До конца дня Брессинджер и я были предоставлены сами себе. Вонвальт лег поспать, а через несколько часов вернулся в здание городской стражи. Поскольку на трупе убитого стражника не нашлось улик, Вонвальт позволил вернуть тело вдове, а затем поздним вечером отправился на похороны. Я чувствовала себя отчасти виноватой в гибели этого человека, и мне было стыдно за то, что я пропустила прощание. Впрочем, ни Брессинджера, ни меня никто не звал, да и Вонвальт позже сказал мне, что проводы прошли напряженно и его присутствию были не рады. Брессинджер пошел к аптекарю, чтобы продать своих драгоценных змей, а затем отправился по местным питейным заведениям. Я же, чувствуя себя растерянной и больной, решила подольше полежать в ванне. Я надеялась расслабиться, но вместо этого просто несколько часов размышляла над произошедшим. Вонвальт вернулся вечером, и мы вместе поужинали в столовой. Он рассеянно ковырял еду, погруженный в мысли, и у меня не получалось разговорить его – впрочем, обсуждать было почти нечего. С ночи не осталось никаких улик, так что нам оставалось лишь предполагать, что покушение было как-то связано с убийством леди Бауэр, хотя и в этом мы не могли быть уверены. Думаю, как и меня, Вонвальта больше потрясло не само покушение, а то, что оно означало. Вонвальт искренне считал, что, являясь одним из влиятельнейших представителей закона Империи, он был защищен от подобных посягательств. Он не испугался, нет, – мужества ему было не занимать, – но умные люди обычно задумываются над подобными вещами, а Вонвальт был умным человеком. Для него покушение на его жизнь было неотделимо от посягательства на верховенство закона, а последнее он стерпеть не мог. Чтобы понять его, достаточно было лишь вспомнить, как он сам пришел к своим убеждениям. Вонвальт своими глазами видел, как сованское общее право цивилизовало другие народы. Его отец принял Высшую Марку, и Вонвальту пришлось поступить на службу в Легионы. Он воевал со своими соотечественниками. И он, и его отец наверняка верили, что за сованское гражданство и за то, что оно представляло, стоило бороться. Разве иначе можно было оправдать ужасы Рейхскрига? Вонвальт принял сованские порядки с рвением обращенного в иную веру – не по глупости, а лишь в силу своей юности, ведь ему было всего пятнадцать лет, когда он ушел на войну. Теперь в это верится с трудом, но в то время его мировоззрение было еще податливым и легко поддавалось внешнему влиянию. Нам пришлось на время отложить эти вопросы. Недовольные таким завершением дел, мы быстро поужинали и разошлись по нашим спальням, едва обменявшись парой слов. Позже вечером вернулся Брессинджер, и я надеялась, что хотя бы он с сочувствием выслушает меня. Однако, к моему удивлению, он лишь отмахнулся от моих страхов. – Не позволяй им поглотить тебя, Хелена, – сказал пристав, когда мы оба улеглись в кровать. – К утру он уже придет в себя. – Ты совсем за него не волнуешься? – Нет, и он не обрадуется, если узнает, что волнуешься ты. Чтобы напугать нашего почтенного хозяина, нужно что-то посерьезнее ночной стычки с каким-то гадом. – Он усмехнулся. – И с его гадюками. Смешно, кажется, получилось, да? Я не так хорошо знаю саксанский, как ты. – Ты неплохо на нем говоришь… по крайней мере, когда трезв. – Острый у тебя язык, – фыркнул пристав. – Осторожнее, в следующий раз я ведь могу дать гадюке покусать тебя. – Интересно, сколько же ты получил за своих змей? Брессинджер вмиг погрустнел. – Да какая разница, – буркнул он. – Я уже все равно все прокутил. Я помедлила, пытаясь подобрать правильные слова. – Кстати, спасибо, – наконец сказала я. – За то, что спас мне жизнь. Он отмахнулся. – Не за что, Хелена. Ты ведь знаешь, что я скорее сам умру, чем допущу, чтобы с тобой что-нибудь случилось. – Пристав помолчал и тяжело, судорожно вздохнул. – Видит Нема, я скорее сам умру, – тихо повторил он. Брессинджер отвернулся от меня и погасил лампу, прежде чем я успела что-либо ответить. Не зная, что делать, я ненадолго положила руку