Часть 2 из 38 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Так ведь боулинг в центре, на автобусе две пересадки. Только на такси ехать.
Юля видела, что Антон вышел на балкон в одной футболке и стоял на ветру, провожая ее холодным взглядом. Невозможно было даже на миг поверить в то, что вся эта сцена была затеяна без какого-либо умысла. Каждый раз, когда Юля пыталась «выйти в свет», а случалось это крайне редко, он устраивал скандалы, чтобы, казалось, целенаправленно испортить жене настроение. И теперь ему это удалось вполне. Юля выскочила из машины и хлопнула дверью со всей силы. Тут же ей стало жалко машины, ведь ее вины в том, что Антон не умел радоваться за своих близких, не было.
Она побежала на автобусную остановку. Минут через двадцать пришел автобус, битком набитый людьми, Юля с большим трудом втиснулась, но ей пришлось, стоя на одной ноге, висеть над ступенями, потому что места для другой ноги не было. Хорошо хоть руками доставала до поручней. Каблуки, которые она надела, потому что не знала, что поедет своим ходом, оказались в автобусе совершенно неуместными.
Через час она была наконец у Алины. Новый дом в элитном комплексе с входом по пропускам, с тихим двором, где не было дорог, а были только скверы и детские площадки, одним своим видом разгонял тоску. Добротный кирпич дома, в целом продуманная архитектура комплекса, широкие пандусы для колясок, грузовые лифты и ровная плитка дорожек словно указывали на то, что именно здесь и обитали люди, умевшие жить по-настоящему и баловать себя.
На пороге квартиры ее встретили подруги. Алина в черном платье-мини с томным видом смотрела на нее, снимающую пальто и обувь на пороге. Юля заглянула в зеркало: волосы растрепаны ветром, и без того скромный макияж поплыл из-за духоты в автобусе.
По сравнению с ухоженной Алиной с перманентным макияжем и наращенными ногтями она смотрелась особенно грустно, даже блекло, хотя со старших классов и слыла поистине славянской красавицей: с густыми русыми волосами, мягким темным контуром бровей и небесно-голубыми глазами.
Сейчас в их лазури была растворена грусть, а правильные черты миловидного лица уже начинали опадать, главным образом из-за привычно опущенных уголков губ. В чертах ее не было более свежести, не было предвкушения радости, столь свойственной наивной молодости, которая тем и отличается от зрелости, что всегда верует в следующий день, каким бы ни был день нынешний. Нет, верить было не во что, лучшие ее годы были позади. Все вокруг знали об этом: ее мать, ее муж, ее подруги. И она понимала это и давно примирилась с неприятной мыслью.
Теперь, когда все повально бежали к мастерам по татуажу дорисовывать брежневские брови, широкие стрелки, а также расширять контуры губы, естественная красота, что еще оставалась в Юле, уже казалась не достоинством, а скорее наоборот: недостатком, признаком того, что она не занималась своей внешностью.
Марина, хотя и была старше их всех и не обладала столь внушительными средствами, как Алина, казалось, не желала ни в чем уступать той. Всегда ухоженная, с образом, проработанным до мелочей – будь то шарф, украшения или жилет, она создавала впечатление женщины, уделяющей исключительно много времени своему внешнему виду. Казалось, она с вечера готовилась к завтрашнему дню, наглаживала наряды, придумывала, как и что с чем сочетать.
У Марины было две крайности, часто идущие в женщине в паре: в зависимости от настроения она могла быть женщиной-праздником, с которой все легко, обиды забыты, прошлого нет, есть только настоящее, солнечный радостный миг – а могла быть ехидной, саркастичной, подмечающей все дурное и даже недурное таким тоном, что и оно казалось недостатком. От чего зависели перемены ее настроения: от ее цикла, Луны, погоды, магнитных бурь – никто не знал. Однако подруги готовы были забыть и простить самые неприятные и колкие ее слова, лишь только она переходила в состояние женщины-праздника: столь много заразительной радости оно приносило с собой, преображая сразу все вокруг.
При взгляде на Женю Юля немного справилась с небольшим напряжением от встречи с красивыми подругами. Женя была не только ярой противницей всего, что навязывала мода, телевизионные передачи и глянцевые журналы, но, вдобавок ко всему, не признавала никакого другого стиля в одежде, кроме православного. Она всегда носила длинные юбки и платья, купленные не в бутиках, а в сомнительных магазинах, торговавших явно залежавшимся товаром, чем, конечно же, значительно старила себя.
Светлые брови сливались с кожей, и лишь русые волосы могли бы украсить лицо, но они всегда были спрятаны под платок. Стоит ли говорить, что она не признавала ни крема для лица, ни декоративной косметики. Блеклый взгляд ее невыразительных глаз временами напоминал окна с заколоченными ставнями, через которые не проникает свет.
