— Что? Ты имеешь что-то против тихих девушек, Пакс Дэвис? — Я использую его имя так же, как он использовал мое. Эти два слова звучат жестко и недружелюбно, что заставляет парня смеяться еще сильнее. — Отнюдь нет. Мне нравятся тихони. Обычно они самые развязные, но знают, когда нужно держать язык за зубами. Что мне не нравится, так это когда тихоня вдруг открывает рот. — Парень качает головой. — Я вовсе не фанат этого. Мара оправилась от шока, вызванного тем, что Пакс застал ее за воображаемым трахом с Дэшилом Ловеттом Четвертым посреди моря чашек для пиво-понга. Она складывает руки на груди, вызывающе задирая подбородок и смотря на Пакса. — Кстати, кто спустил тебя с поводка? Ты заблудился? Разве ты обычно не следуешь за Рэном, как хороший маленький мальчик? «Черт возьми, Мара. Почему ты не могла помолчать?..» Я злила парня, но открыто не травила его. Пакс обнажает зубы в страшном подобии улыбки. — У тебя маленький дерзкий язычок, не так ли, милая? — Ты должен его увидеть, — говорит она. — Он раздвоен и все такое. В этот момент — либо потому, что этот комментарий с таким же успехом мог быть открытым приглашением для Пакса превратить наше оставшееся время в Вульф-Холле в кошмар наяву, либо из-за того, что парень стоял всего в четырех футах от нас, достаточно близко, чтобы можно было просто протянуть руку и коснуться, наклониться и понюхать его, — Пресли издает еще один несвоевременный всхлип. Пакс кивает головой в ее сторону. — Что это с ней? — Ничего. С ней все в порядке. Икота. — Ответ вылетает слишком быстро. Пакс снова пришуривает свои непостоянные, как зимняя буря, глаза. — У Пресли Марии Уиттон-Чейз... икота? — Похоже, его это не убедило. — Бедняжка Пресли. Тебя испугать? — Пакс подходит к ней ближе. — Тебя нужно хорошенько напугать? Только скажи, Рыжик. Я гарантирую, что ты будешь в ужасе. Я почти уверена, что единственный раз, когда Пакс разговаривал напрямую с Пресли, был, когда она вручила ему рабочий лист на уроке английского языка. Лаконичное «Спасибо», которое он бросил, поддерживало ее в течение последних двух лет. Такое количество слов, которые тот только что произнес, были направлены прямо на нее. Так что целых шесть, пусть и коротких, предложений, повергли ее в полное смятение. Девушка прикрывает рот рукой, всхлипывает, краснеет, как свекла, затем хватает в руки свою фиолетовую пачку и бросается со своего места к входной двери, как заяц, несущийся через поле. Пакс смотрит ей вслед с безмятежным, совершенно невозмутимым выражением лица. — Ну что ж. Это было странно. — Просто оставь нас в покое, черт возьми, — бормочу я, протискиваясь мимо него. — Эй! Кэрри! Куда, черт возьми, ты идешь? — кричит Мара. Ей не нужно было спрашивать, ведь она была свидетелем безумия Пресли и последующего ее исчезновения, как и я. На полпути к двери я вижу, как Рэн спускается по широкой, покрытой ковром лестнице справа, вытирая что-то красное с рук чем-то похожим на мочалку. Словно темноволосый, бледнокожий призрак. Словно выходец с того света. Словно порочно красивый, бессердечный бог. Его взгляд скользит по мне, как будто я ничто. Как будто я меньше, чем ничто. Он будет в пределах видимости Мары в любую секунду, а это означает, что любая надежда на то, что подруга присоединится ко мне в поисках Прес, только что вылетела в окно. Отлично. Серьезно. Просто чертовски здорово. — ПРЕСЛИ! ПРЕ-Е-Е-CЛИ-И-И! Тропинка, ведущая к боковому полю, где припаркованы все машины, узкая и каменистая. По ней трудно безопасно передвигаться в кроссовках, при этом умудрившись не грохнуться на задницу и не набрать полный рот гравия. На каблуках это, по сути, обеспеченная сломанная лодыжка. Это лишь вопрос времени. — ПРЕСЛИ! Куда, черт возьми, она могла пойти? Мои глаза привыкли к темноте после того, как я покинула хорошо освещенный дом, но все, что мне видно — это тусклые, бугристые, темные очертания автомобилей справа от меня и черное пятно на горизонте (гораздо темнее, чем расплывчатый серый