ему на плечо. Затем, когда он не пошевелился, я тоже отвернулась. Усталость взяла свое, и через несколько секунд я провалилась в глубокий сон. VIII Морозный воздух, горячие речи «Действуй споро, раскаивайся не спеша». Старая сованская пословица На следующее утро меня разбудил звон храмового колокола. Несмотря на все усилия слуг лорда Саутера, растопивших в доме множество очагов, в комнате все равно было прохладно, и мне не хотелось вылезать из теплой постели. Брессинджер, напротив, с готовностью встал и распахнул занавески, за которыми снова показались унылое серое небо и сугробы свежего снега, завалившего город. – Хелена, вставай, – угрюмо сказал он. Я завидовала ему за ту легкость, с которой он стряхивал с себя сон. Брессинджер научился этому за годы солдатской жизни. От той печали, что внезапно охватила его вчера вечером, не осталось и следа. Да и все приключение со змеями уже казалось далеким, как полузабытый сон. Брессинджер собрал свою одежду и пошел переодеваться в соседнюю комнату, а я воспользовалась минутным одиночеством, чтобы окончательно проснуться. Затем я натянула свои чулки, блузу и киртл, а сверху, поскольку было холодно, надела платье. Всю одежду мне купил Вонвальт в качестве аванса за мою службу, и поэтому она была сделана из крепкой, добротной ткани. В первые месяцы нашей совместной работы я просто радовалась тому, что больше не живу на улице, и с радостью принимала все, что мне давал Вонвальт. Теперь же мои вкусы стали утонченнее. Я начала больше интересоваться имперской модой: в столице, в отличие от провинций, одежда должна была облегать фигуру и выглядеть более женственной – скандально женственной, по некоторым меркам. Кроме того, сованцы еще век назад отказались от женских головных уборов, и в моду вошли различные прически. Большинство женщин слепо повторяли стрижки известных дам, но я редко делала что-либо со своими волосами, разве что стягивала их сзади. Я вышла из комнаты и в коридоре столкнулась с Брессинджером. Он был одет в рубаху, дублет и рейтузы, а его черные мокрые волосы, доходившие приставу до плеч, были убраны в хвост. Мы оба спустились вниз и встретили Вонвальта в столовой, где уже был подан сытный завтрак: хлеб, яйца, острая ветчина и оставшийся с прошлого вечера пирог с мясом, тушенным в эле. Вонвальт пил легкое пиво и в тишине читал книгу о сованской юриспруденции. – Лорд Саутер еще не встал? – спросил Брессинджер, когда мы сели. – Он уже ушел, – сказал Вонвальт, не отрывая глаз от книги. – У него дела в монастыре, что-то связанное с праздником Зимних Холодов. – Вонвальт явно был не в духе, не то из-за покушения, не то из-за недавнего письма Правосудия Августы. – А когда в этом году праздник? – непринужденно спросила я. Праздник Зимних Холодов был ежегодным неманским фестивалем, который проходил в один из двух зимних месяцев, длился две недели и обычно – но не всегда – пересекался с днем зимнего солнцестояния. – Во второй половине Русена, – сказал Вонвальт и больше не проронил ни слова. Он на время прервался, чтобы немного поесть, после чего снова открыл книгу. На некоторое время повисла неловкая тишина, а затем он повернулся ко мне. – Хелена, скажи мне, что ты нашла в журнале из здания городской стажи? Прошлым вечером мы не обсуждали результаты моих изысканий. Вонвальт, поглощенный собственными делами и вестями от Правосудия Августы, вместо этого велел мне подготовиться к обсуждению этим утром. После того как кто-то пытался нас убить, я думала, что наши разговоры о делопроизводстве и практике ведения учета если не отменятся, то хотя бы отложатся. Мне следовало догадаться, что этого не случится. – Записи ведутся хорошо, – сказала я, пытаясь сосредоточиться на вопросе. – Подробно и организованно. В них содержатся дата подачи жалобы, сведения о мистере Вогте и несколько абзацев с кратким описанием дела. Каждая заметка подписана и датирована констеблем, который ее вносил. Брессинджер, впечатлившись, хмыкнул. Вонвальт согласно промычал, разбил вареное яйцо