– Явилась наконец, – вздохнула немного манерно Алина, пока Марина и Женя кинулись обнимать Юлю, – у тебя что, по дороге машина сломалась? Мы уже вовсю диету нарушаем, а ты никак доехать не можешь.
– Благоверный, поди, как обычно подвел, – сказала язвительно Марина. Едкий взгляд ее быстрых глаз, казалось, следил за каждым мускулом на лице Юли.
– Долгая история, – уклончиво ответила та. Она неловко улыбнулась, потому что с давних пор не обсуждала поведение мужа ни с кем, но не умела правильно пресечь вопросы. – Ух ты, суши, как же мне вас не хватало! – воскликнула она, когда прошла в просторную кухню-гостиную. На столе стояла уже открытая бутылка вина, суши и роллы всех видов: от жареных и холодных до сладких для десерта.
– Столько денег потратила, – кивнула Женя на Алину, – я бы сама наготовила всего, и на три таких стола хватило бы.
– Ой, Женька, расслабься, тебе ли кашеварить с твоими-то сорванцами? – сказала Марина, усмехаясь. – Наслаждайся моментом, и так редко видимся.
– Да она просто не фанат японской кухни, – сказала Алина, – в ней же нет салата оливье и холодца.
– С такой компанией, – Женя ответила просто и стала накладывать себе роллы, – и японская кухня хорошо пойдет.
– Алина, а где дети сегодня? – поинтересовалась Юля.
– Муж отвез к родителям в их коттедж. Обещали присмотреть. Да и смотреть-то, по правде, нужно только за Марьяшей, Феде уже семь лет, сам по себе, дай только планшет в руки – и он потерян для общества.
– Значит, на выходных у вас романтика здесь будет? – усмехнулась Марина.
– Ага, если только Костик вернется. Ты же знаешь, дом его родителей как болото засасывает: то бассейн, то сауна. Барбекю наверняка будут делать.
– Что же ты сама не поедешь завтра? – спросила Юля.
– Так мы с детьми на прошлых выходных там оторвались! Без Кости, правда: он остался дома работать. И потом, в кои-то веки его родители сами предложили с детьми посидеть. Я лучше отдохну, уж найду чем заняться. Сто лет в салоне не была.
Все подруги разом переглянулись и засмеялись. Смуглое лицо Алины с красивыми, немного восточными глазами расплылось в младенческой улыбке. Все в ней было притягательным: каждая мягкая черточка полурусского, полутатарского лица, каждый жест, каждое гладкое движение плеч, каждое слово.
Глядя на нее, было трудно поверить, что мужчины, раз видевшие ее, могли любить других женщин, кроме нее. Юле всякий раз при встрече казалось, что их мужья должны быть втайне влюблены в Алину. Как это было по-детски! Но именно так неуютно она себя чувствовала рядом с подругой.
– Чего вы ржете-то? – спросила Алина. – Действительно давно не была.
То ли вино начало действовать, то ли и впрямь невинная уверенность Алины в том, что она говорила, так всех развеселила, но хохот только усилился.
– Ты когда успеваешь утомляться-то так, что с семьей за город невмоготу поехать? – спросила Юля. – Марьяна в частный детский сад ходит, Феденька в школу. Ты целый день сама себе хозяйка.
– Ну да, как будто это так просто – быть домохозяйкой! Столько дел нужно переделать, – пожала плечами Алина. Было видно, что она уже немного раздражена их намеками. – А я сейчас еще кое-что сделать хотела… Но вам не скажу, раз вы такие вредные.
– Ой, я знаю, тебе осталось только грудь сделать! – воскликнула Женя.
– Почему только грудь? – удивилась Юля. – Алина у нас еще очень натуральная, по сравнению с большинством элитных женщин. Только брови и ресницы, да ногти. Вы и представить себе не можете, куда мир катится! Сейчас в моду вошла операция по удалению щек и вкачиванию силикона в скулы. На работе одна девушка сделала себе.
Алина невольно зарделась, слушая, как все с хохотом стали обсуждать эту, по их мнению, совершенно нелепую процедуру.
– Это вместо щек дыры что ли будут? – засмеялась Женя.
– Да нет, – перебила ее Марина, показывая пальцами на своем лице, как это выглядит, – щеки впалые делают, жир из них выкачивают.
– Но зачем??? – вскричала Женя, и они снова захохотали.
Увидев наконец, что Алина раскраснелась, Юля ахнула.
– И ты туда же! – воскликнула она. – Нет, прошу тебя, не измывайся над собой! Это выглядит не просто смешно, а жуть как некрасиво! Не трогай свои щеки!
– Не слушай ты их, – неожиданно вступилась Марина, – делай что хочешь, а мы все тебе просто по-доброму завидуем. Если бы кто-то из нас мог не работать, уверена, воспользовался бы такой возможностью.
– Так я ведь тоже не работаю, – возразила Женя, – хотя не могу сказать, что муж много получает.