луг, простирающийся за домом), которое является окружающим лесом. Пробираюсь через ряды машин, щурясь в темную ночь, пытаясь вспомнить, где, черт возьми, я припарковала свою машину, в то же время очень сомневаясь, что у Прес могла вернуться туда в ее слегка пьяном и очень подавленном состоянии. Почему Пакс должен быть таким придурком по отношению к ней? Она так долго была одурманена этим злобным куском мусора. Бог знает почему, но он — все, о чем она мечтает, когда ест, спит и дышит. И за такой короткий промежуток времени Пакс умудрился быть с ней таким невероятно отвратительным. Что за гребаный мудак. — ПРЕСЛИ! Я чуть не падаю, поскользнувшись на насыпи, выкрикивая ее имя. Мне удается спастись от болезненного падения, ударившись боком о водительскую дверь чудовищного форсированного F-150. — Полегче, милая, — предупреждает вежливый голос. — Не хотелось бы поцарапать краску. Я очень долго анализировала этот английский акцент. Мне знаком этот голос. Взлеты и падения. Тонкая восходящая интонация, которая подразумевает скорее снисхождение, чем вопрос. Это чистая, глупая удача, что я снова столкнулась с ним, во второй раз за неделю, здесь, в темном поле. Поднимаю взгляд и… бац. Парень сидит, развалившись на капоте «Додж Чарджера», в котором я узнаю машину Пакса. Помятый «Понтиак Файрберд», купленный мне Олдерменом на шестнадцатилетние, находится всего в паре машин от него. «Чарджера» здесь не было, когда мы сюда приехали, я бы определенно его заметила. Если бы Пакс мог видеть, что Дэш сейчас лежит на его гордости, прислонившись спиной к ветровому стеклу и скрестив ноги в кроссовках, которые аккуратно лежат прямо в самом центре капота «Чарджера», у него, вероятно, случился бы припадок. Мне, если честно, плевать на машину. Все, что я вижу — это парня, сидящего на ней. Светлые волосы песочного цвета в темноте отливают золотом. Сильная линия подбородка и прямой, как стрела, нос в профиль. Взгляд темных глаз блуждает по морю машин, когда он смотрит в сторону дома, слегка пыхтя. Он одет... вау, на нем джинсы и... куртка-бомбер поверх футболки? Я ни разу не видела его без тщательно отглаженных рубашек и брюк. Кроме того дня в больнице на днях. Тогда парень был голым, если не считать боксеров и пропитанного кровью кухонного полотенца, прижатого к его барахлу. Я точно не забуду об этом в ближайшее время. — Не видела внутри двух неудачников? — У него что-то в руке. Парень поднимает ее — бутылку с чем-то прозрачным — и прижимает ее горлышко к своему рту, глотает раз, другой и третий, прежде чем снова опускает бутылку и морщится. — У одного из них темные волнистые волосы. Похож на посланца из ада. Другой выглядит так, будто только что сбежал из лагеря для военнопленных. Но... знаешь, из такого, где хорошо кормят и занимаются в тренажерном зале дни на пролет. — Я знаю Рэна и Пакса, — медленно говорю. — Мы уже обсуждали это один раз на этой неделе. Мы учимся в одной академии почти три года, Дэш. Думаешь, я не знаю вас? Думаешь, в Вульф-Холле есть хоть один студент, который не знает ваших имен? Парень наклоняет голову набок, приподняв брови. — Думаю, мы произвели хорошее впечатление, не так ли? — Он делает еще один глоток из бутылки, проглатывая еще больше прозрачной жидкости. Это скорее всего спиртное. Никто не стал бы так пить воду. Дэшил рассматривает бутылку, прищурив один глаз, а затем протягивает ее мне, держа за горлышко. Я непонимающе смотрю на него. — Ты предлагаешь мне выпивку? — Кто-то должен забрать ее у меня. Я больше не чувствую своего лица. Делай что хочешь, Карина Мендоса. Сжимаю бутылку в руке, забирав ее у него, и испытываю искушение рассмеяться. Вместо этого я пью, и мерзкая жидкость, оказавшаяся чистой водкой, прожигает путь вниз по моему пищеводу, обжигая его. С таким прошлым, как у меня, девушка учится справляться с таким ожогом, не реагируя внешне. Дэш выдыхает «Хм», словно он впечатлен, кивая и забирая бутылку обратно. Я прислоняюсь к машине сбоку, наблюдая за