и стал намазывать его содержимое на большой кусок твердого хлеба с маслом. – Описание в целом совпало с тем, что нам рассказал сэр Радомир, – продолжила я. – Мистер Вогт отправил в Ковоск сотню тонн кормового зерна. Оно должно было пойти на фураж для конницы Легионов. Зерно требовалось доставить как можно скорее. Мистер Вогт купил его на заемные средства, взяв деньги в банке Гулича. Предполагалось, что он хорошо наживется на продаже зерна, даже невзирая на процент, который должен был отдать банку. Но, по всей видимости, груз задержали в княжестве Кжосич – они обнаружили, что Вогт не получил на имперской таможне необходимое разрешение на ввоз. Усложнило ситуацию и то, что за время пути зерно испортилось и сбыть его было уже нельзя. Когда Вогт попытался воспользоваться гарантией и вернуть деньги за испорченное зерно, Бауэр отказал ему на том основании, что Вогт, не получив разрешения, нарушил контракт. Вогт был убежден, что Бауэр каким-то образом ухитрился подговорить таможенников задержать корабль, чтобы не возвращать ему гарантированные деньги. – Но откуда Бауэр мог знать, что так случится? – спросил Вонвальт. – Вчера мы разговаривали с торговцем, который сказал, что гаранты часто засылают шпионов или используют сеть эстафет, чтобы приглядывать за грузами, которые они гарантируют. Возможно, Бауэру сообщили, что зерно должно испортиться, и он успел передать весточку своим партнерам в Кжосич? Вонвальт вздохнул и потер подбородок. – Проклятые гарантии, – с набитым ртом сказал он и повернулся к Брессинджеру. – Ты вчера смог разузнать о них подробнее? Брессинджер склонил голову. – Да. – Объясни мне, как это работает. Я примерно уже понял, но расскажи своими словами. Брессинджер пересказал ему наш вчерашний разговор с торговцем Лоренцем. Когда он закончил, Вонвальт кивнул. – Значит, это все-таки похоже на ставки в азартных играх. И, зная, как торговые адвокаты составляют контракты, я вижу немало лазеек, которыми нечистый на руку человек может воспользоваться, чтобы уклониться от уплаты денег за утраченный груз. – Он немного поразмыслил. – Любопытно, почему Вогт не стал добиваться своего? Торговое право здесь хорошо развито. Он мог подать на лорда Бауэра в суд, и это того бы стоило. – Он поразмыслил еще немного. – Нам придется разузнать побольше о делах лорда Бауэра. Я хочу вооружиться как можно большими сведениями о нем, прежде чем я применю на нем Голос. – Значит, вы его подозреваете? – спросила я. Вонвальт покачал головой. – Я согласен с сэром Радомиром. Бауэр не похож на человека, который совершил убийство, тем более убийство собственной жены. Но он что-то скрывает. Он слишком быстро указал на Вогта и слишком быстро отказался от своих слов. Как бы там ни было, теперь нам придется поговорить еще и с Вогтом. Дубайн, выясни, где он сейчас. Если он в городе, то я бы хотел побеседовать с ним сегодня днем. Давайте поторопимся с этим делом. – Как скажете, сир, – сказал Брессинджер. – Хелена, в журнале городской стражи было еще что-нибудь важное? – Да, кое-что, – сказала я. – И что же? – Мистер Вогт хотел, чтобы по этому делу провели расследование. – И? Его провели? Он присылал адвокатов? – В журнале отмечено, что дело закрыли через две недели. Мистер Вогт отозвал свое заявление. Вонвальт снова потер подбородок. – Это настораживает, – наконец сказал он. – И заявление было подано два года назад? – Примерно. – Вспоминай, Хелена! Помнишь, что я тебе говорил? В юридических вопросах во всем важна точность! – внезапно рявкнул Вонвальт, заставив меня и Брессинджера вздрогнуть. – Кровь Немы, – буркнул Брессинджер, поднимая яйцо, которое уронил. – Два года и три месяца, – обиженно сказала я. – Точная дата записана в журнале. Вонвальт цокнул языком. – Очень странно. Не могу понять, по какой причине можно было добровольно прервать расследование, особенно если дело касалось военных поставок для Рейхскрига. Есть сведения о том, что поставку зерна выполнил кто-то другой? Мог, например, сам Бауэр исполнить этот контракт?