– Ты не работаешь? – возразила Марина. – У тебя три маленьких мальчика, ты работаешь больше всех нас и наших мужей, вместе взятых. И вообще, у вас ведь сверхзадача – родить отряд молодых мужчин. Да и по-честному, тебе никто не помогает с твоими: ни муж, ни бабушки, ни тем более няни. К тому же для вас трое не предел…
Женя немного смутилась, а Марина продолжала:
– А что тут скрывать? Как будто мы не знаем, что вы на трех пацанах не остановитесь. Православие и все дела.
– Я считаю, роль матери и домохозяйки сильно недооценена нашим обществом, – ответила Женя, – уж на что я православная, но с большим уважением отношусь к европейским отцам, которые все чаще занимаются детьми наравне с женщинами.
– Спорить не буду, – сказала Марина, – сравнить не с чем. Иногда думаю: и хорошо, что у нас детей нет. Не выдержала бы, как мой на диване лежит вечером и в телик пялится, пока я разрываюсь между пеленками, какашками и орущими детьми. Точно бы бросила его.
– Да ладно! – махнула рукой Юля. – Сколько раз ты его уже бросала!
– Любить не люблю, а отвязаться не могу, – парировала Марина, уже изрядно захмелевшая, словно намекая на то, что для чего-то муж был ей еще нужен.
– Не знаю про европейских мужчин, а Костик мой труд ценит. И он прекрасно знает, сколько сил и времени нужно женщине потратить, чтобы сохранить свою красоту, – сказала Алина. Она любила хвастать, знала за собой эту дурную черту, но ничего не могла с собой поделать. Без этого не было бы никакого смысла в том, чтобы обладать бо́льшим состоянием, чем у других. – Он может в любой момент сделать мне подарок без единого повода. Я недавно на его полках нашла опять. Видимо, ждет удобный момент, чтобы подарить.
– Покажи, хоть порадуемся за тебя, – сказала Марина.
– Нет, ну что вы, это просто колье, – сопротивлялась Алина.
– Да ладно, Алин, покажи, – стали упрашивать они все вместе, поддавшись любопытству, – мы видимся все по праздникам, если сейчас не покажешь, то в следующий раз уже и не вспомним, и не увидим.
Алина закатила слегка недовольно глаза, но встала и пошла в спальню. Подруги последовали за ней. Кто-то из них покрутил диммер и включил неяркий свет. В большом встроенном шкафу на всю стену отсек Кости был у самого окна. Алина достала из-под одежды мужа длинную бордовую бархатную шкатулку. В этот момент Женя отодвинула шторы вместе с тюлем.
– Как не люблю, когда окна занавешены, ощущение, как будто в коробке замуровали, – промолвила Женя. – Слушай, а что это, у вас такие игры что ли? Не боитесь, что дети найдут?
Алина даже не успела раскрыть футляр с колье. Она обернулась к окну и посмотрела туда, куда показывала рука Жени: на трубе радиатора было намотано что-то тряпичное цвета фуксии.
– А что это? – изумилась она.
– В смысле что? – ответила Женя. – Трусы, твои же. Ты забыла про них?
Алина брезгливо размотала их, они оказались туго привязанными. Она держала их за самый край так, будто это было… совсем не ее белье. Дешевое кружево токсичного цвета со стразами дрожало в воздухе, потому что Алину начало трясти.
– Ого, какие у вас игры… – начала было Марина, но тут же осеклась, увидев, что Алине нехорошо.
– Это что за глупый прикол? – спросила Алина внезапно охрипшим голосом. Глаза ее помутнели. Казалось, она смотрела на них, но не видела никого. – Вы решили разыграть меня?
Подруги переглянулись с непониманием. Марина подскочила к Алине и взяла ее за плечи.
– Успокойся, деточка, – сказала она как можно мягче, – наверняка есть какое-то глупое объяснение этому.
Они усадили ее на край кровати и сели сами рядом.
– У тебя самой точно таких трусов не водится? – спросила Женя. – Может, это твои старые, дети достали из ненужных вещей и играли. Марьяша могла с куклами играть.
– Нет, – замотала головой Алина, – я все свое белье хорошо помню, все старое выбрасываю всегда, а дети в нашей спальне не играют давно уже. Таких блевотных трусов у меня никогда не было. Это точно не дети!
– Может, это Костик так пошутил? – выпалила Женя. – Сейчас, конечно, не апрель месяц, но мало ли.
– Он ведь из дома работал на прошлых выходных, – вдруг задумчиво произнесла Марина, – а вас не было.
– Ну и что, человек не имеет права из дома поработать, что ли? – шикнула на нее Женя.
– Работать-то право имеет, а вот стринги со стразами рвотного цвета привязывать на батарею – нет.
– Стоп, нужно что-то выпить, так нельзя, – сказала Юля.