ним. Дэш кажется… странным. Не в духе. Сердитым. Может быть, все так, как он сказал. Может, он просто пьян. — Ты серьезно не знал моего имени четыре дня назад? — спрашиваю я. Без тени стыда или смущения тот сразу же отвечает «Нет», отчего мне хочется закричать. — Вульф-Холл — достаточно большая школа. Я не собираюсь узнавать имена и лица всех студентов. У меня очень ограниченные интересы, и мой отец очень ясно дал понять, что они должен быть сосредоточены на моих заданиях. — Его слова так горьки, что кусаются. — Как можно находиться рядом с одной и той же группой людей изо дня в день в течение многих лет и не знать, кто они такие? Только если специально. Намеренно блокировать всех. Это требует усилий. Дэш поднимает ноги, согнув в коленях, подошвы кроссовок прижаты к капоту. Он упирается локтями в колени, медленно прокручивая бутылку водки в руках. — Ну и что с того, если я это делаю? Какой смысл заводить связи с людьми, которые никак не повлияют на мою дальнейшую жизнь? По-моему, это пустая трата времени и энергии. — Вау. Это... действительно удручает. — Я склонен так воздействовать на людей, — соглашается Дэш. — Вот видишь. Если бы я подружился со всеми в Вульф-Холле, все студенты были бы несчастны. Так что я оказываю всем услугу, забывая о вас. Давай. — Он протягивает руку, наклоняясь ко мне, и мне требуется слишком много времени, чтобы понять, что тот делает. Парень пытается помочь мне забраться на капот? Сесть там, наверху? С ним? Рядом с ним? Черт возьми. Я не могу пошевелиться. Дэш наклоняет голову набок в жесте типа «да ладно». Он смеется в горлышко бутылки с водкой, прижимая стекло к губам. — Знаешь, это незаразно. Меланхолия. Этот уровень глубокого несчастья проистекает из более чем десятилетнего давления, пренебрежения и интенсивного осуждения. Не передается при небольшом контакте с кожей. — Я и не думала, что, взяв тебя за руку, превращусь в пессимиста. Дэшил снова пожимает плечами — это его безразличный, отстраненный ответ на все. И его глупое пожатие плечами чертовски раздражает. Искра негодования, которую он зажег во мне еще в больнице, разгорается, как тлеющий уголек, раздувается и возвращается к жизни. Парень действительно думает, что так далек от всего этого. Он считает себя чужаком. Туристом, наблюдающим со стороны за всеми нами, пока мы проходим через все этапы получения образования, едим, спим, дышим, получаем хорошие и плохие оценки, скучаем по дому и разбиваем наши сердца. Джш думает, что выше всего этого, как будто ничего из этого не происходит с ним в одно и то же чертово время. Нахмурившись, я кладу руки на капот «Чарджера» и ставлю ногу на шину автомобиля, используя ее, чтобы подтянуться. Следующее, что понимаю — я сижу так близко к Дэшилу Ловетту, что чувствую мягкое прикосновение тепла его тела там, где его рука соприкасается с моей. О, черт. Я просто забралась сюда, не задумываясь, и теперь моя рука рядом с его, и я ничего не могу с этим поделать, потому что мне некуда двигаться. У Дэша достаточно места. Справа от него примерно три фута пространства. Он мог бы подвинуться и оставить между нами некоторое пространство, чтобы мы были на удобном расстоянии друг от друга, но сделает ли тот это? Черт его знает. Парень невесело усмехается. Я знаю, о чем думает этот злобный ублюдок. Ты действовала импульсивно и попала в такое положение, дорогая. Теперь тебе придется иметь дело с последствиями. Черт возьми, даже его фальшивый голос в моей голове имеет очень раздражающий, чертовски сексуальный английский акцент. Дэш дергает подбородком в мою сторону. — Что это такое? Шарики? Мне требуется секунда, чтобы понять, что он говорит о висячих серьгах, которые я выбрала перед выходом на вечеринку. Осторожно прикасаюсь к ним пальцами. — Нет, какого черта! Это планеты — Меркурий, Венера, Земля, Марс, Юпитер, Сатурн, Уран, Нептун — драгоценные камни, выстроенные по всей длине золотой цепочки, представляют самые важные небесные тела нашей солнечной системы.