испачканную болонским соусом посуду, брошенную возле телефона. Парень ухмыляется, глядя на фотографию пушистого кота, зажатую под зажимом на планшете женщины. — У нас тут небольшая дилемма, — мурлычет Пакс. — Наш друг... — он смотрит в потолок, — мылся и поранил кое-что жизненно важное. А теперь, как видите, тот истекает кровью из своего любимого органа. Мы надеялись, что вы, ребята, сможете что-нибудь с этим сделать. Тара медленно вытаскивает фотографию жутко пушистого кота из-под зажима планшета и убирает ее в ящик, подальше от лишних глаз. Позже она будет удивляться, почему это сделала. Для нее это не будет иметь ни малейшего смысла. Но я знаю, почему это произошло. Женщина любит этого кота и сделает все, чтобы защитить его. Он, во всех смыслах и целях, так же важен для этой медсестры, как дитя ее плоти и крови. Примитивная, животная часть ее мозга распознала Пакса как опасное существо, и ее первым инстинктом стало защитить своего ребенка, чтобы это острозубое чудовище не попыталось его съесть. Женщина хмурится. Протягивает мне через стойку скрепленный степлером документ. — Заполните это и принесите сюда, когда закончите. Справа от меня Рэн качает головой. — Сначала лечение. Документы потом, леди. Некоторое количество обаяния сейчас не помешало бы. Теплая улыбка и какой-то затяжной зрительный контакт, скорее всего, сразу же отправили бы меня к врачу. Пакс не знал бы, как очаровать кого-то, даже если бы от этого зависела его жизнь. Рэн вполне способен включать харизму, когда прибывает в подходящем настроении, но такое настроение его редко посещает. Он самый упрямый и конфронтационный человек, которого я когда-либо встречал, и скорее, попытается запугать эту женщину и заставить ее подчиниться, чем изберет более легкий и приятный путь. К несчастью для меня, я являюсь самым очаровательным членом нашего общества, состоящего из трех человек, но сейчас не в том положении, чтобы флиртовать с Тарой. Не с воображаемым голосом моего члена, вопящим во всю мощь своих воображаемых легких о помощи. Это чертово чудо, что я вообще еще стою на ногах. Тара смеряет Рэна злобным взглядом. — Нам нужно знать историю его болезни. Аллергии. Прошлые травмы. Подобного рода вещи. — Она медленно произносит каждое слово, как будто думает, что он немного тугодум и, возможно, не сможет понять, что та говорит. — Мы также должны убедиться, что у него есть стра… — Если ты скажешь «страховка», да поможет мне бог, я разнесу здесь всю мебель, — рычит Пакс. — Если кто-то ранен и страдает, ему нужно помочь, прежде чем вы, стервятники, убедитесь, что ваши карманы будут набиты. Тара вздыхает. Порыв воздуха звучит так, словно он поднялся из подвала ее усталой души. — Посмотри внимательно. Я — медицинская сестра. Я не набиваю карманы ничем, кроме неоплаченных счетов, приятель. А сейчас ты хочешь стоять здесь и спорить о коррумпированной системе здравоохранения, которую я абсолютно не в силах исправить? Или хочешь сесть вон там и помочь заполнить эти формы, чтобы мы могли зашить пенис твоего друга? — Она мрачно смотрит ему прямо в глаза. Пакс сверкает зубами, выхватывая бумаги и наклоняясь через стойку, чтобы взять одну из ее ручек — блестящую, золотистую с розововолосым троллем, прикрепленным на конце. — Две минуты. Если займет больше времени, мы начнем штурм. — Поступай как знаешь, малыш. Сижу на шатком стуле с закрытыми глазами, потный, с обнаженной грудью и подавленный, в то время как мои друзья спорят над ответами анкеты на бланке. Я предоставляю информацию, когда меня толкают, но в противном случае позволяю им продолжать. Все, о чем я могу думать — это тяжелое, влажное, пульсирующее ощущение между ног и то, что комната, кажется, качается.